Гигантская Тыква ***-Цзы

 
Повесть
2000


Вместо предисловия

***-Цзы сказал Чжуан-Цзы:
   -- Правитель Вэй подарил мне семена большой тыквы. Я посадил их в землю, и у меня выросла тыква весом в целых двести пудов. Нальёшь в неё воду – и она треснет под собственной тяжестью. А если разрубить её и сделать из неё чан, то мне его даже поставить будет некуда. Выходит, тыква моя слишком велика, и нет от неё никакого проку.
   Чжуан-Цзы ответил:
   -- Да ты, я вижу, не знаешь, как обращаться с великим! Один человек из Сун знал секрет приготовления мази, от которой в холодной воде не трескаются руки. А знал он это потому, что в его семье из поколения в поколение занима-
лись вымачиванием пряжи. Какой-то чужеземный купец прослышал про эту мазь и предложил тому человек продать её за сотню золотых. Сунец собрал родню и так рассудил:  "Вот уже много поколений подряд мы вымачиваем пряжу, а скопили всего-навсего несколько золотых, давайте продадим нашу мазь". Купец, получив мазь, преподнёс её правителю царства У. Тут как раз в земли У вторглись войска Юэ, и уский царь послал свою армию воевать с вражеской ратью. Дело было зимой, сражались воины на воде. И вышло так, что воины У наголову разбили юэсцев, и уский царь в награду за мазь пожало-
вал тому купцу целый удел. Вот так благодаря одной и той же мази, смягчав-
шей кожу, один приобрёл целый удел, а другой всю жизнь вымачивал пряжу.
Получилось же так оттого, что эти люди по-разному пользовались тем, чем обладали.
   А у тебя, уважаемый, есть тыква весом в двести пудов. Так почему бы тебе не сделать из неё великий чёлн и не пуститься в нём в великое странствие по рекам-озёрам? А ты всё печалишься о том, что тебе некуда её деть. Видно, в сознании у тебя такая чащоба, что сквозь неё и не продерёшься!


1. Панк Федя, или Авось начинается

  ...Освальд Грин появился в Москве морозным январским утром 2000 года.
Вокруг всё пело очаровательной хрустящей суматошностью, наплывало и под-
катывало милым сердцу вульгарным коктейлем из намешанных самым диким
образом запахов, красок, звуков и случайных прикосновений. Возникающие из
небытия родные булочки и гипербатоны кружили голову и подкашивали ноги
необыкновенным домашним ароматом. Скрип тормозов, чей-то знакомый мат,
свежее дыхание настоящего зимнего утра,-- всё было до странности узнаваемым
и вместе с тем радостно новым...

  ...Весь день я бродил по улицам столицы, растворяясь в бурной реке танцую-
щего воздуха. Наконец, сгустившиеся сумерки сообщили моему блаженному
естеству некоторую порцию сгущения, и я, обнаружив себя слегка замёрзшим
и проголодавшимся, инстинктивно зарулил в ближайший подземный переход.
В переходе было нетоплено, однако немного теплей и уютней, а самое главное,
откуда-то из прекрасного недалёка веяло многообещающим специфическим
гулосмрадом метро. Я перевёл дух и огляделся...

  ...Освальд Грин стоял в довольно оживлённом андеграунде и с любопытством
вглядывался в его разнонаправленно снующий всеми клетками-человекоедини-
цами, агонизирующий организм. Организм вздыхал, кряхтел, свистел, плевался,
покрикивал, похрустывал и, издавая множество прочих физиологических звуков
и проявлений, жил своей неунывающей безалаберной суетой....
 
…Я приоткрыл глаза и вдруг увидел... уникальный Экземпляр Уходящей Эпохи.  Экземпляр бренчал  на антитварной гитаре  производства  местной  мебельной
фабрики.   Это  был  долговязый  и  худощавый  молодой  человек  с  гребнем-
''ирокезом'' огненного цвета, благодаря которому его хозяин сильно смахивал то ли на недоношенного монгольского зауролофа-мутанта, то ли на пришельца из американского комикса. Его детское лицо сочетало нежно-мечтательное  выра-
жение и затаённую болезненность одиноких переживаний.   Гребень  забавно гармонировал с огромными очками в чёрной роговой оправе  ''а-ля Шурик'',  по-
блёскивавшими толстыми стёклами. Одеяние ископаемого Экземпляра состояло
из вылинявшего, выгоревшего и перештопанного стройотрядовского костюма и
наброшенного поверх него крохотного заячьего тулупчика.   На ногах красова-
лись  ярко-белые  валенки  45-го размера  с  блестящими   чёрными калошами. Костюм  великолепно  дополняла  лежащая  рядом  фиолетовая фетровая шляпа послевоенного образца с несколькими медяками...

''Авось начинается'',-- облегчённо констатировал в своём сердце Освальд Грин и не торопясь двинулся в выбранном направлении. Траектория движения в точ-
ности совпадала с линией, проведённой из точки наблюдения в точку, обозна-
ченную центром фетровой шляпы…

...Подойдя вплотную, т.е. метра на полтора от шляпы, я заглянул за бронебой-
ные очки и обнаружил там прекрасные тёмно-голубые глаза, готовые излить     душу на голову случайного попутчика. И не было ничего удивительного в том,
что этим попутчиком оказался именно я. Затарившись, мы уютно расположи-
лись в ближайшем углу на двух ящиках, только что освободившихся от удачно
проданных домашних разносолов. Несколько минут оба с наслаждением молча
потягивали подмороженное пиво. Наконец, Панк Федя начал свою обещанную
сценарием долгую и трогательную историю.

... Федя родился в небольшом белорусском городке Молодечно в семье тихих и
безобидных библиотекарей-алкоголиков. Судьба одарила его невероятно лири-
ческой  фамилией  Зверуга  и  настолько же  тривиальным отчеством Иванович.
Федин отец Иван Александрович работал заведующим городской библиотекой
и  "по блату"  устроил туда же  на должность библиотекаря  свою жену Марию
Фёдоровну. Уклад жизни в семье был до крайности однообразен. Каждый день
Иван Александрович и Мария Фёдоровна устало возвращались с работы. Заво-
дили допотопный бабушкин патефон, на котором всегда стояла одна-единствен-
ная пластинка с записью Изабеллы Юрьевой, их свадебный подарок. Садились   за стол и,  глядя куда-то мимо друг друга, то ли в окно, то ли в ускользнувшее
прошлое, долго пили чуть пахнувшее керосином  дешёвое  вино "Белая Вежа"...
  ... Своё детство Федя помнил очень смутно.  На первый взгляд,  он  рос совер-
шенно  обычным  ребёнком,   проводя  время  подобно  прочим  сверстникам в дворовых играх и забавам. Однако, всё это он проделывал безо всякого радост-
ного участия, свойственного другим детям, в каком-то густом сомнамбуличес-
ком тумане, автоматически повинуясь коллективному духу. Порой это проявля-
лось  в особенном  странноватом  выражении его лица,  эдакой неестественно-
застывшей отрешенной полуулыбке...

 ...И всё же однажды Федей завладела тайная страсть. Он начал собирать марки 
и значки.  Именно собирать, а не коллекционировать.  Никакого отношения  к
сословию  коллекционеров,  фалеристов-филателистов,  озабоченно  алчущих
заполнения пробелов в своих серийных пасьянсах и ведущих бойкие обсужде-
ния  раритетов, он не имел.  Федя  собирал  свои экземпляры  совершенно тихо,
бессистемно и с сокровенной целью,  знакомство с которой не могло стать при-
вилегией ни одного из известных Феде представителей современного человече-
ства...  По ночам, когда пьяные родители начинали уверенно посапывать, Федя
осторожно  выскальзывал  из-под одеяла  и,  прихватив  портфель,  запирался в
ванной.  Там  он  благоговейно  расстилал  на  стиральной  машине ''Riga'' кусок
вылинявшей холстины и раскладывал всё добытое невероятными ухищрениями
богатство. ... И  вот  тут-то  начиналось  то  самое  главное и единственное, что
составляло суть, основу и подлинное наполнение Фединой жизни...

  Он колдовал, волхвовал, священнодействовал. Он путешествовал по неведо-
мым ему разноцветным мирам и сладострастно погружался в их переливаю-
щуюся музыку. Он преображался, перевоплощался, множился и на целую веч-
ность забывал о своём сереньком ''настоящем''. Это было его тайным чудом и
невидимым достоянием. А под утро, совершенно счастливый, он засыпал, пред-
вкушая наступление грядущей ночи и готовясь ради её чудес героически пере-
нести скучные дневные диктанты...

  Постепенно Федина страсть расширялась, углублялась и приобретала новые
горизонты. Он серьёзно увлёкся историей и географией, проглатывая сотнями
книжки о путешествиях и приключениях и продолжая в них парить мечтами,
как и в марочно-значковых галлюцинациях. Увлечение оказалось живучим, и
не было ничего более естественного для Феди, чем, закончив школу, поступить
учиться на историко-географический факультет БГУ.

  …В унылой комнатушке университетского общежития трое скучающих оглое-
дов уже четвёртый час сидели за порядком поднадоевшим преферансом, когда
дверь резко распахнулась и на пороге выросла диковинная фигура лохматого юнца с двумя огромными авоськами, доверху гружёнными книгами.
   -- Я Зверуга, я буду с вами жить,-- сурово обронил ужасный тип...
Лишь немного погодя, когда начались серьёзные зачёты и экзамены, потрясён-
ные однокашники смогли оценить, как им крупно повезло с замечательным со-
седом. Оказалось, что Федя обладает уникальной эрудицией и феноменальной
памятью, сравнимыми разве что с компактной энциклопедией или даже библио-текой, и может ответить практически на любой насущный вопрос, особенно в
области основных предметов. Его зауважали и наделили смешным прозвищем –
Энциклофедя.  Федя продолжал жить по своим отработанным аут-законам, лишь
изредка приоткрывая глаза и удивлённо хлопая своими большими ресницами...
  ...В первую сессию перед каким-то весьма ответственным экзаменом Федя, по-
чувствовав беспокойство по поводу отсутствия у него некоторого незначитель-
ного материала, решил пробежаться по комнатам общежития в поисках нужной
информации. Толкнув наугад выбранную дверь, он остановился, поражённый невиданным и необъяснимым зрелищем. Посреди комнаты стояли три разукра-
шенные расфуфыренные девицы и странно махали руками, словно три большие
птицы, упорно пытающиеся взлететь над грешной землёй...
  -- Что это вы делаете? – наконец выдавил из себя остолбеневший Федя, пыта-
ясь удержать мысль о том, что сессия в разгаре, момент самый горячий и велика
опасность провала из-за скромного пробела в его фундаментальных знаниях.
  -- Мы ногти сушим,-- широко и беззаботно улыбнулась крайняя ''птаха''.
В этот момент Федя испытал шок внезапного озарения, благодаря которому с подобными беспокойствами было покончено...

  ...Настоящие беспокойства пришли к Феде гораздо позже, уже после того, как его, отличника-краснодипломника, оставили по распределению в Минске пре-
давать в одной из средних школ историю и географию. Вначале всё шло очень
даже гладко. Ученики и коллеги быстро приняли чудаковатого молодого учите-
ля, увлечённо расказывавшего обо всём на свете и обо всём на свете ради этого
забывавшего. Но к концу первого учебно-трудового года новоиспечённого педа-
гога Фёдора Ивановича стали мучать смутные угрызения совести. Что-то было
не так, хотя он ещё не понимал, что именно. Это странное чувство всё крепло, и
наконец, сосредоточенные усилия по прояснению внутреннего конфликта нача-
ли давать мичуринские плоды. Оказывалось, что всё "cокровенное", что прежде
его волновало и воодушевляло, теряло всякое правдоподобие. Всё рассыпалось
от одного пристального взгляда...

    ... Что такое была эта история?..  Интрига, растянутая во времени...........
 А география?..  Авантюра, растянутая в пространстве..................................
Но где же подтверждения существования всех этих "исторических фактов"? 
Логические  рассуждения  показывали  ему  всю несостоятельность подобного предположения;  значит, выходит,  он – оболваненный попугай,  повторяющий внушённые ему книжные сказки? Вера в историю (время) сменилась отчаянным
скепсисом. Та же участь постигла и веру в географию (пространство)... 
Обладая научным складом ума, Федя быстро пришёл к умозаключению, что предвзятое представление о том, что за пределами этой страны будто бы
существуют ещё какие-то страны и местности, о которых он учил и ''знал''
лишь по книжкам, значкам и маркам, является не более чем гипотезой...

    Зато отсутствие должного внимания к его предметам со стороны руководства,
а также  почти  полное отсутствие жалованья,   убедительно  подтверждали  его подозрения.  Сделанное открытие ввергло Федю в удивительное расположение  духа. Он  часами  слонялся  по улицам,  ища новые аргументы  и генерируя всё
новые  железные  умозаключения,  забросил  подготовку  к урокам и невероятно быстро потерял интерес ко всему, что так волновало его детское воображение. Неудивительно, что всё чаще и чаще стали возникать какие-то бессмысленные конфликты с руководством,  и,  наконец, одним  сияющим  мартовским  утром
учителю Зверуге  сообщили, что он уволен по собственному желанию. Но Федя был так увлечён своим открытием, что этот факт его короткой трудовой биогра-
фии попросту не удостоился его драгоценного внимания...
... Весьма вероятно, что всё это уже могло закончиться чем угодно, если бы не
случай, нарушивший привычный ход Фединой истории с географией, а заодно
несколько  рассеявший  Федино напряжение.  Дело в том,  что в Москве  после
долгой болезни скончалась старшая сестра Фединого отца Ефросинья Алексан-
дровна,  оставив  единственному наследнику  –  племяннику Феде  –  скромные сбережения  и старинную трёхкомнатную квартиру  на Ростовской набережной
неподалёку от гостиницы ''Белград'', то бишь, в самом центре Москвы. Ничтоже
сумняшеся, Федя собрал свои нехитрые монатки и , покинув общагу, из которой
его грозились вот-вот выселить, отправился в краснокаменную столицу...

Здесь  будет  уместно  остановиться  и  уделить чуточку внимания  описанию  героя  для  более  правдоподобного и связного  продолжения повествования...

... В Феде загадочным образом уживались три противоположные натуры:
Первая  –   застенчивая и нерешительная, порой до смешного пугливая, готовая
затрепетать от любого неосторожного взгляда или звука...
Вторая  –  мятежная и дерзкая,  до злобы, гнева и бешенства  стыдящаяся  и презирающая первую...
и наконец,  Третья  –  спокойная и отрешённая,  всегда готовая посмеяться и  поплакать  над  обеими  предыдущими,  а заодно  и  надо  всем  окружающим подобием и бесподобием...
 Ко всему этому стоит ещё добавить, что Федя был существом ископаемым во многих аспектах.  Так,  например, он  умудрился  остаться  "абсолютным
девственником",  т.е.  как-то сохранился  никем-никогда-не-целованным...    

  Так вот, оказавшись в Москве, Федя как-то посвежел, переключился, подзаря-
дился новыми впечатлениями и стал беззаботно перебиваться случайными зара-
ботками, прогулками по городу и визитами в ближайшую большую библиотеку.
Образовавшаяся в душе пустота потребовала своего, и он снова жадно наброси-
лся на книги, читая уже отовсюду понемногу и всё больше предпочитая серьёз-
ную литературу беллетристике. Так проходили дни, недели, месяцы, количество
переходило в качество, и Феде уже иногда казалось, что он начинает кое-что по-нимать в окружающем его чудном мире. Но тут опять произошло выходящее из
ряда вон событие, совершенно выбившее Федю из знакомой узкоколейки.
  Случилось то, что когда-нибудь да должно было приключиться...

  Федя познакомился с Женщиной!..

В общем-то, между нами говоря, это была ничем не примечательная особа, но, конечно,  для человека,  видевшего женщину впервые,  это  было  несомненное чудо света. Будет справедливым заметить, что Федя всё-таки не познакомился с
ней, а скорее, позволил познакомиться с собой. Её звали Люся Панталонова, и
она была толстой, рыжей и симпатичной студенткой филфака МГУ. ...Роковое знакомство  состоялось  в читальном зале  университетской библиотеки,  куда Федя  время от времени  наведывался. Люся мгновенно загипнотизировала его
внезапной просьбой, несколько вылезавшей за рамки обычной непосредствен-
ности.
-- Слышь, милый, -- подсаживаясь за Федин стол, пропела  Люси, --
подержи-ка ты мне здесь эту страничку, а то закладок не напасёшься, я уж
замучилась вся, да не здесь, вот тут, давай свой палец...

  Дальше  всё  разворачивалось  чересчур  обыкновенно, но только не для Феди, для  которого  прежняя  ''реальность''  вдруг превратилась  в неожиданно 
сладкий сон.  Федя  был  счастлив  исполнить  любую  Люсину  прихоть, а
когда обнаружились его интеллектуальные достоинства, Люсе, разумеется
понадобилась скорая помощь в учёбе и решении разных текущих проблем...
Постепенно выяснилось, что Люсе будет удобней переехать к Феде, тем более что  места в  квартире  хватало. Федю  вовсе  не  интересовали  подробности
Люсиной биографии или сравнение положительных и отрицательных качеств её натуры.  Ему всего хватало с избытком и без лишних вопросов. Он даже не замечал подозрительно часто повторяющихся разговоров о новых лифчиках,
 от которых Люся вся загоралась и испытывала странное воодушевление...

  Затем  Люся  стала  приводить своих приятелей самого разного толка, а один из них,  Виктор,  появлялся  особенно часто.  Он очень понравился  Феде,  как, впрочем, нравилось всё, что исходило от Люси. Визиты всегда сопровождались выпивкой, шумными спорами, танцами и курением ''травки''.  Федя, конечно, в
веселье не участвовал, а по обыкновению сидел в уголке и сосредотачивался на
зачётах  и  экзаменах.  Рядовая  развязка  не заставила  себя  долго  ждать...
Однажды  Федя,  отправившись в библиотеку, внезапно вспомнил, что оставил дома  что-то  важное.  Быстро  вернувшись,  он  зашёл  в гостиную  и  застыл, как истукан, от увиденного... На его диване уютно размещались  полураздетые Виктор и Люся, уверенно исполняя любовную прелюдию...

-- Вы это чего, а? –  ещё не понимая, пролепетал Федя.
 Парочка  вздрогнула,...  и  вот  тут-то  Федя  испытал  настоящий  шок.
 Перемена,  произошедшая  с  казалось бы  знакомыми  и  любимыми  людьми, потрясла  Федю  до  глубины души...
Виктор глядел на него злобно и мрачно, а Люся – куда-то мимо с равнодушной
досадой...
-- Уходите, оба..., -- наконец глухо вымолвил Федя.
-- Идиот, -- процедил Виктор, на ходу натягивая одежду.

Потрясение было столь велико, что Федя не обратил никакого внимания ни на
оскорбление, ни на торопливо уходящую Люсю. Он остался стоять в прежней
позе, и только часов через пять-шесть инстинктивно присел на диван. На диване
Федя просидел несколько дней, потом лёг и заснул...

 ...Проснувшись, он  обнаружил  себя  неопределённым  и даже  как бы отсут-
ствующим,  и  по привычке  начал искать себя  в книгах.  Однако, на сей раз книжный "запой"  продолжался уже совсем недолго...

Прежнее смутное чувство возрастания понимания бесследно улетучилось. Ему
на смену пришла идиотская уверенность в явной оторванности книжного мира
от немого вопроса, застрявшего где-то глубоко в груди...

 ...Внезапно  ему  открылось,  что  в  окружающем  его  "реальном" мире  всё обстоит совершенно иначе,  чем представлялось  до сих  пор, и,  скорее всего, с каких-то там незапамятных времён...   Просто, дико и естественно.

  Что, во-первых, все мужчины играют в ''войнушку''(игра А), где каждый другой
 --  потенциальный  враг  в сражении  за право  на господство  и, значит, облада-
ние традиционными атрибутами могущества и власти:  прекрасной женщиной,
дорогим  скакуном (автомобилем, яхтой, самолётом),   роскошным домом  с детьми,   угодьями,   флорой и фауной,   возможностью  обильно  пировать... и наконец,  толстым  кошельком  ( счётом в банке)  как  страховым  полисом вышеописанного благополучия.  Иногда  это  добывается  буквально  войной,
 легальной или нелегальной, иногда – так называемым мирным трудом...            

  Что, во-вторых, все женщины играют в ''лямур''(игра Б), где каждая другая –
потенциальная соперница в любовной интриге, тайном сражении за право быть 
''любимой женой'' падишаха, французского лейтенанта или механика Гаврилова,
т.е., мужчины,  оказавшегося (или способного оказаться)  победителем в игре А.
Иначе говоря,  за право  на господство над господином   и, значит,  опять-таки
обладание атрибутами могущества и благополучия...

...Открывшаяся Феде  простота  ''человеческих'' отношений  больно  покоробила  его  детское  воображение  и  вызвала  симуляцию  недуга...
   Когда слабость и недомогание достигли апогея и было впору слечь, чтобы уже не встать,   он сделал отчаянное усилие  и,  в какой-то прострации  наткнувшись
на компанию панков,  внезапно  обрёл  показавшийся  исстрадавшемуся  мозгу  простым  выход...

Недолго думая, он мимикрировал и стал неуклюже и безразлично притираться
к новой роли и странным собратьям. Те поглядывали на него с ухмылкой, но, в общем, терпели, принимая за добродушного чокнутого дядю, что, пожалуй, не
было чрезмерным отклонением от действительности. Постепенно Федя стал за-
бывать все свои ''открытия'' и уже всё меньше и меньше чувствовал себя пони-
мающим хотя бы что-либо в этой жизни. Часами простаивал он в подъездах, ле-
ниво посасывая дешёвые сигареты и тупо царапая на грязных стенках заточен-
ной металлической расчёской дурацкие надписи типа:
  ''Панкхведя съел медведя''

  ... Однажды в вагоне метро он приходит к умозаключению, что Бог – это абсо-
лютная свобода ума, тогда как диавол – это умозаключение. В этот момент раз-
даётся голос диктора:
  -- Уважаемые пассажиры! Покидая метро, не забывайте себя в вагоне поезда!..
Федя вздрагивает и смотрит налево. Рядом с ним на сиденье лежит забытая кем-то книга. Федя машинально читает название и подбирает книгу. Рисунок
на обложке – изображение какого-то азиатского воина – вызывает у него
ассоциацию со старой маркой...

  Прочитав книгу, Федя окончательно расквартировался в зыбком пространстве,
обозначенном героем книги как ''не-знаю'', где, впрочем, и без того уже гостил
большей частью своего весьма условного времени. Жизнь его приобрела размы-
тые очертания, ставшие в своей размытости избыточно определёнными... Федя голодал, наблюдал за своими голодными мыслями и терпеливо ждал неизвестно
чего...

  -- Пойдём, Федя, будем умы уловлять, -- раздался весёлый голос Освальда Гри-
на, и Федя очнулся от долгого сна, -- у меня и приборчик специальный имеется: Мобильный Умоуловитель МУМУ-101 ''Уроборос''.
Две странные фигуры синхронно поднялись, улыбнулись друг другу и двинулись
туда не знаю куда  по направлению к Свинке Золотой Щетинке...

  ( МУМУ: ''...Я хочу Всё-знать... и вот,  Ничего-не-знаю...'')


2. ''Эолова Марфа''

  ...Вечерело. Через некоторое отсутствие времени Панк Федя неожиданно упёр-
ся носом в цветной плакат. С плаката на него внимательно смотрела изрядно по-молодевшая, похорошевшая и неуловимо изменившаяся Мама. Её зеленовато-серые глаза казались воплощением Мечты и Тайны.

  --  ''Эолова Марфа'' – авторский вечер поэтессы Артемисии Цитварной, -- прочитал заворожённый Панк Федя.
  -- Ну что ж, предлагаю неспеша поторопиться, благо, до начала осталось всего
ничего, -- вскользь заметил Освальд Грин, уже радостно и широко шагая в нуж-ную сторону. Панк Федя едва поспевал за ним, невзирая на внушительную дли-ну своих нижних конечностей. Совсем скоро они были на месте.

  ...По окончании вечера Освальд Грин пристально взглянул на Панка Федю. Тот
приблизился к объекту и, важно прокашлявшись, задал идиотский вопрос:
  -- Вот скажите, пожалуйста,.. отчего всё-таки ''Эолова Марфа''?
Артемисия слегка приподняла брови:
  -- Знаете, юноша, где-то таилась надежда, что Вы спросите, волк Вас задери...
  -- Ну коли так, приглашаю отужинать втроём в ''Праге'', -- быстро отреагировал
Освальд Грин после успешного обмена паролями.
  -- А не поздновато ли? – усомнилась мисс Артемисия.
  -- Лучше поздно, чем не вовремя, -- браво заверил порозовевший Панк Федя.

Это звучало убедительно, и, спустя мгновенье, они уже сидели в знакомом про-
странстве ''Праги''. Заказы получились очень разными: Артемисия заказала бу-
тылку чилийского ''Каберне'' и чашечку ''Эспрессо'' с фирменными пирожными;
П.Ф. как человек начитанный, следуя историко-географической необходимости, попросил графинчик водки и сосисок; О.Г. взял себе зелёного чаю и плодов...
Наступила знаменитая пауза. Первой не выдержала и нарушила глубокое молча-ние Артемисия:
 --  Сколько я себя помню, я всегда мечтала о Любви...  И как-то незаметно
начала сочинять стихи, будто бы сохраняющие чувство разлуки с мечтой...
Я играла этой болью, а она играла мной, заставляя опять и опять описывать себя разными способами. Так проходили дни в каких-то бесцельных снах наяву. Мои сверстники учились, женились, размножались, обзаводились отчеством и должностью, хозяйством и социальной нишей, и это всё более отдаляло меня от них. Я стала задумываться, искать причины разрыва, тщетно примерять на себя разнообразно-неприемлемые социальные роли.  И постепенно,  придя  к выводу, что такова моя странная судьба,.. назвалась поэтессой...
 При этом внешняя проблема разрешилась сама собой, а на деле ничего не изменилось,  и  боль разлуки  по-прежнему  играет со мной  всё  в ту же непрекращающуюся игру...
  Артемисия перехватила ртом порцию воздуха, успев подумать, что она ''горько
вздохнула'',  потом улыбнулась,  показав замечательно натуральные зубы,  и,
наконец, совершенно по-детски  расплакалась...

  -- Ну хочешь, я буду тебе сестрой? Там в краю далёком буду тебе сестрой, --
пропела Артемисия.
  -- В том краю далёком есть у меня сестра, -- угрюмо заметил Панк Федя.

  (МУМУ: ''...Я мечтаю о Любви... и вот, живу в воображении...'')


3. Цепень и ''Живодёры''

  ...После того, как Артемисия записала в блокнотик телефон и адрес квартиры Панка Феди, которая теперь становилась явочной, она несколько задержалась 
у приоткрытой было дверцы такси.
  -- Кстати, -- улыбнулась мисс Артемисия на прощанье, -- хочу, в свою очередь,
ангажировать вас в одно занятное местечко  – ''Три богатыря''  называется.
Там у меня приятель со своей рок-группой подрабатывает, я позвоню, салют...

  ...Артемисия, Панк Федя и Освальд Грин проплыли в обетованное заведение.
В центре зала висела огромная репродукция одноимённой картины Васнецова
в громоздкой золочённой раме, но вопреки оригиналу, богатырям на торсы по-
чему-то были нанесены какие-то кроваво-красные надписи, выполненные шри-
фтом ''Old English''. Подойдя поближе, Панк Федя с удивлением удостоверился,
что на Илье Муромце значится надпись ''Персиваль'', на Добрыне Никитиче –
''Борс'', а на Алёше Поповиче – ''Галахад''...
     Заиграла музыка...  Среди музыкантов явно выделялся один... Внешность его представляла загадочную комбинацию образов сибирского шамана,  Робин Гуда и Трубадура из м/ф "Бременские музыканты"...
  -- Позвольте представить, --  прожурчала Артемисия, --  Козьма Цепень и его
бард-рок-группа ''Живодёры''  исполняет авторскую песенку ''Кляча'':

Какой-то пьяный кучер мою стегает клячу
Стегает как получится а я хочу иначе

Стегает в хвост и в гриву на случай наудачу
Несёт она пугливо а я хочу иначе

Трясусь я в колымаге дремлю молюсь и плачу
Живу я на бумаге а я хочу иначе

Но всё идёт как прежде лицо в одежды прячу
В обмане и надежде а я хочу иначе

Вот кучера я сброшу вскочу верхом на клячу
И кляча станет лошадью и понесёт иначе

И наконец я буду любить а не бороться
И клячу я забуду и поскачу я к Солнцу

Ведь я оттуда родом там всё совсем иначе
Как вдруг за поворотом я снова встречу клячу

Она мне так знакома до тошноты до рвоты
Но я уже верхом а она везёт кого-то

Я боль свою узнаю всё вспомню и заплачу
Несёт она дурная а я хочу иначе

Возьму её с собою делить свои зарницы
И кляча вместо боли  в Свободу превратится

...Такие побасёнки насвистывать не диво
Ой шумели три сосёнки а кто слушал тот мудила


  ...Когда программа ''Живодёров'' благополучно завершилась, Цепень, отдири-
жировав марш-броском по сворачиванию аппаратуры, незаметно оказался у сто-
лика, где сидели Артемисия, Панк Федя и Освальд Грин.
  -- Привет, старичок, знакомься, -- засияла Артемисия, -- мои новые друзья –
Освальд Грин и Панк Федя.
  -- Цепень, он же тамбовский волк, он же казанская сирота, давайте ко мне в апартаменты, это здесь в трёх шагах.
  -- На хоромы не рассчитывайте, -- предупредила Артемисия и хихикнула.

  ... ''Апартаменты" Цепня оказались крошечным подвальчиком 3 на 4, правда, с настоящим туалетом, который Цепень сразу и надолго занял.
  -- Пойду поговорю с Духом Белой Дыры, -- лаконично прокомментировал он
свой негостеприимный уход.
  ... В ожидании Цепня Панк Федя принялся рассматривать милый и убогий ин- терьер подвальчика. Стены, увешанные плакатами, афишами, фотографиями и обломками гитар. Старый сервантик с секретером, он же стол, он же бар. Кре-
сло-кровать, миниатюрное и ветхое, как заветы Ильича, с приставным стулом
для свешивающихся ног. Большой допотопный чемодан, лежащий на полу ря-
дом с сервантом и удерживающий на себе небольшую коллекцию музыкальных
инструментов. Через узкое оконце, или скорее, бойницу, можно было, как учил
Джанни Родари, наблюдать за проходящими мимо щиколотками...

  Дух Белой Дыры, по-видимому, был весьма разговорчивым и приятным собе-
седником, ибо ожидание Цепня грозило перерасти в ожидание нового Годо. Ар-
темисия героически двинулась на переговоры. Из-под двери туалета выбивались
подозрительные клубы белого дымка...
  -- Эй, там, на мачте, когда изволите порадовать гостей хозяйственностью? –
заорала Артемисия так, будто дымок исходил от только что разорвавшегося сна-
ряда, волной которого её контузило.
  -- Я не выхожу из астрала, мама, -- раздался голос из туалета.
Однако вскоре что-то зашумело, заурчало, защёлкало, клубящийся и обновлён-
ный Цепень вывалился наружу и моментально начал что-то разливать.
  -- Погоди, -- вступила в игру мисс Артемисия, -- третьим будешь?
Цепень слегка оцепенел, но это его не остановило.
  --  Всё ж идёт к тому, -- буркнул он, тихо сияя.
  -- Тогда поехали...

  (МУМУ: ''...Я пою свою песню... и вот, поди ж попляши...'')


4. ООО"Царская Охота"

  ... Как оказалось, поехали к главспонсору Цепня,  директору  ООО''Царская Охота''  Лукиану Орестовичу Медведю,  большому  любителю  рассказывать
притчи...
                Притча о нищем царе.

Нищий царь приходит в богатый двор и надменно приказывает:  ''Ну-ка, дайте
мне золота, я – царь!''  Над ним смеются и гонят взашей...  Он идёт на большую
дорогу, грабит кого ни попадя и сам подвергается разбойному нападению с ог-
раблением и избиением. Тогда он вспоминает, что когда-то замечательно играл
на флейте; вырезает себе дудочку, ходит со шляпой по дворам и получает мило-
стыню за свою удивительную музыку. Внезапно его приглашают во дворец и за
победу в состязании музыкантов отдают принцессу и полкоролевства впридачу.
Возможно, что в одном из вариантов он отказывается и продолжает играть..

                Притча о неблагодарной свинье.

Обидела свинья мясника: он-де её откармливал как на убой, а она, сволочь не-
благодарная, теперь, видите ли, не желает, чтобы её резали и жрали.

                Притча о ленточном человеке-амёбиусе.

Ленточный человек-амёбиус живёт во времени плюсквамперфект* и представ-
ляет собой фабрику по производству глюкагона**. В отличие от рыб, ищущих, где глубже, он ищет, где лучше. Его принцип действия предельно прост и заключается в перемещении из точки раздражения в точку удовольствия, которая через короткое время становится точкой раздражения, так что действие продолжается. Это продолжение действия человек-амёбиус почитает единым и неделимым чудом, даже не догадываясь об универсальном законе офтальмологии: то, что видишь, совсем не похоже на то, чего не видишь...



       * Плюсквамперфект (лат. Plusquamperfectum) – грам. форма глагола,    обозначающая действие, предшествовавшее какому-л. другому действию в прошлом (в латинском и нек-рых др. языках)
     ** Глюкагон (гр. Glykys сладкий + gonos рождение) – гормон поджелу-
      дочной железы, повышающий содержание сахара в крови.

  ... – Да, леди и джентльмены, -- зашелестел свежей прессой Лукиан, -- тут мне сегодня прелестное объявленьице на глаза попалось, вот полюбопытствуйте:

Международный институт тайноведения ''Шарль Атанор'' объявляет набор на курс метапсихологического овладения ускользающей действительностью. Курс
ведёт недавно вернувшийся из Непала знаменитый отшельник Маркович. Заня-тия индивидуальные и в группах, приём на конкурсной основе. 100%-ная гаран-
тия успеха. Запись на собеседование круглосуточно по тел. 305-71-25 (Ика).

  -- Я, представьте, троекратно названивал, пытался пробиться к самому ''миста-
гогу'', да безуспешно. Ну, я, как водится, слегка завёлся, ребят своих подклю-
чил, они мне адресок чудом, но добыли. Так что собираюсь съездить, не хотите
ли составить компанию?

  Куранты Лукиана отбили пять звенящих ударов.

  -- Отчего ж не составить, самое время, -- отозвался Освальд Грин.

  (МУМУ: ''...Я наживаю трудом добро... и вот, всё -- суета...'')



5. Отшельник Маркович

  В пурпурном лимузине Лукиана было тепло и просторно. Захотелось заснуть, проснуться и запеть. Но не прошло и четверти трети, как заспанный Маркович
изумлённо взирал на новых татар, приподнявшись на худом волосатом локте.
Татарам предательски открыла ворота сама Иокаста  (она же секретарь Ика),
не выдержав мощного отсутствия натиска.
  -- Как долго я спала... что же это, позвольте? – пробормотал разоблачённый хо-
зяин. Его тщедушная фигура увенчивалась большой заросшей головой с длин-ным носом, огромными ушами и глазами словно чайные блюдца...

  -- Простите покорно, -- вежливо повинился Лукиан, -- такой уж внезапный рас-
клад вышел.
  -- Какая суть задница, -- рассеяно заметил Маркович, -- утро с вечером парал-
лельны...
  -- Неохота вставать, -- зевнул он, -- никогда не хотелось. А то всё время, знаете, беспокоють: то Один одноглазый, то Шива многорукий. Будьте уж, раз
пришли. Давайте по рюмочке коньячку. Я, видите ли, лицо изначально вымыш-
ленное, происхожу из Марков-отшельников, окружающие называют Маркови-
чем, а вообще-то меня зовут Коркин Марк Семёнович. Вы не поверите, но я су-
ществую исключительно в вашем воображении. Вы закусывайте, закусывайте.
  Над диваном висел огромный портрет , на котором Маркович в позе тройного
лотоса был олицетворением воскресшего Будды в тапочках.
  Лукиан с добродушным интересом перевёл взгляд с коньяка на Марковича:
  -- Вот Вы пишете ''100%-ная гарантия успеха'', и сколько же процентов фа-ктически ''овладевают ускользающей действительностью''?
  -- А нисколько, -- спокойно парировал Маркович, -- вам врать не стану, чистый
блеф.
  -- Хм, -- Лукиан озадаченно глотнул коньяку, -- ну а как же чувство долга?
  -- Ай, бросьте Вы, нет у меня никакого чувства долга, у меня есть разве что
чувство быстра.
  -- М-да, -- выдавил из себя Лукиан.
  -- Так чему же Вы всё-таки учите? – наконец нашёлся он, сделав ещё несколь-
ко маленьких глотков.
  Маркович поморщился, словно от зубной боли, и неохотно заскрипел:

  -- Слушайте, если хотите. Мой древний метод ''ТО'', или ''Туда-Обратно'', зак-
лючается в поочерёдном погружении в жизнь-смерть, остроту-тишину, действие-созерцание, полноту-пустоту, всё-ничего... и т.п. с тем, чтобы постепенно увеличивая частоту, достичь такого Предельного (Беспредельного) состояния, в котором эти кажущиеся полюса сольются в Одно-Единое, чем по Сути всегда и являлись...
   Таким образом, основное противоречие в Душе сводится к Нулю, и можно, свободно вздохнув и утерев кровь, пот и слёзы, улыбчиво разогнуться во весь свой поднебесный рост. Всё очень просто, однако постоянно требует чрезвычайных усилий по обузданию то лени, то тщеславия, а, точнее, по сохранению бдительной памяти о противуположном, дабы вовремя покидать свой насиженный полюс...


                Униформулы Марковича:

0.    Всё не то;
1.    Это очень индивидуально;
2.    Всё на шкале;
3.    Всё к лучшему;
4.    Всё одно и то же;
5.    Всё пройдёт;
6.    Всему своё время;
7.    Всему своё место;
8.    Каждому своё;
9.    Всё может быть;
10. Всё идёт к тому.


  ... – Учение Марковича всесильно, потому что оно верно, -- великодушно подытожил Цепень и подмигнул Лукиану.
  -- Ладно, брат Маркович, -- протрубил Лукиан, к которому успело вернуться обычное самообладание, -- кончай янтры-мантры морочить, пришло время покидать насиженный полюс...

... Но Маркович уже стоял у дверей и бодро салютовал тощим пионерским салютом:
  -- Три-четыре, всегда готов!..

  (МУМУ: ''...Я ищу своё место...и вот, негде приклонить голову...'')


6. Выборы

  ... – Так, куда едем? – Маркович хитро и замысловато ухмыльнулся, удобно устроившись в уютном лимузине Лукиана.
  -- А ждём твоих предложений, дорогой, -- с неожиданным грузинским акцентом ответствовал Лукиан.
  -- Что ж, тогда спешу уведомить честной народ, что приглашён добрым приятелем Вовочкой на фуршет в поддержку энного кандидата-в-президенты с правом привода до шести нахлебников, пойдёт?
  --  Угу, то, что надо, поехали, -- Лукиан махнул рукой, и лимузин тронулся...

   По прибытии званая татарва застала голодные жданки в самой дикой кульминации зубовного скрежета. Наконец подали знак. Застолье оживилось и заурчало десятками вожделенно алчущих желудков. Фуршет был открыт, красные вены алкогольного нетерпения перерезаны, и из них бурно хлынула волшебная струя семимесячного Бордо, на поверку оказавшимся самогоном с клюквенным соком. Слово взял сам кандидат-в-президенты:

  -- Дорогие сограждане! Я единственный из всех кандидатов честно признаюсь, что я не знаю, что делать с этой страной. Уверяю вас, это в полной мере касается и всех остальных. Однако я торжественно обещаю сделать всё возможное, чтобы узнать это и воплотить в жизнь. У вас появился уникальный шанс обзавестись честным президентом, так что голосуйте за меня всеми конечностями. У меня всё. Спасибо за внимание.

    В шуме прибоя аплодисменты на мгновение вытеснили бульканье и хруст...

   -- Зван бых, и прiидохъ. Давайте я вас лучше с Вовочкой познакомлю, не пожалеете, -- деловито направил ход Маркович, -- Знакомьтесь, господа: Владимир Викторович Подоржевский, председатель ''Партии любителей женщин''. Страдает застарелым сатириазом,  совести у него нет, а так, в общем-то, человек хороший, прошу жалеть и баловать...

   Поскольку описание внешности Вовочки явно выходит за рамки настоящего произведения, он немедленно заговаривает:
    -- Мадемуазель, хотите конфетку? 
  За неимением вариантов это явно относилось к Артемисии, но она предпочла отказаться в не совсем вежливой форме:
    -- А Вы лечиться не пробовали?
    -- Пробовал, пробовал. Полгода пил свою мочу. Не памагаеть и не очень вкусно. Опять-таки запах. Я, знаете, придерживаюсь воззрений Фридриха Прусского, который считал, что каждый должен спасаться по-своему...

  ...Стало немножко грустно. Захотелось чего-то неопределённо-личного. Маркович вздохнул:
  -- Вовочка, будьте другом, пойдёмте отсюда навеки. Куда-нибудь неподалёку. В Оазис Священного Брака...

  (МУМУ: ''...Я стараюсь всем угодить...и вот, волки голодны да овцы дохлы...'')

7. Детский миф

0 ...Итак, как говорится, во время оно, in illo tempore, once upon a time, совершенно однажды, то бишь в священное время, а не в профанное, давным-давно, в некотором барстве, в некотором панибратстве, жили-были почти-уже-старик с не-совсем-ещё-старухой у самого ''Детского мира''.
1 Старика звали Алик Акбаров, он работал в КБ инженером. А старуху – Алина Акбарова, и она не работала там же.
2 Что касается прочих событий, не замедливших вскоре случиться, то они развивались всё тем же мифологией созданным ходом.
3 Захотела, короче, старуха стать владычицей ''Детского мира'', чтоб, слегка оглядевшись на месте, стать владычицей мира морского.
4 То бишь, как это будет по-русски, накопив оборотные средства, рыбку выпустить в мутную воду и купить магазин ''Дары моря''.
5 И Акбаровым вскользь помыкая, заварила такую ушицу, что лычной горемыка Акбаров не надеялся век расхлебаться.
6 И сказал ей Акбаров: ''Варвара!..., то бишь, как её, стерьву..., Алина!..'', и хотел помянуть её маму, стариковская ж память слабеет...
7 Так и мыкался б муж-незадача на посылках у грозной супруги, не случись в одночасье такого, что нельзя и пером обаянить.
8 Правда, опись составить нетрудно, пораскинув спинными мозгами, да почто поминать злое лихо для имеющих зрящие стены.
9 В общем, было, конечно, корыто, с дном, как водится, но без покрышки. Что ж касается всяческих крышек, то к тому всё идёт, как обычно.
10 Буратино ты, муж, простофиля! Коли стать не сумел головою, так хотя б поберёг свою шею от чрезмерно напористых чресел...

  .             Разговорчики в КБ:

  -- Порядок в семье это, знаете, вековая традиция. Мужчина искони добытчик, он уходит на добычу каких-нибудь полезных ископаемых и возвращается, принося их к ногам женщины. Женщина же эдакий ''вор в законе'', занимается контролем, разборками и перераспределением...

  -- У него проблемы, и я хочу от них избавиться...
  -- Какие проблемы?
  -- Жмёт всё!
  -- В смысле, сердце или трусы?
  -- Я ж говорю, всё, весь мир жмёт...

  -- Всю жизнь лепила своего мужа, наконец-то вылепила точно как хотела, а он возьми да и помре, царствие ему небесное...


  ...Когда семеро смелых вломились в незапертую дверь, Акбаровы сидели за кухонным столом и странно гляделись в блестящий пузатый самовар. Панку Феде эта картинка показалась смутно знакомой... И вечный бой часов нам только снится...
  -- Да прибавит Аллах мира и благоденствия вашему почтенному дому, хотите конфетку? – заверещал Вовочка.
  -- Пошёл ты, -- телепатически транслировали Акбаровы в один голос, продолжая хранить зловещее молчание.
  Тогда Маркович жестом старого фокусника извлёк из какого-то потайного кармана невесть откуда взявшийся внезапный свиток и скромно положил его на стол. Алина скосила левый глаз.
  -- Прочтите, пожалуйста, это ваш оригинал контракта.
 Лицо Алины недоверчиво оживилось, заколебалось и по прочтении свитка изменилось самым невероятным образом. После этой неожиданной трансмутации Алина подошла к Алику и шепнула ему на ухо пару-тройку магических слов, что возымело на него весьма сходное действие.
  -- Мы готовы, -- царственно улыбаясь, вымолвила потомственная шахиня...

  ... Что было написано в свитке, для прочих компаньонов надолго осталось загадкой...

  (МУМУ: ''...Я желаю быть владычицей морскою...и вот, разбитое корыто...'')




8. Кармина Баранова

  Панк Федя спал. Ему снился странный сон.

    ...Да, это была та самая медсестра Кармина, она сидела на его реанимационной койке и пила кровь с молоком, тьфу ты, кофе..., ну конечно, кофе с молоком...

  ''Мир без причины – признак дурачины'', -- подумал Панк Федя.
  ''Это'', -- подумал Панк Федя. ''Это, -- подумал Панк Федя. -- Всё не то, ибо это. Всё не то, ибо это. Это есть.''
  Трижды пропел муэдзин. Самая пора отрекаться. Отречёмся от старого мира. Мы свой мы новый. Кто был тот станет. Кто есть тот есть. Это есть. Это есть это. Чечевичная похлёбка. Ветхозаветная стряпня.
  Ну-с, за дело. Задело. Снова отозвался муэдзин, на сей раз каким-то протяжным голосованием. Всё кончено, всё только начинается.
  Не отречёмся но насладимся. Насладимся но чем...

  ...Кармина Баранова, закончив медучилище в г.Криминогорске, хотела поступать в Донецко-Оренбургский мединститут, для чего посещала вечерние подготовительные курсы. В качестве курсовой работы она получила задание собрать коллекцию языков и хвостов различных животных. Но во время очередной вивисекции нарисовался хозяин псевдобездомного существа...
  Разгорелась безумная страсть... Как учил Оскар Уайльд, лучший способ избавиться от искушения – поддаться ему. Она понимала, а он понемногу. Оказалось, что он человек рассеянный с улицы человек рассеянный с улицы разбитых фонарей. Её же вообще не оказалось...

  ...Панк Федя внезапно вспомнил, как он четырёх лет от роду сидел за маленьким столиком, левой рисовал, правой барабанил и протяжным муэдзином напевал: ''Пол-потолок-стены-стены... Пол-потолок-стены-стены...''
  ...Его с детства озадачивала очевидная парадоксальность пушкинского ''Узника'',  ну, вот это:  мы-вольные-птицы-пора-брат-пора-
     Если вольные, то отчего же пора? А если пора, то какие же вольные?..

     На окошке регистратуры висел листочек с вежливой надписью:

     ЭТО НЕ СПРАВОЧНОЕ БЮРО. СПАСИБО.

Панка Федю стали тормошить и поторапливать, мол, пора, брат, пора.
  -- А, это вы, -- сказал Панк Федя, -- всё в порядке, выписываюсь.
  -- Я с вами, -- быстро сказала Кармина...

  (МУМУ: ''...Я иду на поводу у страсти...и вот, за всё надо платить...'')


9. Зачем зайцу Stop-сигнал

Лимузин Лукиана оказался поистине безразмерным. Обрастая, как снежный ком, всё новыми аспектами чудо-птицы Симурга, мы продолжали свой путь под опьяняющие песнопения замечательного птицелова Велимира Хлебникова:

          ...Пролетели, улетели
             Стая лёгких времирей.
             В беспорядке диком теней,
             Где, как морок старых дней,
             Закружились, зазвенели
             Стая лёгких времирей.
             Стая лёгких времирей!..

  ...Песня это такое место встречи Нави с Явью, Мира с Пустотой... Stop! Вот оно – Место, вот она – Пора, вот они – Люди. Нашего полку к нашему шалашу. Нас было девять, и мы искали девятого. Им очутился возомнивший себя проповедником полоумный лжепророк Евлампий Чертополох, возвещающий ''истину'' сонливо-любопытной толпе зевак:

  -- Благодарю вас, други моя, что почтили вниманием вашего непокорного слугу Евлампия. Хотя и знаю, что слушаете, не то что бы с естественным томлением по незнаемому, а лишь забавы, развлечения и зрелища ради.  Зрелища – вот то, чего всегда алкала толпа.  ''Хлеба и зрелищ!'' – орала римская чернь при императоре Августе.  Хлеба и зрелищ по-прежнему жаждет большинство и сегодня.  Но тогда-то, други моя, вещи назывались простыми и более правдивыми именами. А чернь нынешняя напыщенно перекрестила хлеб в ''материальное благосостояние'', а зрелища –                в  ''духовную пищу''.  И это нестерпимо, ибо всё больше людей забывают    даже приблизительный смысл понятия ''духовное'',  а ценности черни наступают и захлёстывают...       

  -- Ну вот, други моя, учу я вас тому, что жизнь – это шутка,                хотя и дело нешуточное. Один весьма способный молодой человек заявил в сердцах, что жизнь – шутка пустая и глупая. Он попал в самую точку,            но всё же он был глубоко неправ. Ибо простодушно полагал,                что это  ужасно...   А я учу вас, что это  прекрасно и  замечательно!..

   Во-первых, жизнь как серьёзное поисшествие как раз ужасна,                жизнь  сама  по себе  не серьёзна,  а курьёзна...   
   Во-вторых, умная шутка как раз ужасна, она больше напоминает вымученную диссертацию,  ожидающую  повышения  и  прибавки  к  зарплате...
   В-третьих,  шутка  обязана  быть пустой,  наполненная ''смыслом'' шутка как раз ужасна... Это проститутка, отдающаяся за кусок мыла...                Напротив, шутка – это эдакий лихой ляп голодного арлекина...                Вспомните больших мастеров шутки. Они всегда глупы, чересчур глупы.      Это смешно и правдиво...
    
...Господи!!!.. Признайся, ты глупо пошутил над нами и ждёшь,                когда  хоть кто-нибудь поймёт Твою Шутку и бесшабашно расхохочется,      не боясь насмешек полчища надутых идиотов, скудоумно размышляющих      над  ''тайным смыслом''  каждого  пустого и глупого Её Слова...                Ждёшь, когда хоть кто-нибудь, бесстрашно громыхая дурацким смехом      безо всякой причины, разделит Твоё великолепное, пустое и глупое одиночество Великого Шутника.  Шут с вами, други моя,.. Шут с вами...

  -- И тогда начинает брезжить и смутно припоминаться то курьёзное,      что по праву издревле именовалось ''духовным'', и это ''духовное'' – лишь извечное подтрунивание над незыблемостью вещей, откровенная улыбка над всем, что куда-то укладывается, лезет в какие-то двери и ворота,   претендует на важность, серьёзность и объективность. И вот это-то снисходительное отрицание серьёзности ''броуновского движения''  играющих в ''жизнь'' в наглухо загороженном саду психиатрической лечебницы, и есть самая серьёзная вещь на свете...

  -- Так что учу я вас тому, чтобы отбросить всё, решительно всё,                и радостной улыбкой искренне приветствовать совершенно дурацкую     пустую  и  глупую  шутку...               
  ...И вот тогда-то в этой дурацкой бедности мистического слабительного  робко и постепенно открывается детский голос, обучающийся первым звукам и словам  и начинающий слышать и узнавать самого себя. И теперь, то, что нам остаётся, это лишь, доверчиво прислушиваясь, делать первые шаги,               по-дурацки не придавая им больше решительно никакого значения, а сохраняя единственно достойный мотив смеющейся отстранённости и блаженно созерцая, как всё идёт к тому...

  ...У самого входа в подъезд , свернувшись калачиком, лежал и безмятежно посапывал пьяный в стельку ''пророк'' Евлампий Чертополох.
  -- М-да, -- промычал Цепень, -- надо бы его этой стервозе Лёле подбросить, живёт он с ней в полувоенном браке. Этаж первый, да дело опасное, больно боевая подруга...
  -- Все пойдём или на пальцах будем бросать? – очаровательно пропела мисс Артемисия.
  -- Ладно уж, беру на себя, ждите на улице. В случае неудачи, что не исключается в экстремальных ситуациях, прошу считать меня абсолютным анархистом, ну с Богом, -- Цепень приподнял Евлампия и, чувствуя его блаженную тяжесть, изо всех сил поволок ''провозвестника истины'' к страшной двери. Дотащив туловище, соблюдая дистанцию безопасности и рискованно балансируя, он на миг высвободил левую руку и осторожно нажал на спусковой крючок звонка...

  Дверь приоткрылась, и в щёлке показалось сердитое перекошенное лицо какой-то матроны.
  -- Простите, пожалуйста, это, случайно, не Вы потеряли? – вежливо осведомился Цепень, указывая кивком на бездыханное, обвисшее на его бедных руках, тело Евлампия. – Нашёл вот тут у входа в подъезд. Лежит смирно, но дверь загораживает, движению препятствует, так что заберите, пожалуйста, ежели Ваше.
  -- А ты кто такой, ишь, благодетель нашёлся. Сперва пьют вместе, а потом подбрасывают, сволочи. Я вот сейчас на тебя милицию вызову, заберут обоих, куда следует, вправят мозги, чтоб думал вдругорядь...
  -- Ну зачем же милицию? – решился перебить бурнословную леди Цепень, -- ежели не Ваше, распишитесь вот здесь, да и дело с концом.
  -- Я-те счас распишусь, я-те так распишусь, паскуда, Пётр-ключник не признает. Я-те всю физию гнойную распишу счас, а ну кышш атседа! – взвизгнула его нежная собеседница. – Руки! Ручонки свои поганыя прими, зараза!..

  И в заключение своего краткого лирического монолога сия хрупкая ксантиппа с такой силой рванула на себя несчастное туловище излучающего перегарную истину сожителя, что Цепень едва-ечетыре успел отдёрнуть руки и, чудом удержавшись на ногах, пребольно ударился носом об захлопнувшуюся оцинкованную дверь.
  -- Ф-фу, -- выдохнул он, потирая нос, -- спи спокойно, дружище Евлампий, завтра ждём тебя с Соней на пару в ''Яру'' на пиру...

  (МУМУ: ''...Я зову всех с собой...и вот, каждому своё...'')


 10. Цыганка гадала...
 
   ...Вен. Ерофеев как-то сказал: ''Писать надо по возможности плохо. Писать надо так, чтобы читать было противно.'' Хорошо сказано, но вот что угрызает. Пишу куда хуже, чем он, да что там – гораздо хуже, а читать вовсе не так противно. Так, пустяки, мелкие вшивые неприятности. Здесь какая-то собака зарыта, просто сука какая-то. Что-то надо делать. Пока не поздно. Потому, ежели вовремя не опротивеет, так и будешь вертеться, как палка в колесе.
  Но всему своё неблагоприятное время да нелицеприятное место. Так что, пока не поздно, не будем спешить...
  Уходя, не гасите свет! Пусть счёт грядёт большим и неоплатным! Пусть светит ветер сквозняком палатным! Да будет неоплаканным поэт!..
  ...Так о чём это я?.. Вот так всегда, как только понесёт нетрезво-резво в растрёпанные сны разумных монстров, так сразу тормозит дурная совесть...
Да и совесть ли... Что за архаичная достоевская привычка...               
Всё отрефлексировать до состояния полного аппендиционера-рефлектора, амбец с ушами какой-то. Какой-то ишак Иа, пишущий письмо запорожскому  чемберлану. Всё смешать, переразмешать, чтоб никакого проблеску не осталось. Задушиться и воскреснуть. И танцевать пьяным и безалаберным халимоном. И петь во всю ивановскую. И чтоб не было мучительно больно.        А было остро и сладко, как на восточном пиру... 

Вот входит Мурка-Жемжурка-Вещая Каурка, а с нею -- Кот Кощей в белых носках. И за сказкой сказку, за сказкой сказку... Крутится-вертится              шар заводной, крутится-вертится, крутится-вертится...

  ...Захотела, короче, Алина погадать на открывшийся бизнес,                чтоб, слегка оглядевшись на месте, погудеть на песочных часах.                Взяла, значит, мужика ейного – и к Цыганке Соне, магистру оккультных наук.  А у Сони, вишь ты, очередь – людей видимо-невидимо, а сама в отлучке.       Тут кто-то возьми да и подскажи, мол, Цыганка Соня в 10-ую кардиологию укатили давать экстренную консультацию. Ну, нам тоже ждать, вроде как, не с руки – пустились вдогон. Приезжаем – ан дух захватило: так вот ты какая, Цыганка Соня...

  -- Позолоти, красавица, ручку, всё как есть скажу да как пить скажу. Как пить дать да есть дать да переночевать дать. Ой на сердце у тебя измена, ой да себе измена, ой тревога да дальняя дорога. Ой к себе дорога да домов казённых много. Будешь ты как пава-недотрога, а за то напьёшься у порога. Напьёшься да умоешься да белым снегом покроешься...

  -- А теперь по вашему делу: будет всё, как ты захочешь, только глаз не отводи. Была у тебя одна забота на сердце, да нету теперь, один счастливый случай. Главное, не оглядывайся, а оглянешься – остолбенеешь. Ну вот, как будто, всё. Счастья у тебя на 180%. Возьми квитанцию и не благодари, давай, давай, пока...

  -- Так ты едешь или как? – опомнился Освальд Грин.
  -- Ждите внизу, минут за десять здесь закончу и спускаюсь.

  (МУМУ:''...Я верю в Высший Промысел...и вот, всему своё время...'')


11. Свобода

  ...Английские садики... Кастрированное пространство... Цивилизация, вылезающая на поверхность... Подравнивание, приглаживание, укрощение, овладевание... Упорядочивание высшего порядка и, соответственно, превращение его в новый, на хренадцать порядков ниже...  Где ж она, эта      грань между созиданием и вандализмом?..   
  А-а,..... что это я в самом деле, наверно, съел что-нибудь...                Или не съел чего-нибудь...  В конце концов, быть лишним человеком –            это уже пошло...   Хватит уже брюзжать и напиваться до белых дроф...               

  ...Внезапно он понял что-то очень простое, то, что много раз слышал и читал, но по-настоящему никогда не чувствовал. Что жизнь прекрасна сама по себе, без этого вечного назойливого ''зачем'', что можно просто пить её сок и отвечать естественными выделениями любви, радости и сопереживания, вдыхать и выдыхать её ароматы, пенье птиц, свежесть ветра, купаться в солнечных лучах и погружаться в прохладные воды. И всё вокруг Прекрасно чистым благословением незаслуженного подарка: и вкусы, и звуки, и запахи, и краски, и родные лица, и Красота, Красота, Непостижимая Красота, которой, может быть, ещё вчера не существовало. И нет ничего красивого или безобразного, а только вот это чувство, окрашивающее всё в какие-то замечательно беспричинные тона...

 ... Однако же, вслед за этим немедленно пришло чувство некоторой досады на то, что всё это, будучи высказано, оказалось по обыкновению чем-то совершенно другим, совершенно банальным и лишённым своей основной прелести. Той, которая присутствует в первом поцелуе, но не имеет никакого отношения к игре слов, неуклюжей ли, изысканной ли...

  ... Панк Федя сидел и думал. Вот уже сколько времени миновало с тех самых пор, как он отключился от времени и появился Освальд Грин, а что-то всё ещё продолжается и не заканчивается, и не начинается, и, кажется, вот-вот должно наступить, а не наступает. Хотя, как будто, движется. Но куда и достаточно ли этого. Оно, как будто, совсем рядом и вместе с тем бесконечно далеко. Хотя, как знать. Пусть катится, пусть себе катится...

  ... Лимузин бесшумно подкатил ко Дворцу Спорта. Открылась дверца.  Освальд Грин вышел и поступил самым остроумным способом...
Во Дворце Спорта пояснили, что к чему. Оказывается, навстречу чрезвычайно возросшему спросу, открылся новый элитный кружок спортивной ходьбы по раскалённым углям. Кружок ведёт заслуженный тренер Дарья Олекшина.

  -- Познакомимся? – спросил всех Панк Федя.
  Все поддержали молчанием, как известно, неизвестно почему считающимся знаком согласия. Тут Дарья тряхнула онемевше-окаменевшей стариной и без слов подумала о Солнце...
  ... Дарья вошла в команду на паях естественного права, и команда стройно заскользила по направлению к Цирку.

  (МУМУ: ''... Я берегу честь смолоду... и вот, лишь сила в чести...'')


12.  Лицедейство клоуна Бурульки

  ... Освальду Грину припомнилась старая английская поговорка: ''Teach me to laugh, save my soul.'' Ну, припомнилась и припомнилась...
  И пошло-поехало. Цветной бульвар. Цирк. Клоун Бурулька стоит на арене, играет на гармошке и поёт:
                Если кукла выйдет плохо назову её дурёха
                Если клоун выйдет плохо назову его дурак
   Уже спустя мгновение мы радовались Бурульке как надлежащему пополнению...

  ...Легко быть добродушным, когда у тебя грудная клетка шириной                в добрый сервант. Бурулька же при всей своей астеничности, казалось,    никогда не выделял никакой желчи. Он отличался каким-то невероятным простодушием, граничившим с издевательством, так что и сам                не всегда мог с уверенностью сказать, когда действительно верит в свои проявления, а когда это инстинктивно отточенная роль. Бурулька выступал без грима, в гимнастёрке детского размера, а на голову надевал                старую кастрюлю...
...Почему-то он считал себя непосредственным преемником великого Енгибарова, впрочем, даже не претендуя на то, что был с ним знаком.          Судя по всему, их общение происходило на каком-то другом, неведомом простому зрителю, плане...
...Бурулька был клоуном не по профессии и даже не по призванию,                а скорее по праву рождения или по определению...  Даже сказать, что Бурулька клоун Божьей милостью, было бы преуменьшением. Он проделывал на арене совершенно то же, что и ''в жизни'', хотя это выражение не вполне отвечает спорной реальности Бурульки, и мало кто замечал, что его выступление никогда не заканчивалось и, соответственно, никогда не начиналось...   
...Когда Бурулька выходил на арену, было уже совершенно не важно,                что он будет делать. Что бы забавное он потом ни старался выкинуть, публика неизменно плакала...

  ... Когда-то в звонком пионерском детстве с Бурулькой произошёл случай, которому позавидовал бы сам Лев Толстой с его меркантильными сливовыми косточками. Представьте себе: пионерская комната, барабаны, горны, знамёна; на столе пионервожатой лежат 50 копеек,  –  в траве сидел кузнечик...
  Внезапно обнаруживается, что со стола исчезли деньги. Пионервожатая делает экстренное сообщение по радиостанции: ''Вы пионеры! То, что произошло, ужасно! Тот, кто совершил этот страшный проступок, позорящий нашу общую честь, обязан прийти и сознаться в содеянном!''
Тут в пионерскую комнату вбегает маленький Бурулька и гордо объявляет:
    -- Я пионер! Это я украл 50 копеек!..

  (МУМУ: ''... Я хочу хоть немножечко сказки... и вот, сегодня смеюсь над собой...'')



13. Белый Клык, или Всё к Лучшему

  На сей раз разрешите отрекомендоваться безо всякого подземного перехода: Клык Славомир Иванович – фигура, призванная сыграть особую роль                в нашем скромном повествовании. Цепень критически оглядел Клыка и досадливо поморщился:
  -- Япона мать, горсть воды не успел зачерпнуть, как зубы уже заломило...
  -- А по-моему, очень даже долбодушный человек, -- вставил копейку Бурулька.
  -- Устами младенца, -- пробурчал Цепень...
...Клык, персоналия ''без странностей'', рос без отца, его мать была постоянно занята тем, что обычно называется ''устройством личной жизни''.
  -- Кушай, сыночек, пока твои зубки не превратились в клыки, -- шутила мамаша. Мать шутила, мать весёлою была, -- Я от солнышка сыночка родила... Очевидно, подразумевалось белое солнце пустыни, ибо Клык удался совершенно-абсолютно белёсым альбиносом...

 ...Детство Клыка прошло на широких просторах невольного Традицистана и сопровождалось уличными драками и мамашиными тычками. После окончания восьмилетки в ответ на мамашино громкое предложение засунуть его в мебельно-строительное ПТУ, Клык тихо, но твёрдо, возразил:
  -- Мне, мамаша, сполитичнее в мореходку.
И на следующий же день он навсегда исчез из полуродного дома и мамашиной жизни. Из мореходки Клыка выгнали за неуважение к старшим по рангу, так что свою карьеру он закончил уборщиком в Столе заказов...

  ...Тут Панк Федя вспомнил Ингеборг Бахман, сказавшую, что человечность это умение не приближаться вплотную, и в ту же секунду отлетел на три метра от мощного пружинистого удара необъятным бюстом какой-то ядрёной архиповской тётки в советском лифе кольчужного типа. Это был своевременный и щадящий удар. ...Неожиданно голосом Александра Розенбаума запел Бурулька:
                День такой хороший
                И старушка крошит
                Головы прохожих голубям

  ...Всё  опять начало перемешиваться, так что Клык появился как раз вовремя. Такая поддержка может сравниться разве что с просмотром программы TV. Кстати, что там у нас сегодня? Ан поздно, та-та-та-та, таблицы всюду, таблицы... ни ветерка, ни неба, ни дерева...

  (МУМУ: ''... Я ненавижу красивую ложь... и вот, всё прахом...)


14. Учёный Кот Матвиель

  ... А пока появилось ещё немного времени, которого больше не будет, наша разогну-антилопа устремляется в кабинет доктора метафизических наук Матвиеля Яков Ульяныча...

  -- Знакомьтесь, -- сказал Матвиель, -- мой друг и коллега Голгофман , автор нашумевшей диссертации  ''Осоавиахим и осознание''.
   В кабинете, однако, кроме самого хозяина, совершенно никого не оказалось...

   Говорящий попугай Жамэ, уже много лет живший у Матвиеля,                время от времени возглашал какие-то странные лозунги...
  -- Дураки всех пространств, овременяйтесь! – заорал Жамэ и, спустя рукава, добавил, --  Незнание – сила!
   Доктор Матвиель достал термос с фирменным морсом и мягко замурлыкал...
  -- Вся культурная история человечества обнаруживает замечательное явление, известное как Извечная Игра Нуля с Единицей: Король и Карлик, Один и Локи, Чародей и Паяц, Брахма и Шива, Аполлон и Дионис, Ифа и Эшу, Гла и Фу, Шиш и Гашиш, Дон Кихот и Санчо Панса, Железный Дровосек и Страшила, Тарапунька и Штепсель, Пат и Паташон, Чапаев и Пустота, Ум и Аум, Мастер и Ломастер, Малыш и Карлсон... Этот ряд можно продолжать неимоверно долго, а можно просто обозвать дуализмом, бинарной оппозицией или манихейской ересью и решить, что всё стало на свои места. Так сказать, кто со мной, тот герой Гораздамазда, а кто без меня, тот свинья Дурьюманью...

  -- Вот вы своей болтовнёй и рожаете все энти глупости, -- веско возразил Клык, -- попарились бы лучше в баньке, глядишь, блажь с потом и выйдет.
  -- Вот я и говорю, -- невозмутимо продолжал Матвиель, -- что человечество начисто забыло всё самое главное и таинственное и использует возможности на ничтожные доли процента и не по назначению. Возьмём обыкновенный унитаз, ведь не случайно же он назывался уни-таз, ведь, очевидно, подразумевалась некая универсальность, а мы что с ним делаем? – только одно и знаем... Э-эх, да что тут говорить, -- и он театрально махнул рукой, после чего снова забаюкал...
  -- Кстати, знакомьтесь, Никакалос Работашвили, замечательный учёный, однако, страдает тяжёлой формой хронической графомании – пишет какие-то недужные психотворения, которые подписывает дурацкими псевдонимами.  Вот, полюбуйтесь:
                Я лука съем и стану я лукавей
                Съем чеснока и стану я честней
                Я соблюдаю уйму всяких правил
                В пестреющем пергаментами сне
                Я душ приму и стану прямодушней
                Нырну в бассейн и басню напишу
                Мне лишь слова по-прежнему послушны
                Играю ими каюсь и дышу...
  Но мы уже понемногу начали привыкать к маленьким странностям Матвиеля...
  -- ...Так, что у нас там в меню, ах да, матримониальные планы Освальда Грина, реализация священного брака Hieros gamos, ну что ж, пособлю, пособлю... Выступаем в поход после Полуденного Отдыха Фавна – моей излюбленной медитации!..

  -- Чем дальше в лес, тем больше дроф, -- подумал Панк Федя.
Дрофы стали выходить из лесу и, важно покачиваясь, медленно проходить мимо.
  -- Хорошо, что не белые, -- промелькнуло в Панк-Федином мозгу. Это было последнее, что нынче успело промелькнуть.
  -- Дрофы, дрофы пошли, -- энергично захлопал режиссёр.
Это было уже слишком много дроф. За дрофами пошли слоны, потом ослы, верблюды. Шёл один верблюд, шёл второй верблюд, шёл целый караван. Сдох один верблюд, сдох второй верблюд, сдох целый караван. Мне верблюдов жаль; чтобы утолить печаль, я вам песню пропою...

  (МУМУ: ''... Я плету затейливый узор... и вот, дальнейшее –  молчание...'')
15. Лигейя Арташесовна

  -- Я познакомлю Вас с Лигейей Арташесовной де Кокт, она моя старинная приятельница из Питера, думаю, это как раз то, что Вам нужно, -- мяукнул свежий и опрятный Матвиель.
  В тот же миг Лигейя Арташесовна бесшумно подрулила на дымчатом ''Шевроле'', при ближайшем рассмотрении оказавшемся серым в яблоках ''Ягуаром''.  Так же бесшумно приоткрылось окошко.
   -- Ты что, дело пытаешь али от дела лытаешь? – ухмыльнулась Лигейя Арташесовна.
   -- Меня зовут Освальд Грин.
   -- Ну, наконец-то, явился, а то сидишь здесь как дура одна в глуши, остобрындело до чёртиков.
  На первый взгляд, Лигейя Арташесовна обладала самой заурядной внешностью. Но если немного приглядеться, через неё начинало просвечивать что-то невообразимое. Неважно что, раз невообразимое...

  ... У Лигейи Арташесовны жили три кошки. Точнее, большой рыжий кот Пан  и две кошки: белая – Монада и чёрная – Баста. Все трое чинно обедали      вместе с гостями за столом. Жарко пылал камин. Жарко как мёртвому припарка...
  -- Полинезия и палингенезия, -- выругалась Лигейя Арташесовна, после чего она заголила левую ягодицу и попросила Панка Федю написать на ней           что-нибудь памятное китайской кистью. Тот на мгновение задумался, затем взял кисть и каллиграфически вывел:  ''Панк Федя руку приложил''...

  ... Однажды Лигейя Арташесовна села на свой ковёр-пылесос, прилетела на Лысую, а там – ночь... Прокуковала до утра как дура и только с первыми петухами солнца наконец поняла, отчего гора называется Лысой. Плюнула да и улетела обратно.
  -- Шабаш, -- говорит, -- с меня довольно.
Такая вот искпедиция Икскюля Пиаро с Винни-Пухом в вечно меченый мир...

  В дверь позвонили. От неожиданности Вовочка выронил поднос со старинным китайским сервизом, и звон бьющейся посуды изящно обвил основную мелодию, ведомую дверным звонком...

  (МУМУ: ''... Я могу двигать горы... и вот, ночь на Лысой горе...'')


16. Планокрушение

  ... Дверь распахнулась, и на пороге появился блестящий молодой человек с несколько натянутым выражением лица.
  -- Знакомьтесь, гости дорогие: Ефим Осипович Брутский-Степковский, а попросту, Брут, мой милый друг -- жиголо-бамбино, -- объявила Лигейя Арташесовна...

    После такого представления выражение лица Брута стало ещё более натянутым. Акбарова подошла поближе и принялась разглядывать его с нескрываемым любопытством, словно какого-нибудь диковинного зверка.
Брут презрительно отвернулся. Некоторое время он стоял осматриваясь и словно ища кого-то взглядом. Наконец, обратился к Артемисии за огоньком.
  --  Весьма брутально с твоей стороны, -- заметила Лигейя Арташесовна.
  -- Читал Вашу новую книгу, -- выдохнул Брут, с усилием проигнорировав ехидную дразнилку хозяйки, -- о чём она?
  --  Книга- то? Так говорите ж, читали... Или Вы, может быть, коллега?
Брут криво улыбнулся:
  -- Единственные стихи собственного сочинения, преследующие меня всю жизнь, состоят всего из трёх слов –  Вдруг Всё Опротивело...

  -- Фрустрация, -- пояснил Матвиель, -- ноогенный невроз, перемежающийся вспышками острой депрессии, на фоне приступов агорафобии и клаустрофобии.
  -- Толку-то, -- сказал Брут, -- толку-то...
  -- Очень просто, -- вмешалась Лигейя Арташесовна, -- просто-навсего найди себе добрую-предобрую раздобревшую донельзя бабу, которая скажет ах-ты-мой-хороший, поймёт и пожалеет и всё простит заранее. И всё кранты в воду.
  -- Сама ты дура, -- зло сказал Брут.
  -- Во мне живёт личинка художника, -- сказал он, сделав долгую затяжку, -- гусеница, стыдливо ползающая во мраке латентности, в тёмной ночи души Хуана де ла Круса...

  Не обладай Брут гибким умом и развитым чувством юмора, он давно бы повесился на первом попавшемся платяном шкафу. А так живёт и в ум не дует. Why won't we do it in the road? Чего же ему не хватает? Тепла и любви? Сочувствия и понимания? Как бы не так. Ему не хватает крайней степени отчаяния, после которой всё становится на свои места. Ему не хватает полного крушения самых робких ожиданий. Ну что ж, всё идёт к тому...
  Всё существует лишь постольку поскольку об этом идёт речь. Речь идёт лишь постольку поскольку. Может ли вода течь в гору? Она капля за каплей подточит гору, и всякая гора сдвинется с места. Потому что слабость велика, а сила ничтожна. Потому что мы поедем в Семикаракоры, хоть в нашей Бурухтандии и очень хорошо...

  -- И ты, Брут, -- сказал Панк Федя...

  (МУМУ: ''... Я ожидаю понимания... и вот, другие – это ад...'')


17. Шампанское

  ... – И я! – ответил Брут, выполнив йокагири. Удар пришёлся по эфирному нраву Лигейи Арташесовны. Брут поклонился и вытащил из кармана        смятую бумажку, оказавшуюся пригласительным билетом на гала-представление  'Все звёзды''   в Кремлёвский Дворец Съездов.
  -- Вот, -- красноречиво прокомментировал он.
  -- Но ведь здесь только один билет! – возмутилась Кармина.
  -- Ну, а нас сколько? – возразил Панк Федя...
Все трое были правы, и потому пора продолжить движение в сторону...

...Покрылась туманами Сьерра-Невада... но, ведь, если звёзды зажигают,..    оно тебе надо?..
   Неожиданно голосом Бурульки запела Алла Пугачёва...
             Только верю я верю что может открыться
             Эта Белая Дверь...
...Эта Белая Дверь, этот долгий чёрный ящик, этот ларчик с секретом за семью печатями, который просто открывался по дурацкому слову сим-сим. Сим повелеваем тебе именем всех законов да законом всех имён. Будь ко мне поласковей, научи меня танцевать, я танцевать хочу до самого утра, я до смерти хочу танцовать!..
...На сцене появилась маленькая танцовщица Сашенька, игрушечная дюймовочка, порхающая словно сильфида...

  После концерта Брут прошёл за кулисы и, разыскав Сашеньку, пригласил её в кафе, где уже восседали все-в-сборе. Сашенька была рада всем-в-сборе и, выпив шампанского, стала делиться непрямым делением...
  ...Сашенька пила шампанское. Было тихо, светло и торжественно. Что-то предвкушалось, что-то предзнаменовывалось, что-то подразумевалось. Ничто не предвещало беды. Приказано взять живым...

  ...Когда из кухни вышел смешной толстый человек в белом колпаке и, подойдя к ней, смущённо сказал:
  -- А я Вас узнал, Вы – Александра Семёновна Трембицкая.
Это был повар Вездевашцев, он присел за наш столик и оказался кстати, он был обречён уйти вместе с нами.
  -- Какие у Вас тонкие и длинные пальцы, -- грустно вздохнул Вездевашцев, -- а у кухонных девок руки красные и распухшие, а лица рябые, прости Господи...
Он покраснел и перекрестился...

  (МУМУ: ''... Я устаю быть игрушкой... и вот, судьба стучится в дверь...'')


18. Сны Вездевашцева

             Сон о рынке, сломанном чемодане и случайном приятеле.
...Ему снился странный навязчивый сон. Будто он бродит по огромному крытому рынку с давним приятелем. В руках какие-то сумки, чемодан.          Все что-то покупают, продают, шумно и бесмысленно. А он никак не может взять в толк, что ему надо купить. Он слоняется между рядами, заводит какие-то ненужные разговоры, шутит, то отшатываясь, то притягиваясь      к тому или иному продавцу, зачем-то долго приценивается, время от времени покупает какие-то вещи, не понимая зачем, и это продолжается мучительно долго и мучительно случайно. (На рынке происходят постоянные переоценки, но цена всё время остаётся одной и той же.) Иногда в голове мелькает мысль, что он кому-то обещал купить какие-то овощи-фрукты, но из-за сильного нежелания это забывается. Он продолжает покупать какие-то ненужные, мелкие, подчас бракованные вещицы, которые совершенно случайно и даже почти незаметно ему кто-то всучивает, по-прежнему театрально обмениваясь фальшивыми остротами и позволяя лепить из себя какой-то образ. Наконец, неожиданно открывается дверь, и он, вслед за приятелем, оказывается на улице. Такая же суматоха, но гораздо более локализованная     и разрежённая одновременно....... На улице идёт снег. В снегу только что купленные старые офицерские перчатки, грязноватые и изношенные, и, кроме того, оказавшиеся на несколько размеров меньше. Внезапно очень хочется снега, которым облеплены перчатки, и он жадно слизывает снег, мучаясь от того, что перчатки грязные и можно чем-нибудь заразиться. Чемодан падает, открывается, что-то постоянно вываливается, не застёгивается, но эти бессильные мучения уже начинают восприниматься как дешёвая клоунада. Приятель снуёт по другой стороне улицы, что-то то ли высматривая , то ли выспрашивая, то ли ища закурить; наконец, подходит и смотрит немного растеряно, немного раздражённо, скрывая под вымученной улыбкой досаду на перебор в демонстрации чудачеств, когда он, вертя в руках перчатки, спрашивает: '' Ты не знаешь, зачем я их купил?''  И тут он видит, что приятель его не чувствует и не понимает, а лишь проявляет терпимость к его давнему выдуманному образу, но все эти приснострадания уже начинают тяготить его(приятеля). Кто-то что-то говорит; какие-то реплики, оценки, порывы кем-то показаться. Куда-то надо идти, но совершенно непонятно куда, и какие-то смутные сомнения и сожаления о том, что не купил ничего нужного, а лишь случайные бессмысленные ущербные вещицы, которые приходится за собой тянуть, а они отовсюду лезут и выпадают. А впереди лишь улица, пространство, снег..., приятель куда-то растворяется и вообще лишь случайно сопровождал его. В руках старый сломанный чемодан. Куда-то надо идти, но куда и зачем......Звонок телефона прерывает сон.

             Сон о яме, притяжении дна и падении.
...Ему снилось, будто он заходит в спальню и видит, что на месте кровати вырыта невероятно глубокая яма, котлован или даже шахта, огороженная натянутыми верёвками, наподобие боксёрского ринга. Головокружительная глубина ямы жутко пугает и, вместе с тем, невыносимо притягивает. Он ходит по краю, заглядывает вниз, не удерживается, срывается и – падает. Затем следует невозможно быстрое падение, у него захватывает дух, сердце нестерпимо сжимается от ужаса, и, наконец, резкий удар о дно мгновенно прерывает сон.

             Сон о бесконечной больнице.
...Ему снилось, будто он ходит по бесконечным больничным коридорам, которые всё время разветвляются, множатся и поворачивают; переходит из отделения в отделение, с этажа на этаж, встречая знакомые лица больных, врачей и сидящих на вахте сестричек. Будто бы его послали то ли на рентген, то ли на проверку зрения, а он всё идёт, переходя и поворачивая, и уже не понимает, куда ведёт тот или иной коридор. Больница начинает казаться каким-то утомительным лабиринтом и время от времени превращается то в школу, то в учреждение, то в общежитие. Мелькают какие-то случайные встречи, знакомства, происшествия, иногда забывается сама цель хождения. Внезапно он оказывается в нужном месте, на какое-то мгновенье вспоминает, почему он здесь оказался, над ним проделывают какие-то процедуры, что-то записывают, отправляют обратно, и всё продолжается в том же свете: встречи, знакомства, происшествия, повороты, переходы, лестничные клетки, многочисленные этажи, коридоры, коридоры, коридоры. Кто-то проявляет подозрительность, кто-то сочувствие, кто-то равнодушие, кто-то указывает дорогу, кто-то обещает протекцию; все куда-то бегут с какими-то папками подмышкой, из открытых дверей палат выглядывают больные; коридоры, коридоры, коридоры, никакой ориентации, никакой надежды на выписку... коридоры, коридоры, коридоры... Сон прерывается внезапным криком за окном.

             Сон о глубоком снеге.
...Ему снилось, будто он приходит в старый дом к деду с бабой, выходит во двор и видит, что весь двор сильно занесло снегом. Он пытается пройти вглубь двора и едва идёт по свежевыпавшему белому снегу. Но снег становится всё глубже, и он, с трудом дойдя лишь до середины двора, проваливается, всё глубже и глубже, не зная, то ли звать на помощь, то ли попытаться выбраться, то ли смириться и покорно тонуть в этом безмерном невыразимом снегу. Он погружается в снег с головой и, с замиранием и ужасом, но и с какой-то тайной радостью, проваливается, не чуя под ногами твёрдой земли и забывая обо всём на свете. Всё летит к чёртовой матери, никто не слышит, не видит и не знает, что с ним произошло. Он тонет, крича и замирая…...Сон прерывается от громкого пенья птиц и сигнала автомобиля.

             Сон о полётах в конторе.
...Ему снилось, будто он, присутствуя при каких-то текущих дебатах и едва слыша разговоры словно через невидимую перегородку, устаёт                и присаживается на корточки; чувствует какое-то неизъяснимое волнение       и внезапно понимает, что вот сейчас наконец-то должно получиться...             Он неловко подпрыгивает, ещё раз более уверенно, зависает в воздухе, ещё несколько более продолжительных прыжков и – безудержная радость от того, что он наконец отрывается от земли. И пусть это пока больше похоже на затяжные прыжки, тем не менее появляется такое долгожданное чувство полёта. Он пытается ещё и ещё, и вот уже делает небольшие прыжки-перелёты из комнаты в комнату, из отдела в отдел; он всем машет рукой        и демон-стрирует свой триумф, и вдруг с удивлением и некоторым разочарованием замечает, что никому в общем-то нет никакого дела до его полётов. Все продолжают заниматься какими-то очень важными мелочами    и посматривают на него либо с досадой, либо с недоверчивой                и снисходительной усмешкой. Ему хочется орать: ''Вы что не видите –              я летаю! Летаю!!!''  Но окружающие как будто и не очень интересуются этим и даже не верят – ведь люди-то не могут летать. Он продолжает летать,     и поразительное равнодушие людей не может сильно омрачить непередаваемой радости свободного полёта...   
 ...Тут открывается дверь, и входит его давняя приятельница. Они порядком не виделись, и вот она пришла к нему по какому-то делу или просто повидаться. Он летает и надеется, что хоть она-то оценит случившееся чудо                по достоинству. Но приятельница лишь вскользь вежливо восхищается            и, очевидно, остаётся погружена в свои мысли и проблемы. Она приглашает его выйти в коридор поговорить. Он вылетает вслед за ней, и они располагаются на скамеечке на первом этаже. Точнее, она садится,                а он парит вокруг неё. ...Выясняется, что у неё какие-то трудности.             Она взволнована. Всплакнув, рассказывает, ожидает какой-то помощи, поддержки. А он летает и продолжает испытывать странное ощущение от того, что никто не понимает, как это необыкновенно и чудесно, и что это самое важное из всего, что только может быть. Он начинает чувствовать, что эту способность в любой момент можно потерять. Начинает бояться оказаться на земле и уже не суметь взлететь. Замечает, что чем больше в него входят  такие чужие и бессмысленные проблемы, тем тяжелее становится летать, и старается отстраниться. Это происходит как бы само собой, ибо затаённая обида автоматически отделяет его от сидящей рядом и бывшей когда-то близкой женщины. Ему хочется, чтобы она поскорее ушла. Чтобы ему не мешали летать в одиночестве, раз это никому не нужно. Но напряжение и противоречия в душе нарастают, и он чувствует, что      вот-вот всё закончится, долгожданная радость улетучится, оставив о себе лишь слабые и сомнительные воспоминания. Дальше всё размывается, расплывается, размешивается, и в смутном осадке каких-то растревоженных чувств возникает неправдоподобный образ забытого утреннего окна......      Сон болезненно прерывается...............

           ...Неожиданно Бурулька запел...  ''Колыбельную для Делии''...
             Спи засыпай глазки закрывай пусть тебе приснится странный край
             В этом краю словно в раю ты в прятки с ангелами поиграй
             В этом краю я тебе спою песню нежную ту самую
             Что я искал словно свою а она в темнице за морем
             Спи засыпай больше не рыдай крылья под подушкой надевай летай
             Солнце взойдёт сон твой растает только эту песню ты не забывай...

...Вездевашцев вздрогнул, встрепенулся и пролил остаток шампанского Сашеньке на ножку. В тот же самый момент справедливости ради ''ей стало плохо на все его брюки''. Возникла некоторая эстетическая заминка, в результате которой…

  (МУМУ: ''...Я убегаю из кошмара... и вот, всё моё ношу с собой...'')


19. Химчистка

  Это сладкое слово – химчистка...
  Эта упоительная свобода ото всех пятен и выделений...
  Этот мир, придуманный нами и устроенный так, что в нём ничего нельзя, но зато после всё возможно исправить...

  Приёмщица оказалась удивительно милой блондинкой, улыбающейся как Буратино от края до края. Завидя нашу внушительную бригаду, она воскликнула:
  --   Так, всё, закрываемся!
  --   Закрываетесь?! – с ужасом переспросил Вездевашцев.
  -- Только после вас, -- улыбнулась Марта, ибо именно так величали прекрасную new-знакомку. Вездевашцев просиял и неожиданно проговорил на чистейшем арабском ключевую фразу:
  --   Арджу изалят газыхиль букаа!
  --   Всё идёт к тому..., -- заверила подкованная Марта…

             Новый сон Вездевашцева.
...Он нарисовал домик, дверь которого почему-то располагалась ниже пола. Постепенно дверь закруглилась и превратилась в курью ножку. Домик начал вращаться, всё быстрее и быстрее, и вот уже стал сплошным вихрем , в котором ничего невозможно было разобрать. Внезапно он очутился в лифте, безошибочно набрал четырёхбуквенный код ''мури'', и лифт стремительно понёсся вверх; рядом возникла какая-то сопровождающая женщина. При приближении нужного этажа появились смутные предчувствия и нарастающий грохот аплодисментов. Лифт остановился. Он вышел и увидел себя на сцене концертного зала с дирижёрской палочкой в руках. Женщина объявила первую симфонию Бетховена, и он, повинуясь какой-то неведомой силе, начал дирижировать оркестром или даже, скорее, самой музыкой. Появилось некоторое сопротивление ума, желание освободиться от невидимых нитей и двигать руками самостоятельно. В этом конфликте исчезала гармония; кто-то роптал, кто-то возмущался, кто-то указывал на женщину, пытавшуюся суфлировать какими-то бликами. Ничего не помогало, это был провал. С трудом дотянув до финала, он беспомощно поклонился.   Кто-то мельком подарил ему странные бусы, заглаживая неловкость; кто-то праздно суетился, разбрасывая пошлые фразы о бессеребреничестве и бескорыстии искусства. Но время ушло, его уже никто не замечал и пора было возвращаться обратно...

  ...Марта была самобытной и своеобычно самообразованной девушкой, закончившей подготовительный солярий консерватории по классу каратэ-до. Она сидела, смотрела на дождевые капли, грустно стекающие по стеклу, и писала в дневник газетные вырезки...
    ''Разное: меняю старую мастеровую гитару (Испания) на мадагаскарскую рогатую лягушку (бурую), возможны варианты. 5235051.''
 
  Неожиданно голосом Матвиеля запел  Никакалос Голгофман (Работашвили)...

             Трёп и трепет  скрип и скрежет  шум смешавшихся наречий
             Кто-то лепит  кто-то режет  кто-то губит  кто-то лечит
             В разложении предплачий на неправильные дроби
             Рассуждая скачет мячик по ухабистой дороге

             Я путаю бесов кругами кружа
             Ты знай своё место шальная вожжа
             Служи свою мессу встречай свой приход
             Меси своё тесто дурак-доброхот

             Дух и камень  лёд и пламень  хоровод двойных созвездий
             Дай мне крылья  руку дай мне  затяни на шее песню
             Тары бары растабары  перебор лихой гитары
             Если ты ещё не старый дуй в фанфары бей в литавры!..

  ...Грянул гром. Пред ясны очи Панка Феди предстала Юлиана из Норвича, монахиня-бенедиктинка из Конисфордского монастыря, и сказала:
  -- Всё должно быть хорошо, и всё будет хорошо, и в любом случае всё будет хорошо...
Марта быстро со всеми перезнакомилась и украсила наше воинство...
... Евлампий вышел на улицу, распоясался и пустил весёлую звонкую струю, затренькавшую весенней капелью...
Эх, попариться бы сейчас в русской баньке да настоящим берёзовым веничком. Да нет ничего проще! Ибо что нанизу, то и вверху, да только погорячее.         Да пар костей не ломит, а супротив томления духа шибко благоприятствует...

  -- А и правда, братия, айда в баньку! – радостно ляпнул Бурулька.                Все рассмеялись. Действительно, сколько той жизни, пора бы уж и смыть всю эту химию подноготную да разогнать шальную кровь.
  -- Вольно! – скомандовал Освальд Грин, -- Равнение на баньку!

Марта взяла Панка Федю за рукав:
  -- Погоди, что-то я тебе хотела сказать...
  -- А-а, пустое...

  (МУМУ: ''…Я нуждаюсь в очаге... и вот, в нём теплится зола...'')


20. Геша Смерть Обывателям

    Стряхнув золотую пыль Марты, мы вступили в банные владения фирмы    ''Сны Дон Кихота''. Вопреки дурацкой поговорке, фирма не только                не занималась ритуальными услугами, но даже напротив – вязала веники руками ответственного банщика Гаврилы Григорьевича Сатурналиева,   которого в силу несолидного возраста и положения все почему-то называли Гешей.

  ...С Дон Кихотом Геша познакомился ещё в раннем детстве, сперва решив, что он – Донки-Хот, затем сообразив, что скорее – Тонкий Ход,                и, наконец, узнав, что на самом деле – Тихий Дон... Немного повзрослев,            он успел об этом подзабыть и лишь чувствовал смутные угрызения памяти, сталкиваясь  с гастрономическим термином  Хот Дог...

   До того, как устроиться банщиком, Геша некоторое время работал курьером, то ли в газете ''Зори восточной практики'', то ли в альманахе ''Свет в туалете'', где за многочисленные странности его прозвали Геша Смерть Обывателям,      за что вскорости и уволили.

  Справедивости ради, отметим, что к Геше относились вполне дружелюбно, однако, всякая предпринимаемая им попытка затянуть кого-либо в область иррационального натыкалась на холодок непонимания, встречала железное сопротивление и  незамедлительно пресекалась уклончивым уходом в сторону...

  В детстве ему казалось, что все эти ''взрослые'' разговоры, которые                он не понимал, есть прерогатива возраста, что он вырастет и тоже войдёт в их непонятный мир; оказалось, ничуть не бывало: он вырос, но по-прежнему        не понимал эти странные ''взрослые'' разговоры ни о чём, т.е., наоборот              ''о чём-то'' совершенно несущественном с его почти не претерпевшей изменения точки зрения ребёнка...
     ...И вот он всегда говорил людям неподходящие вещи, зная по опыту,          что отдача замучает,  но тем не менее не в силах удержаться от этого соблазна...
.
     ...И чувствовал себя то бедной девушкой, попавшей на симпозиум упырей,         то вовкудлаком,  кровожадно  сидящим  в сторонке   и тихо клацающим зубами,
то человеком из подполья, исходящим завистью ко всем этим ''простым'' людям, которые умеют ''просто-жить'': просто-есть,  просто-болтать, просто-пить водку, просто-спать,  просто-просыпаться,  просто-работать,  просто-отдыхать... 
      
    ...Ему хотелось говорить им какие-то гадости, какие-то глупости, выбивающие из колеи, паясничать, эпатировать, разрушать... Ему хотелось орать, что  он  не хочет и не умеет ''просто-жить'', что его ум не может этого принять, что это невыносимо, невозможно, мучительно больно и вызывает смертельную усталость...   Вместо этого он вязал веники...

  ...После баньки Матвиель угощал всех корейской капустой собственного приготовления – по фиговому листочку на рыльце – и непрерывно чревовещал:

  -- В основе философии истории Унамуно – анархичный бунт                против повседневности, неподвижности и в этом смысле ''абсурдности'' человеческого бытия. Восставая против рационалистичности феноменального бытия, Унамуно противопоставляет ему иррационалистическое ''спасительное безумие'', апостолом которого объявляет Дон Кихота.           Его философская антропология, центральная тема которой – понимание реальности личности, связывает вопрос о сущности реального                с напряжённостью веры: вера – источник реальности, ибо верить – значит созидать. Из сознания собственного глубинного ничто человек черпает      новые силы, дабы стремиться быть всем....

  (МУМУ: ''...Я восстаю против условностей... и вот,..Лазарь! Иди вон...'')


21. Иван-художник и Белый Клык, или Дурак красному рад

     ...До нас дошло лишь древнее выражение ''С точки зрения Вечности''.            Но когда-то оно составляло знаменитую диалектическую пару с забытым ныне выражением ''С точки зрения Жопы'', утраченным вследствие пуританских осложнений псевдохристианской истории болезни...
    ...Вечность и вообще-то не существует с точки зрения Жопы,                так же, впрочем, как и Жопа с точки зрения Вечности. С точки зрения Жопы совершенно невозможно понять абсурдный смысл прилипшего к ней        старого банного мифа о том, что из Ничего зачем-то вырисовывается               и вытанцовывается какое-то Нечто, дабы выкинув огромный букетовеник невероятных фортелей,  эдакий миллион алых роз,  распятых на миллионе   обугленных крестовин, затем (и снова зачем-то) благополучно возвернуться     в исходное ничегошное положение.  И ничегошеньки не оставив: ни ломаного,   ни выеденного, ни разбитого! Так сказать, из грязи да в князи, чтобы князем         да снова в грязь. Ударить в эту грязь своей обналиченной олицетворённой оживотворённой Жопой, чтобы брызги да щепки, а потом – буль...                Всё это означенная благородная Жопа решительно отказывается понимать. До тех самых приоткрывшихся пор, пока по мановению щучьего фонда           она не соизволит впустить а себя некоторую очистительную клизму Вечности. И теперь посыл о том, что Похвальная Грамота выше Благодарности(!), вынесенный из заражённой безверием школы, перестаёт удовлетворять  постклизменное  восприятие...

     ..."Близость развязки" рождает утреннюю растеряность, переходящую           в праздничную улыбку. Мир, о котором мы мечтаем, на деле оказывается    лишь временной ситуацией, удобной для осознания ошибочности наших представлений. Оказывается, что степень реальности существования ситуации  пропорционально снижает  степень её ценности  для  больного ума...

     ...Чем дольше живёшь, тем больше людей умирает. Они падают и падают     как подкошенные цветы на росистом лугу или игрушечные солдаты                на поле детского боя. И вот уже понимаешь, что факт продолжения               твоей собственной жизни это не более чем Чистой Воды Случайность.        Здесь следует заметить, что случайность и Чистой Воды Случайность –          две совершенно разные птицы (как ворона и Ворон). Тогда как                Великая Неслучайность и Чистой Воды Случайность – близнецы-сёстры,            и трудно сказать, кто из них более нашей матерной истории ценен...

     ...Эта матерная история нашей жизни, эта матерная история болезни,     эта жизнь как пустой бессмысленный но захватывающий фильм,          который можно отсмотреть на одном дыхании до конца так и не очнувшись, а можно продолжать пить свой чай, с интересом поглядывая на экран              и  делая по ходу пьесы  непутёвые путевые заметки…
 
       ...Так всё же,  где,  в какой Галерее,  хранятся  заветные  секреты  Красоты?..

        Внезапно воображаемая Галерея обернулась полуподвальной Мастерской  у  Чёрного Озера  с тиной-ряской,  лилиями-лотосами,   гусями-лебедями   и   Иваном-художником...

                Сусальным золотом горят
                В лесах рождественские ёлки
                В кустах игрушечные волки
                Глазами страшными глядят......

        -- задекламировал голосом  Бурульки  дежурный скальд  О'Мандельштам...

        К  Ивану-художнику  подошёл  Белый Клык  и  предложил  дружбу.                А Иван-художник был простым беспартийно-безработным живописцем     Шурой Иванчаевым, по неосторожности окунувшим свою кисть в Чёрное Озеро сурьмовой тоски...
  -- Что ж ты, брат, весь в сурьме, -- говорит ему Белый Клык укоризненно, -- такая   тоска   бурят-монгольская,   окосеть   можно.
     ...Но Чёрная Тоска была беспутной любовницей да любимой спутницей   Шуры по прозвищу Иванчай и несла в себе зародыш излучения   его  грядущего  творения,   Свет  Прекрасной Демимондамы...

  Художник остро чувствует, что жить во времени означает умирать,         это вызывает смертельную тоску и томление по Вечности...
 ...И только в самой  глубине этой смертельной тоски расцветает настоящая Радость,  открывающая  глаза.

    ...Иванчай приходил в сознание.
    -- Я не волшебник, -- сказал Иванчай, -- я ещё только лечусь....
    ...Подымите мне занавес......

Здесь надобно задержать дыхание и заметить, что Настоящие Художники, или Великие Кистепёрые, срабатывают как лакмусовая бумажка,        пороговый переключатель или вахтенный пропуск в иное: соприкоснуться           с ними случается, лишь если тебе удаётся перейти в более тонкое  измерение...

     ...Итак, подняли занавес...

      Портрет Прекрасной Демимондамы засиял всеми радужными оттенками какого-то неземного спектра... Вначале даже показалось, что это                вовсе не картина, а просто смешанная палитра. Но вот, словно под действием волшебного проявителя, обозначилось удивительное лицо. На портрете было только лицо, но Боже мой, какое же это было лицо... Нельзя даже и сказать, что бы это было лицо, скорее, нечто совершенно невыразимое! В нём было всё и не было ничего... Оно походило то на бесформенный зелёный блин, то на безразмерное чёрное отполированное донельзя яйцо, вращающееся с бешеной скоростью во всех направлениях одновременно, то на сверкающий бриллиант с бесконечностью граней, словно отражающих лица всех прекрасных женщин света... Оно излучало какое-то безумно безликое совершенство... Тем не менее это лицо казалось необъяснимо женским..
.

  ...Грянул гром. Пред ясны очи Панка Феди предстал Продик из Юлиды,  софист времён Сократа и Протагора с о-ва Кеос, и рассказал аллегорию               о Гераклите на распутье, мучительно выбирающим между суровой дорогой добродетели и пёстрой дорогой порока...

  ''Сколько можно выбирать,'' -- подумал Панк Федя, -- ''Дорога-то Одна...''

  (МУМУ: ''...Я томлюсь тоской желаний... и вот,.. почто Ты покинул меня?!..'')











Эпилог

  ...Освальд Грин больше всего любил эпилог, в отличие от многих, предпочитающих прелюдию, полную иллюзий золотой девственности. Ибо эпилог, как всякий конец,  представлялся ему началом чего-то нового и неизведанного, тогда как прелюдия – началом чего-то уже вполне предвкушаемого, известного и определённого, непременно обязанного закончиться через некоторое время, поскольку всему, как считается, наступает конец...

  ...Собрались в маленьком тесном буфете аэропорта. Подали какую-то подозрительную медовуху и коржики. Евлампий сидел с краю и что-то бормотал на своём птичьем языке: ''…Солнце моего величия – зеркало, в котором каждый видит себя, своё тело и душу, видит их во всех мельчайших подробностях. Вас тридцать птиц, и это зеркало покажет вам тридцать птиц. Сорок, пятьдесят птиц также увидели бы здесь самих себя. И хотя вы теперь стали совершенно иными, вы видите себя такими, какими были прежде... Но я больше, чем просто тридцать птиц. Я сама сущность истинного Симурга. Исчезните во мне славно и счастливо, и вы найдёте во мне себя... Ищите ствол дерева и не слишком заботьтесь о ветвях...

  ...Отец увидел его и вышел на порог ему навстречу... Их взгляды встретились и перемешались в один... Он опустился на колени и обнял отца своего...
  -- Ах ты, свиноза, -- ласково сказал ему отец, -- Ну что, доказал свою шизоидную состоятельность? Кого ты хотел удивить?
  --  Меня зовут Спиноза, папа… ты всё забыл... у тебя уже склероз...
  --  Я всё помню, сынку, отдыхай...

Метанойя Всеобъемлющего Соляриса Спинозы заиграла на его щеках всеми цветами мощной радужно-скорбной полифонической палитры Баха-отца. Попросту говоря, он заплакал, и ручьи его очищающих слёз смыли всю грязь Походной Жизни... Можно было начинать всё сначала...

  ...Возвращение есть новообретение Гармонии, но в чём же она – эта долгоискомая долгоиграющая Гармония со Вселенной?.. Может быть, в том, чтоб не навязывать Реальности своих представлений, а напротив: внимательно прислушиваясь к Течению, чутко откликаться на каждый пересекающий твой Путь импульс?.. В том, чтобы быть гибким и податливым, словно нежный лепесток лотоса, благодарно вибрирующий в такт с дуновением Ветерка?..  В том, чтобы естественно и радостно отдаваться каждой новой волне, непрестанно приходящей вослед предыдущей?..

  ...Панк Федя включил маленький переносной телевизор и услышал чей-то знакомый голос за кадром: ''...но постигать эти Тайны и не следовать им это всё равно что фотографировать колокольню когда звонит колокол...''
  ...В маленьком салоне для некурящих нашего тёртого аэроплана-левиафана было душновато и тесно, однако, лёгкая эйфория, воцарившаяся после взлёта, делала незаметными все неудобства. Ай-яй-яй-компания жужжала оживлённо-возбуждённым самогудом, когда вдруг откуда ни возьмись кто-то воскликнул:
  --  Погодите, а где же Освальд Грин?
  --  Да вот же он только что здесь сидел, небось, в туалет вышел.
  --  Какой туалет, я сам оттуда!
  --  Да не суетитесь вы, человек не иголка – появится.
  --  Откуда ж ему появиться – вот, ведь, всё на виду!
  --  А и в самом деле, куда ж он мог подеваться?
  -- Братцы, ей-богу, исчез, как дым растаял, секунды не прошло, я глянул – а кресло-то уже пустое!..
  --  Тьфу-ты, заладил, выпей лучше.
  Панк Федя заметил, что из старой спортивной сумки Клыка с большими буквами USSR выглядывает подозрительное горлышко.
  --  Держу пари, что это ''Absolute'', --  зевнул Иванчай, -- и нас, как будто, трое, пусть только зажмёт.
  -- А по-моему, это обычный алкагест, -- блеснув сумасшедшими очками, заявил Панк Федя, -- ... только из чего же тогда бутылка?..
  Пролетела птица Алконост. Пробил час Клыка.
  Воспользовавшись всеобщей зачуханностью, Клык бесшумно выскользнул в коридор. Панк Федя, не спускавший с него глаз, незаметно сел на хвост. Иванчай задремал. Клык быстро и уверенно продвигался. Панк Федя неотступно следовал за ним. Вот уже моторный отсек. Клык резким движением выдернул бутылку из сумки. Сумка упала на пыльный пол. Клык проворно откупорил бутылку и молниеносно вылил содержимое в самое сердце машины. Панк Федя успел удивиться интуиции Иванчая, машинально прочитав на этикетке: ''Absolute''.  Клык поднёс спичку.
  Взрыв прозвучал даже немного раньше, чем можно было ожидать...

  ...Очнувшись от приятной полудрёмы, я расправил онемевшие конечности, потянулся и огляделся. В маленьком салоне для некурящих я по-прежнему оставался в одиночестве. Судя по загоревшемуся табло, самолёт готовился к посадке. И, словно в подтверждение промелькнувшей мысли, немедленно раздался замечательный голос стюардессы, отдалённо напоминающий каларатурное сопрано: ''Уважаемые пассажиры! Наш самолёт совершает посадку в аэропорту Шереметьево-2... Температура воздуха в Москве – минус двадцать два градуса по Цельсию...''  Через несколько минут подали трап, а ещё через мгновенье я глотнул щедрую порцию свежего морозного воздуха. Никакого багажа, слава Богу, не было, так что уже спустя какой-то час-другой, пройдя необходимые процедуры и сходу поймав лихого таксиста, я очутился в самом сердце столицы...
  ...Освальд Грин появился в Москве морозным январским утром 2000 года.
Вокруг всё пело очаровательной хрустящей суматошностью, наплывало и под-
катывало милым сердцу вульгарным коктейлем из намешанных самым диким
образом запахов, красок, звуков и случайных прикосновений. Возникающие из
небытия родные булочки и гипербатоны кружили голову и подкашивали ноги
необыкновенным домашним ароматом. Скрип тормозов, чей-то знакомый мат,
свежее дыхание настоящего зимнего утра,-- всё было до странности узнаваемым
и вместе с тем радостно новым...