Четырёхцветное

I. Чёрное.

первой в жизни любовью была цыганка,
я не понял и сам, как всё это вышло -
горяча, бесшабашна, черна, как галка,
и глаза - две сверкающих страстью вишни.
а горда, словно чёрт, что твоя царевна -
я забыл с ней себя, да и всё на свете.
мир казался мне - необыкновенным,
хоть и, в сущности, были мы просто дети.
я сбегал вечерами к её кибитке,
приходил одуревший, под утро, поздно...
мне светила в ночи лишь её улыбка,
затмевая собой и Луну, и звёзды.
и однажды добегался до вершины -
после долгих бесед, поцелуев нежных
подарили мне тайну, внезапно скинув
у костра догоравшего всю одежду.
помню только - пылали ночные плечи,
ох, и жаркие эти цыганки бабы!
а когда я вернулся опять под вечер -
лишь поляна пустая. уехал табор.
я пошёл - ведь терять её было жалко -
расспросить у цыган, ну и дальше - прочерк...
мне сказала старуха в шатре, гадалка:
- не ищи её, парень. она не хочет, -
и в лицо задымила вонючей трубкой.
до сих пор вспоминаю ночной огонь я,
если вижу цветные платки и юбки,
но вот имя её, хоть убей, не помню.

II. Белое.

а вторая была холодна, но с виду.
и уже не царевна, скорей - царица,
да богиня - Селена ли, Артемида...
разве только в кино есть такие лица.
как пшеничной короной уложит косы -
прошибало до мозга костей, до пота.
а на танцы придёт - все девчата в слёзы,
и вповалку - весь Дом офицеров флота.
звали Анной её. мне чутка за двадцать,
ей поболее; дети и муж в отъезде...
вот тогда наловчился я целоваться,
что куда там цыганке. я падал в бездну
светлых глаз голубых, потерявший разум,
я шептал её сладкое имя горько.
и ушла ведь от мужа она, зараза,
но, видать, я её не любил настолько,
чтобы вместе с ней жить, ну какой я Вронский,
да и кончилось с Анной другой всё плохо.
и вторая любовь - лишь любви наброски,
снова страсть... снова ахи и охи-вздохи.
не хватило до полного счастья малость,
и в итоге всё вылилось в расставанье.
я не мог дать любви, разве только жалость,
а она не нужна была точно Анне.

III. Русое.

ну а третья любовь началась спокойно,
сероглазо, улыбчиво, светло-русо.
и невесту нашёл себе из достойных -
я всегда отличался хорошим вкусом.
уважали друг дружку и понимали;
очень ровно - ни ямины и ни кочки,
а совет да любовь, как в народе бают -
сын хороший и умницы обе дочки.
изменял ли? ну было конечно, что там,
не ловили, я делал всё тихо, ловко:
не в театры же с этими по субботам,
а в гостиницах где-то, в командировках.
но однажды поймала... моя природа
виновата, вдобавок я был "под мухой",
и, конечно же, кончилось всё разводом,
со старухой ведь тоже порой - проруха.
двадцать лет я один, но немного дружим -
вместе все дни рожденья, крестины, свадьбы.
и хожу до сих пор я ничейным мужем,
подстелить-то соломку тогда бы... знать бы...

IV. Рыжее.

вспоминаю пшеничность и светло-русость,
и цыганка темнеет в ночи бесстыже -
видел всяких я женщин, в любви искусниц,
а таких не встречал ещё - наглых, рыжих,
с ведьмовскими глазами, умнее чёрта,
это ты - под ребро мне, седому, ножик?
и никак не назвать мне тебя четвёртой,
потому что тех трёх можешь стать дороже.
потому что измучаешь, выжмешь, выпьешь!
я и сам не дурак, я в два раза старше.
ты же бросишь, как тряпку, и ноги вытрешь,
или кинуться в омут? да в омут - страшно.
ведь восьмой же десяток, глядишь, до Бога
недалече (тьфу-тьфу, не такой я слабый).
но не трону тебя. и меня - не трогай.

просто снись мне.
почаще мне снись.
хотя бы.