Глава 89. Последний вздох Жако

                Пока Заяц  с интересом рассматривал обнаруженную шкатулку, Верочка , словно доводя какую-то свою мысль до логического завершения, прошептала:

                - Там Удод на тебя очередную телегу накатал.
             
         
                ... Вахтером-охранником в зайцевском НИИ  работал молчаливый и  тощий, как засушенный кузнечик, Удодов.  О военном прошлом  стража вестибюльного порядка говорили только документы в отделе кадров. И, по мнению кадровички Мариночки, говорили они не очень выразительно: Удодов искусно сманеврировал мимо всех боевых конфликтов, прослужив при складах с тушенкой от  самых маленьких звездочек до тотального сокращения в вооруженных силах. Удодов был тих и безобиден, на лице его постоянно висела гримаса болезненного равнодушия, какая бывает у язвенников и Печорина в старых учебниках литературы.

                Жизненные линии Зайцева и вахтера вряд ли пересеклись бы, если бы однажды перед  прохаживающимся в нервном ожидании замдиром (до какого-то важного заседания районного масштаба оставалось времени - с гулькин нос, а Барашников опять опаздывал) возникла фигура в черной униформе.  Андрей с удивлением отметил, что охранник на  голову его ниже, и начал было мысленно  философствовать на тему, как красит место - в вахтерской клетушке этот человек выглядел как-то выше и внушительней.

                - Стихи пишете? - почти утвердительно спросил возникший.

                - Нет, - поспешил отмежеваться оторопевший Заяц.

                - А как же на празднике? - не отступил охранник, пристально вглядываясь в зайцевский галстук.

                - На празднике? - потерялся Андрей Андреевич . - А! В марте что ли? Нет, дружище, это не мои, это я у Кима позаимствовал для выступления.

                Возникла пауза, за время которой галстук был пробуровлен цепким взором привратника до дыр.

                - А я пишу, - с нажимом произнес собеседник.

                Возникла еще одна пауза. Пока Зайцев тщательно подбирал слова про "Поэзия - это прекрасно", вахтер без излишних формальностей впихнул в руку Андрея кусок сигаретной пачки с написанными закорючками.

                - Моя страничка, - объяснил он с оттенком гордого смущения. - Почитайте, присмотритесь к рецензиям. Мне кажется, вы разбираетесь в поэзии.

                Благодарение богу, в этот  момент на лестнице показался невозмутимый Генка  и повлек за собой осчастливленного зама. Картонку от светлого "Винстона" Заяц, конечно же, посеял, и встрече суждено было  бесследно кануть в вестибюльную Лету.

                Однако на  следующий  день на пороге родного института задумчивому особой утренней задумчивостью Андрею путь преградил вчерашний бдительный сотрудник охраны.

                - Ну, как? - как-то даже властно спросил он.

                - Что? - выкарабкиваясь из собственного дзена, не понял Зайцев. И, соотнеся реалии, спохватился. - Простите, дружище, вчера загружен был очень.. Я обязательно..

                Черная униформа досадливо отодвинулась и пропустила проштрафившегося заместителя директора по общим вопросам к месту трудового подвига.  Надо ли говорить, что и завтра, и послезавтра, и вообще всю неделю Заяц, как герой любимого им раннего Аверченко, был атакован тяжелым взглядом охранника и его короткими прямыми вопросами.

                В конце концов, Андрея стали мучать совесть и желание влетать в институт, минуя вахту в вестибюле. Он пошел в отдел кадров и благодаря улыбчивой Мариночке нарыл реквизиты докучливого стихотворца. Входя в кабинет, Заяц молил  Каллиопу, Эвтерпу и Эрато, чтобы неутомимый стражник творил не под псевдонимом. Музы снизошли до просьбы ученого, и поисковик сразу же выдал ссылку на крупный поэтический портал. С черно-белого аватара на читателя взирало знакомое лицо двадцатилетней давности, прихлопнутое сверху офицерской фуражкой. Гостевая книга автора ломилась от отзывов. С чувством почти трепетного волнения Андрей открыл первое стихотворение, и через минуту у его стола стояли перепуганная секретарша Наташа и  Барашников - наблюдали крупномасштабный приступ хахашечки у оглушительно ржущего, слезоточащего и закатывающегося любителя поэзии. Ни стакан воды, ни пахучие валериановые капли, ни обещание Генки набить хохочущую морду , как говорится, не возымели. Отсмеявшись, багровый Андрей Андреевич отпустил секретаршу и повернул монитор к раздираемому любопытством Барашникову.
      
                Еще через минуту  обескураженная Наташа застала Зайцева в фазе повторного смехобезумия рыдающим за столом, а директора Геннадия Владимировича  - катающимся в первой фазе по ковровому покрытию прямо в дорогущем костюме.

                Стихи Удодова оказались чудовищно безграмотными рифмованными столбиками, слепленными "из того, что было" с нарушениями правил сразу всего: грамматики, стилистики, здравого смысла. Автор без зазрения совести перевирал исторические факты, коверкал слова в угоду рифмам,  смело топил в пафосной банальщине остатки  психического здоровья читателей. Примечательно, что любимым творческим направлением тщедушного вахтера  неожиданно стало  любовно-эротическое: в нехитрых фантазиях стихосложенец делился с поклонниками жанра думами о "естественных мехах" , "орешках в шоколаде" и "влажных бутонах" своих лирических героинь. Сам герой представал перед публикой  крупнокалиберным во всех отношениях мачо, не знающим устали на любом плацдарме плотских утех - в лесу, в стогу, в кружевном алькове.

                Больше десяти произведений писучего эротомана ни Заяц, ни умудренный  любовным опытом Барашников прочесть не смогли: скулы болели от смеха, а от откровенной пошлости начинало подташнивать. Но еще более веселой находкой оказались многочисленные диалоги поэта с благодарной публикой. Открытый и общительный Удодов с удовольствием делился с томно дышащими от впечатлений поклонницами таланта своими офицерскими новостями.  Несчастный вахтер интимно сообщал то о хорошо спланированной и проведенной  им разведоперации в тылу врага, то об учебных стрельбах, то о награждении его очередной высокой правительственной наградой.  Восторженные пенсионерки и домохозяйки, как-то простодушно упустившие факт отсутствия боевых действий на территории страны, слезно умоляли автора беречь себя, слали воздушные поцелуи и многочисленные охи. После проникновенного "Олег, Вы гений!" растроганные креативом классика и современника дир и замдир, осознавая, что ситуация не может развиваться иначе, со спокойной совестью накатили по сто грамм коньяка в середине рабочего дня.

                Впоследствии Барашников всемогущий проходил мимо вольера охранника только с зычным ржачем, а Заяц, собрав в кулак силу воли и деликатность, на очередной вопрос "Ну, как?" честно ответил, что поэзии в творчестве господина Удодова не нашел.

                Ошеломленный ответом вахтер по-гусарски развернулся на "каблуках" китайских кроссовок и больше Зайцева  в упор не видел.

                Когда власть в НИИ поменялась и все барашниковское было предано анафеме, исполнительный охранник был замечен у начальства с подробными рапортами - бывший замдиректора  доцент А.А. Зайцев, преступно разбалованный прежним руководством, постоянно нарушал трудовую дисциплину: опаздывал, пропускал, позволял себе уходить...