Календарь поэзии. 12 августа

 
12 августа вошло в историю страны как ночь казненных поэтов


12 августа 1952 года были казнены в СССР тринадцать подсудимых по сфабрикованному делу об Еврейском антифашистском Комитете (ЕАК), среди которых было несколько видных еврейских поэтов (Л. Квитко, П. Маркиш, Д. Бергельсон, Д. Гофштейн). Эта казнь известна также как «Ночь казнённых поэтов», хотя из 13 расстрелянных было 4 поэта и 1 прозаик.

Дело ЕАК было лишь верхушкой множества связанных с ним дел и антиеврейских репрессий. Всего в связи с уголовным делом Еврейского антифашистского комитета было в 1948—1952 годах репрессировано 125 человек, в том числе приговорено к высшей мере наказания — 23, к 25 годам исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) — 20, к 20 годам ИТЛ — 3, к 15 годам ИТЛ — 11, к 10 годам ИТЛ — 50, к 8 годам ИТЛ — 2, к 7 годам ИТЛ — 1, к 5 годам ИТЛ — 2, к 3,5 годам ИТЛ — 1, к 10 годам ссылки — 1, умерло в ходе следствия — 6, прекращены дела после ареста в отношении 5 человек, да и то лишь после смерти Сталина.
До ноября 1955 года никакой информации о судьбе казнённых не было, а советские представители продолжали лгать зарубежным коллегам. Так, Борис Полевой осенью 1955 года в Нью-Йорке заявил Говарду Фасту, что Лев Квитко по-прежнему живёт в Москве со своей семьёй. О расстреле зарубежная пресса сообщила лишь в марте 1956 года.
Впоследствии все осуждённые по этому делу были реабилитированы. Историки рассматривают дело ЕАК как проявление политики государственного антисемитизма в СССР. В 2012 году исполнилось 60 лет трагической дате - «ночи казнённых поэтов».
Самые известные стихи казненных поэтов.

Лев Квитко


БАБУШКИНЫ РУКИ

Я с бабушкой своею
Дружу давным-давно.
Она во всех затеях
Со мною заодно.
Я с ней не знаю скуки,
И все мне любо в ней.
Но бабушкины руки
Люблю всего сильней.
Ах, сколько руки эти
Чудесного творят!
Латают, вяжут, метят,
Все что-то мастерят.
Так толсто мажут пенки,
Так густо сыплют мак,
Так грубо трут ступеньки,
Ласкают нежно так.
Проворные - смотрите,
Готовы день-деньской
Оня плясать в корыте,
Шнырять по кладовой.
Настанет вечер - тени
Сплетают на стене
И сказки-сновиденья
Рассказывают мне.
Ко сну ночник засветят -
И тут замолкнут вдруг.
Умней их нет на свете
И нет добрее рук.

Перец Маркиш
Я сам - земля!
И пашня - сам!
И сам - налившийся на пашне колос...
Нет, то не высь грозою раскололась,
То сам я тучею прошёл по небесам
И на себя низвергся ливнем сам!

Я с корнем вырвал всё, что сгнило на корню,
И всё, что вырвал сам похороню.

Поднявшийся из тьмы заклятых мраком лет,
Я сам их окропил
Благим предвестьем дня,
И вот уже светает вкруг меня,
И в ночь затерян след...

Я пашня. Я земля. Я колос наливной...
И скорби не довлеть вовеки надо мной.


Давид Гофштейн
Ушел субботний день.
И пеплом тонким
Прикрыли сумерки
Снега и льды.
И дожидается
Уже в лавчонке
Смуглянка девочка,
И с ней бутыль.
 
А кнут на отдыхе.
За створкой черной,
За печкой спрятан он
В недвижной мгле.
Туманной скатертью
Вверху задернут
Последний маленький
Субботний хлеб.
 
Отец за трапезой
Застыл дремотно.
Стол тонет в сумраке
И потолок...
И меж сестренками
И тенью плотной
Протянут ниточкою
Шепоток.
 
Мать ищет звездочку
В лазури темной,
Сидит, задумчивая,
У окна.
И так тоскливо мне,
И смутно помню:
Корова ждет меня,
Еды и сна.