Николай Поддубный. С Россией рифмуется имя его

   Сегодня имя Василия Дмитриевича Фёдорова знают во всех уголках нашей Родины. Мы — его земляки — преисполнены великой гордости за то, что вскормила и взрастила его наша марьевская земля. Мы досконально знаем его биографию, знаем его стихи и поэмы.

   Перебираю в памяти наши встречи с ним и, понимаете, ничего необыкновенного, чрезвычайного   не   нахожу   в   них.   Человек   этот — очень простой, душевный. Как сейчас вижу нашу первую встречу с Василием Дмитриевичем. В конце мая восьмидесятого это было. Я только-только начинал работать в «Марьевском» секретарём парткома. О В. Фёдорове был наслышан, но знаком с ним — только по стихам. И вот телефонограмма: приезжает Василий Дмитриевич.

   Едем встречать на трассу Анжеро-Судженск — Яя вместе с секретарём райкома партии и председателем райисполкома. Волнуюсь, конечно. Машину Василия Дмитриевича замечаем ещё издали, останавливаемся.

   Выходит. Высокий, подтянутый, седой, улыбающийся. Обнимаемся и... целуемся. Нервного напряжения как не бывало. И сразу же о Марьевке: «Как она там? Как сев? Как люди?» Интересуется живо, искренне, без тени праздности. Расспрашивает о печнике Иване Павловиче и конюхе Иннокентии Павловиче... Таких людей — от земли — любил и уважал он безмерно. Встречался с ними запросто. Беседовал мягко, непринуждённо. Был очень обходителен с ними.

   Помню, два года назад отдыхал я в Измайлово, под Москвой. В. Д. Фёдоров в это же время — в Переделкине. И вот звонок мне: Василий Дмитриевич предлагает встретиться в его московской квартире. Специально приезжает. И главная тема беседы нашей — о Марьевке. Очень хотел он видеть её процветающей, крепкой.
   Простым, правдивым и бескомпромиссным был Василий Дмитриевич. Выйдет, бывало, на марьевские луга, глянет — сено не подобрано. Расстроится.  Никаких  ссылок  на   ненастье   не   приемлет.

   Я сказал, что Василий Дмитриевич был простым человеком. Да, да... простым. Но это не значит вовсе, что он как-то упрощённо воспринимал жизнь. Характер у него был довольно сложный, противоречивый в чём-то. Насколько тепло и сердечно относился он к людям труда, знающим и любящим своё дело, настолько терпеть не мог подхалимов, лицемеров, бездельников. Глубоко переживал каждую встречу с такими людьми. Помните, как у него в «Озере Кайдор»?

Я был доверчив,
Стал я к людям строже,
Порой смолчу и чувства утаю.
Я трижды был обманутым,
И всё же
Ты мне верни доверчивость мою.

   Доверчивость, граничащая с какой-то детской незащищённостью от «крутых виражей» судьбы, хотя и рвался он всегда им навстречу, сочеталась в Василии Дмитриевиче с большим мужеством, силой воли... Перенёс сложную внутриполостную операцию, инфаркт. Встречаемся с ним в областной больнице. Держится бодро, даже весело, вроде бы все страдания нипочём. А первое, о чём спросил, всё то же:  «Как Марьевка там?»

   Мечтал непременно однажды перезимовать в Марьевке. Говорил, что очень хочет увидеть, как в морозный день идёт дым из печной трубы деревенской избы.
   Часто в беседах Василий Дмитриевич говорил о роли специалистов на селе. Я не во всём соглашался с мнением Василия Дмитриевича. Находил разные доводы, оправдания. Он отвергал мои возражения. Был твёрдо убеждён: настоящий специалист, руководитель только тот, которому верят люди и идут за ним. Сравнивал с вожаком табуна коней.

   И вот сейчас, когда я работаю руководителем хозяйства*, очень часто мысленно возвращаюсь к тем нашим беседам. Осмысливаю их по-новому и так хорошо теперь понимаю правдивость и правоту каждого его слова. Да и тогда, когда работал в «Марьевском», при возникновении каких-либо сложностей в работе, трениях с руководителем, когда непросто было найти правильное решение, шёл   к  Василию   Дмитриевичу.   Как  бесконечно благодарен я ему за те беседы. Он как-то по-своему воспринимал и осмысливал взаимоотношения людей, явления природы. Очень тонко чувствовал и любил дикую природу.   Преподнесли ему как-то школьники букет полевых цветов. Он не обрадовался, а огорчился. То же самое — с озеленением его усадьбы.  Всегда возмущался,  когда замечал только что пересаженное из леса деревце, растение ли какое другое. «Погибнет оно,— говорил с болью,— не выживет,  а там, на месте,  росло и крепло бы».

   Никогда не забыть одного урока, что преподнёс мне Василий Дмитриевич однажды по дороге в Кемерово. У обочины попросил остановить машину. Вышел. Идёт вдоль дороги, пристально всматриваясь в разнотравье. Поясняет: зверобой здесь должен быть, отыскать бы его...

   Мы... Что там! Бросились в траву, безжалостно уминая её ногами, за той единственной, кроме которой и не замечали ничего вокруг. И вдруг голос Василия Дмитриевича: «Что же вы делаете?» Оправдываемся, что, мол, здесь такого? Не посевы ведь топчем — сорняки. А Василий Дмитриевич: «В природе сорняков не бывает». Это сказал он мне, человеку с агрономическим образованием. Верите, до сих пор стыдно за тот случай, хоть и прошло уже несколько лет. Никогда не вычеркнуть мне его из памяти. С той поры иначе я стал смотреть на такие вещи.

   Меня поражало в нём то, что и в природе и в жизни он находил и подмечал такие моменты, такие штрихи, на что другой и малейшего внимания никогда бы не обратил. Искренне восторгался жизнелюбием донника. Жалел отвергнутую коноплю. С великим почтением относился к сибирскому кедру. С кедром сравнивал даже статную обаятельную девушку. То было в его устах высшей оценкой красоты.
   Глубоко  волновало   его   будущее   природы. Сильно сказано им в «Пророчестве»:

Я, сделав шаг
От лёгкой грусти
В мир
Ужасающих предчувствий,
Над чёрной бездною стою.
Земли
Не вечна благодать!
Когда далёкого потомка
Ты пустишь по миру
С котомкой,
Ей будет
Нечего подать.

   Вообще Василий Дмитриевич больше жил будущим, чем повседневным. Не позволял отвлекать себя по пустякам. Не любил многолюдных сборищ. Ни в одну аудиторию никогда не шёл неподготовленным. Считал, что любая встреча не должна быть ради самой встречи, а нести обоюдное обогащение. Помню случай. Проводил комсомол пробег байдарочников. Узнали они, что Василий Дмитриевич в Марьевке на отдыхе. Захотели встретиться. Спросил я его согласия. Он отказался: «Что я, музейный экспонат?»

   Не раз, будучи и в Москве, я слышал отказы Василия Дмитриевича в ответ на телефонные просьбы редакций, издательств о встречах. Зазнайством это не было. Скорее, скромностью. Величайшей скромности человеком был Василий Дмитриевич. Эта черта его личности подчёркивалась неброской обстановкой его жилья, кабинета в московской квартире. Никакого излишества. Всё только самое нужное. И книги, много книг...
 
   Василий Дмитриевич никогда никого не просил о помощи. Даже если очень нуждался в ней. Помню, приехал он в Марьевку из областной больницы, после тяжёлой операции. Нам хотелось, чтобы как можно меньше испытывал он неудобств. А он старался делать всё сам. Даже под гору к своему родничку за водой ходил.

   Говорим о Василии Дмитриевиче, но за каждым словом воспоминания о нём — незримое присутствие Ларисы Фёдоровны. Его судьба, его жизнь и его творчество неотделимы от судьбы самого близкого для поэта человека, жены, большого друга и сподвижника — Ларисы Фёдоровны Фёдоровой. Мягкостью характера, способностью ладить с людьми, тонко чувствовать и понимать душевное состояние лирика-поэта она создавала Василию Дмитриевичу особый микроклимат, творческую атмосферу.

   Очень тяжело сознавать, что никогда больше не увижусь я с прекрасным человеком — Василием Дмитриевичем Фёдоровым.


НИКОЛАЙ ПОДДУБНЫЙ
1985 г., с. Улановка
 

* Директором совхоза «Улановский», расположенного недалеко от Марьевки.

*
   Николай, был вроде ангелом - хранителем Василия Дмитриевича, когда он приезжал в Марьевку. Помогал решать ему разные житейские вопросы, от ремонта мотоцикла, до обустройства дома. Помню, как однажды мы с моим другом, навещая Василия Дмитриевича на Назаркиной горе после операции, забыли у него дома пиджак. С документами, ключами, хватились его только в Яе, когда в квартиру попасть не смогли, пришлось в окно забираться. Василия Дмитриевича вроде было неудобно беспокоить по такому поводу, да и неважно он чувствовал тогда, почти ни с кем, кроме Николая и не общался, Лариса его берегла и никого до Поэта не допускала. Исключение только нам сделала, сказав, что пришли журналисты из районки его навестить. Так вот позвонили мы утром на следующий день Поддубному, он был секретарём парткома, поделились своей проблемой. Он быстро сходил к поэту, а в обед уже привёз забытый пиджак в целости и сохранности нам в Яю.
   Николай сильно пострадал в автомобильной аварии, на анжерской трассе, кажется были тогда в их машине и жертвы, ехали они вроде в Кемерово. Потом долго болел... Поддубный был кладезем информации о всех сторонах жизни Поэта в Марьевке, да думаю, что и не только в Марьевке.

Валерий Язовский
12.08.2014
Сибирь. пгт.Яя