Юность - отлетевшая щепка. Вступление в роман
В молоденькой МонИк, девице с форсом,
к семнадцати, наверно, полным вёснам
симпатии к ровесникам, увы,
остались только в мозге головы.
А вот её кузен был чуть постарше
и чем-то даже нравился МонИк,
тем более что внешностью не страшен
и в душу ей солидностью проник.
Кузен мог приобщить МонИк ко вкусам
продвинутых дворян баронства сам,
но он был торопыгой или трусом,
поэтому к барону как вассал
увлёк сестру в салон: из хлада в жар!..
. . .
…Барон не самодур. Скорей разумен.
Баронский замок в городе был шумен.
Там было, что услышать-посмотреть.
Туда не устремлялся только шулер.
Прохвосту вне амурных игрищ – смерть!
Без смеха поддаваться ли злу мнений?
Солёный юмор, чтоб не опреснеть,
касался острых недоразумений.
Как требовал нетрезвый добрый свет,
высмеивался чаще быт семейный.
Из ближних, дальних и чужих селений,
мостами через ров, а где и вброд,
в салон барона для увеселений
спешил не только пьяница-проглот,
готовый пить-гулять до посиненья.
За щедрость и число застольных квот
с обильем вин, жаркого и солений
барон прослыл кутилою. Щедрот
его не ограничил гнёт сомнений,
что оргиям рад набожный народ.
Говаривал барон: «Мне жизнь не жалко
растрачивать на войны и гульбу.
И там и сям бывает очень жарко,
зато врага и скуку я убью»…
В салоне море чувств и страсть к напиткам,
и дамы час от часу всё вольней.
Пусть юношей тут не было с избытком –
Пьер самым младшим был из шевалье.
Для Пьера флиртовать до упоенья –
отнюдь не соблазнение всех дам.
На поприще «высот» грехопаденья
успех ходил за Пьером по пятам…
«Богиня! И, наверное, не стерва.
Спокойно не смогу я жить теперь! –
подумал, восхитившись оголтело,
завидя сходу новенькую, Пьер. –
Роскошное вблизи на воле тело»!..
И сердце ей навстречу, как курьер,
с любовной вестью рьяно полетело.
Пьер сам его послал – ас-гарпунер.
Хотя МонИк и брякнула: «Да ну вас», –
она так быстро Пьеру приглянулась,
что стал шедевром каждый комплимент –
его преподносил Пьер как презент.
Твердь камня не расколет поступь улиц,
но в силе проточить по капле «НЕТ».
Но Пьер не отступал. Петух средь куриц
займёт двор, как отдельный кабинет.
Красавчик юный Пьер на поздний вечер
себе оставил шанс провозгласить
пред пьяными, что он не хвост овечий:
любви вкусить, пусть даже не обвенчан,
он сможет, а вином – по горло сыт.
Дворяне веселились: пляс с подскоком.
Веселье финансировал барон.
В дворянскую тусовку ненароком
девица затесалась. С фонарём
искал дев Пьер, чутьём не одарён…
…Моник не снизошла к чужим морокам,
не млела от величия имён.
От новенькой не веяло пороком.
От прочих дам вниманьем отдалён,
привёл её кузен с ревнивым оком.
Кузен с расчётом, видимо, далёким
носил с её портретом медальон.
А юный Пьер, дразнимый будто роком,
по всем таскался чувственным дорогам,
поскольку не заглядывал вдаль он.
Себе вся на уме (на в меру строгом),
не следуя распущенным дурёхам,
девица не крутила подолом.
Не вправе подвергать её упрёкам,
Пьер около Моник сел за столом.
Флиртуя, подпирать свой метод рогом
упрямый Пьер умел со всех сторон:
– Моник, на куртуазный наш салон
одна такая вы – Ночь-Недотрога!
Пусть вин мы в глотки до хрена зальём,
едва ли с вами всё ж дойдём до торга…
При флирте озорном не озарён,
увы, я предвкушением восторга.
Ко мне сердечко ваше столь жестоко?
Ужель вам ближе эти плясуны?
– Вы, сударь, навостривший нос, юны.
Не с вами загулять мне в Свете лестно…
Поближе, Пьер, ко мне подвиньте кресло.
– Я захлебнусь от собственной слюны!
Моник, не ждите жениха с луны!
Жить приземлённо тоже интересно.
Мы Божьи твари, а не холуи
нечистого! Я точно. Вот вам крест, но…
Моник, вы ждёте каверз от любви,
ну а меня, неробкого с людьми,
опасности находят повсеместно.
В неделю их порой – по восемь. Тесно.
– Всегда вы суетитесь, как цыган?
Вы – перец, Пьер. А я – лишь марципан.
– Вы – сладкий лёд. – Раскусите? Растаю.
– Уж ночь. Ваш кавалер мертвецки пьян.
Одну я вас в дороге не оставлю.
В ночи темно. Насилья всплеск. И брань.
А кто не отдохнул в бурлеске бань,
тот выплеснет агрессию наружу,
на тело посягая и на душу.
Спастись – найти не пробуй мест, хлебай
по полной, жертва, зверства через край!..
Доверьтесь мне, как я в любви доверчив!
Я – ваш, Моник! Теряете дар речи?
– А брата мы оставим, предадим?!
– Кузен себя вином загваздал в дым!
С собой берём кузена? Недалече,
мне помнится, живёт сей господин.
Филипп по части пьянства – исполин?
Кузена завтра утром мы подлечим…
Домой силком, а не по воле, блин!..
Обмякшего кузена взяв под плечи,
Моник и Пьер его поволокли,
в то время как кузен был ни бельмеса,
на воздух к ожидавшему портшезу…
Пьер ёрничал и речь вёл за двоих:
– …Нас двое и у каждого по жезлу…
– На пьяниц нет уж сил, со зла, моих!
– А с кем бы скоротать вам ночь, Моник?
Кузен настроен нынче на аскезу.
В салон мчал жеребцом. А дома – пшик…
– Загадок загадали вы мне бездну…
– Короче, до утра он не мужик.
Ну… спляшет кренделя, провоет песню.
Так он вам, или я всего любезней?
Я с верной стороны в дилемму вник.
Для нас гораздо было бы полезней
свезти Филиппа в дебри – бросить в них…
Молясь луне, держаться чтобы ровно,
с портшезом рядом Пьер шёл от барона
по городу (как прежде, юн, картав),
дразня девицу провокационно.
От замка отдалились на квартал,
а Пьер всё деву за душу хватал:
– Вам, главное, узнать меня поближе,
а там уж не прогоните взашей.
– Из вас избыток спермы так и брызжет,
ну, прямо-таки лезет из ушей!
– Наплюйте на кузена! Он балластом
забылся без движения и дум.
– Да что уж! С ним ни в жар, ни в колотун…
– Теснитесь с ним в портшезе, не боясь там,
что пьяный кавалер начнёт свой штурм?
– Зачем предстали вы столь языкастым?
Вам встреч не обещала я с прекрасным.
– А я щедрот от вас по новой жду.
Как паж, иду у вас на поводу.
Своей не жаль мне глотки, убедитесь,
пусть я уж от вина весьма рыгал.
Хотите, я как куртуазный витязь
на каждую вам букву мадригал
создам, перебирая алфавит весь?
Кузен тут в голос чуть не зарыдал,
носильщиков смутив: – Остановитесь!
Я понял, никакой вы, Пьер не витязь,
пусть юбки ей никто не задирал,
вы – самый, Пьер, циничный аморал.
Расправиться со мной хотели разом?!
Тащили неспроста Филиппа в лес?
Носильщики поставили портшез.
Кузен одномоментно вылез наземь
к обидчику в упор: – Пьер, ты – подлец!
Желая цену знать чужим проказам,
под пьяного косил я. Глядь, паж – бес
и первый кобелина средь повес!
Ответ я посвящу особо мщенью!
Сестру мою склоняя к совращенью,
ты враз не преуспел, но после – мог!..
за что приговорён мной к сокращенью
своей никчемной жизни! Мой клинок
тебе отрежет всё, что между ног! –
воскликнул оскорблённый оголтело,
клинком успев коснуться горла Пьера.
Пьер замер. Под кадык давила сталь.
Ну, кто б предугадал такую шкоду!
– Чего, Филипп, ты ждёшь?! Давай, пластай
меня на части, коль дорвался, сходу!
– Уже не помню сколько без затей
нашпиговал я филигранно тел!
Сейчас зальёшься кровью без расходу
чернил на мадригалы, грамотей!..
Со всех сторон смыкаясь и хамея,
носильщики шептались в темноте
в несвойственной их уровню манере:
«Сцепились, не дойдя до комнатей!
Какой разврат! Совсем офонарели!
Мурло, как им не комильфо, наели
кобель, шалава и алкаш-злодей»!..
– Заткнитесь, дебоширы! Ткну, ей-ей! –
кузен пришёл в движение – неистов, –
но стал отнюдь не Пьер тому виной.
Удар, совпавший с воплем: «Бей папистов»! –
пронзил врага у Пьера за спиной.
Филипп ориентировался быстро:
воспользовавшись рук своих длиной,
достал он одного хмыря рапирой,
другого на стилет взял дебошира,
а третьему попал в глаза слюной…
У Пьера челюсть прям-таки отвисла.
– Так это гугеноты! – спохватился,
выдёргивая шпагу, шевалье. –
Филипп, бери тех справа! Слева – мне!
– Дубьё плебеев встретим по-господски!
С толпой тебе и мне бой – по летам.
За тыл не дрейфь! Тебя я не предам!
– Они Моник зарезали по-скотски!..
Дубинки гугенотов тут и там
упали рядом с трупами к ногам.
Средь гугенотов были и подростки…
Но Смерть, как ненасытная карга,
всех встретит: кто пал глупо, кто геройски…
…В ночи у Смерти кончилась игра.
С утра мятеж начался гугенотский…
. . .
(продолжение в http://www.stihi.ru/2014/06/29/8802.
Свидетельство о публикации №114080904791