Вспомнил я Гиви...

Вспомнил я Гиви -
поэта,
читающего на грузинском
в санчасти
лагерные стихи...

О, каким пламенем, в сердце моём до сих пор не погасшем,
горели глаза его,
когда в такт непонятной по смыслу, но поэтической речи,
я головою кивал,
улыбаясь счастливо...

Где он сейчас, бедолага,
жив ли? -

Не знаю!

Но обнимаю его умозрением,
смерти давно не имущим!

Стихотвореньями
мы
против тьмы
непонимания бытом
строк бытия
выступали
открыто
и улетали
в края
вечности
человечности -
через казённые плиты.

Кто мне поверит, если скажу, что был счастлив немыслимо я
перед отправкой на "крытый"?!

Многое произошло,
двадцать семь уже лет
с той поры миновало.

Развалился Советский Союз.

В точках горячих немало крови было пролито.

Вновь льётся.

Но я говорю, вспоминая друга,
стихи сочинявшего в нищих тетрадках,
свято хранимых
в условиях выносимых
едва,
о том, что осталось,
о том, что было всегда,
есть и будет -
о негасимом
свете,
что в каждом, не сдавшемся злу, человеке
всегда
выживает
и расцветает
навечно
в преодолевшем времени тяжкого бремя
поэте,
светит
всем поколеньям людей,
находящих в свечении музыки слов
прорастание из духовных оков
в братство всех языков,
Богом данных
всем человекам
от века -
на века...

Здравствуйте, люди!

Гиви, Гиви,
тебя обнимаю
сквозь дали
неведомые,
даже
если
они
протянулись
за облака...

Сердца золото не замажешь
сажей
рыночных экономик...

Политических ажиотажей
кулуарное зло
безоружно перед величием
не обезличенного,
всем народам эпох всех
понятного,
выговариваемого приятием
Богу приятного
языка -
среди бед
сохранения света небесного,
независимого от диктата телесного
естества...

В этом нам повезло,
это наш, разделённый
со всеми по духу родными,
успех,
закалённый
земными
невзгодами
прочно,
воскресно...

Светит Важи Пшавела звезда,
и звезда Мандельштама
над пустыней, внемлющей Богу, - с ней говорит...

Взгляд твой, Гиви,
в сердце моём Чиковани строкою горит,
в робах с бирками знали мы света друг в друге поющего
узнаванье,
уходили стихами от лютых обид...
Пусть витийствует плотью живущее
царство международных,
крови жаждущих гнид -
наше счастье - в душах, от злобы
утробы
свободных,
гибели неимущих,
вездесущих,
так небо во мне,
что знакомо тебе,
говорит...

Было холодно,
голодно,
сигарет не хватало и чая,
но на корточках с нами в палате больничной,
за кружкой чифира,
с горечью подъязычной,
мира
поэты
сидели,
и лира
сердечности всечеловеческой, вневременной 
над любою
судьбою,
отмеченной Божьей
любовью -
сакральною
дрожью,
зычно
звенела
и эпохально...

На этом
я не прощаюсь с тобой,
друг дорогой -
ближний в дальних...

Авой!