4. Гильотины на колёсах. Загадки Булгакова-мастера

   ТАЙНА «ЛЕТУЧЕГО ПЕТЕРБУРЖЦА»
   «Трамвайная линия» в «Мастере и Маргарите»

 Начало здесь - http://www.stihi.ru/2014/08/01/8843
 Предыдущая глава здесь - http://www.stihi.ru/2014/08/01/9042
...............


4.Гильотины на колёсах
 НУ, ДОПУСТИМ, МЫ УБЕДИЛИСЬ,  что трамвай на Патриарших при Булгакове не ходил, что это - одна из фантазий «мистического писателя» (как называл себя сам Михаил Афанасьевич). Уяснили, что трамвай вызван на Патриаршие нечистой силой для принесения Берлиоза в жертву. Но это никоим образом не объясняет, почему для обезглавливания Берлиоза писатель выбрал именно трамвай, а не какой-либо другой вид транспорта (не говоря уже о другом способе казни). Зачем он притащил на Патриаршие пруды именно трамвайный вагон, как мальчик тащит за верёвочку игрушечную машину? Чтобы прояснить побудительные мотивы такого выбора, совершим небольшой экскурс в историю московского трамвая булгаковских времён.

 В начале 1924 года по Москве ходили трамваи тринадцати маршрутов, в 1928-м – тридцати восьми, в конце 1930-го – сорока девяти. Причём постоянно увеличивалось и количество вагонов. В 1925 году их было 740, в 1927 – около тысячи, в 1933-м – две с половиной тысячи. Пассажиров они перевозили всё больше и больше: в 1927 году – полтора миллиона, а в 1933-м – шесть миллионов в день.

 Пару слов о маршрутах «А» и «Б» - знаменитых «аннушке» и «букашке». Прежде всего, заметим, что НИГДЕ В РОМАНЕ трамвай, отрезавший голову Берлиозу, «аннушкой» не назван! Просто этот маршрут проходил рядом, и только «аннушка» теоретически могда бы свернуть на Патриаршие. Но – чем же «Аннушка» отличалась от «букашки»?

 Линию «Б» ещё до революции в народе прозвали «медной». Проходила она по Садовому кольцу, мимо многолюдных вокзальных площадей, по тогдашним обочинам Москвы. За моторными вагонами тащились прицепные, куда разрешалось садиться с тяжелыми вещами. Этим пользовались ремесленники, огородники, молочницы. Расплачивались медяками, от которых у кондукторов руки к вечеру становились зелёными, отсюда и название линии. А вот линия «А» называлась «серебряной». Здесь пассажиры были «чище», платили бумажками и серебром. «Аннушка» ходила мимо памятников Пушкину, Гоголю, мимо храма Христа Спасителя, Кремля. Бегали по этой линии только моторные вагоны. В первые десятилетия Советской власти отличие маршрутов продолжало существовать, хотя названия поменялись: трамвай «А» называли «совбуром» (советским бюрократом), поскольку в нём ездили «портфели», трамвай «Б» - «демократическим».

 Впрочем, к 1923 году все трамвайные билеты стали стоить копейки. Развитию трамвая способствовали его доступность и отсутствие конкуренции с другими видами транспорта. Автобусов, движение которых началось в 1924 году, было мало, троллейбусы появились лишь в 1933 году, метро - в 1935 году. Такси в 1924 году было не более ста на весь город, да и мало кто мог себе позволить такую роскошь.

 Надо также заметить, что москвичи относились к "аннушке" не очень-то уважительно. Вот что пишет Юрий Федосюк: "На дощечке "А" было начертано "Бульварная";одно время для отличия правого и левого маршрута на диске к букве "А"  добавлялось "пр." (правая) и "л." (левая).По поводу правого маршрута пошляки острили:  Аннушка - проститутка бульварная".

 ВОЗВРАЩАЯСЬ К ВОПРОСУ о «мистическом трамвае», хочу отметить ещё одну деталь, которая ускользает от пытливого взгляда булгаковедов. Совершенно неправдоподобно то, что вечером, в «час пик», Берлиоз оказался на остановке один! Во всяком случае, писатель не обращает нашего внимания ни на толпу у остановки, ни хотя бы ещё на пару-тройку граждан, ожидающих трамвая. Между тем ситуация эта – невозможная для тех времён. Несмотря на постоянное увеличение количества вагонов, трамваев катастрофически не хватало как в 20-е, так и в 30-е годы.  Обратимся к Андреевскому: «…Люди стояли на остановках иногда по часу и более, ожидая трамвая. Эти ожидания дали повод для невесёлого анекдота. На рельсах лежит человек, а на животе у него батон. Прохожий спрашивает: “Ты чего лежишь с батоном на пузе”? А тот отвечает: “Да вот решил с собой покончить, под трамвай лёг, а пока его дождёшься – с голоду подохнешь”».

 В эмигрантской газете «Возрождение» некто Р. Трушкович публикует отрывки из книги «Закрепощённая Россия». Автор побывал в Москве в 1933 – начале 1934 гг. и делится впечатлениями от трамвайной поездки: «Трамваи брались с боя, со многими людьми при подходе трамвая случались припадки "трамватического невроза" трамвайного происхождения, как острили невропатологи. Каждая поездка в трамвае отнимала у меня больше часа и представляла всегда довольно опасное предприятие. Толпа, бравшая приступом вагон, могла сбросить под колеса. В давке могли вытащить документы и деньги. В вагоне царствовало "кулачное право", ибо люди, желающие выйти на остановке, должны были пробивать себе дорогу сквозь людскую стену».

 Особенно большая давка возникала у задней двери, через которую граждане проходили в салон: передняя предназначалась для выхода. Поэтому тревожное безлюдье у турникета должно было вызвать у Миши Берлиоза подозрение. Но – не вызвало: дьявол глаза отвёл…

 А ТЕПЕРЬ ПОДХОДИМ  к главному. Трамвайная поездка в булгаковские времена была далеко не безопасной. В 1925 году каждые две недели из-за трамвайных травм в Москве погибал один человек, один каждые два-три дня получал тяжёлую травму,  а ежедневно – лёгкую. К началу 30-х годов ежедневно три человека становились калеками, попав под вагонные колёса.

 Трамвай был тихоходным транспортом, особенно на поворотах: двери вагонов всегда открыты, по бокам - длинные деревянные ручки. Это провоцировало граждан на рискованные и безрассудные поступки. Многие и заскакивали в трамвай, и покидали его на ходу. Подобная бесшабашность часто заканчивалась трагически. Об одном из таких случаев сообщала газета «Вечерняя Москва»: «2 июня 1929 года на площади Свердлова, из-за толпы, обступившей трамвай, попали под вагон А. Скотников и неизвестный блондин в чёрном костюме. Оба в тяжелом состоянии отправлены в больницу “Медсантруд” на Яузской».

 Трамваи не только калечили отдельных людей. Не были застрахованы от несчастных случаев и пассажиры, которые находились внутри вагона и не нарушали никаких правил движения. Так, летом 1922 года в Москве произошли две катастрофы с человеческими жертвами. Первая – в Охотном Ряду. У трамвая, идущего со стороны Лубянки, забарахлили тормоза. В результате – трагедия: трамвай с неисправными тормозами врезался на полном ходу в другой, стоявший у «Метрополя». Вторая катастрофа произошла на Васильевском спуске. В марте 1929 года уснул при управлении трамваем вагоновожатый Иванов. Набравший скорость вагон врезался на Воздвиженке в другой трамвай.

 Больницы тех лет были переполнены трамвайными жертвами, ампутации ног не считались редкостью. Впрочем, жертвами порою становились и сами вагоновожатые. Один из них, Кирпичёв, скончался от разрыва сердца после того, как едва успел остановить вагон прямо перед упавшей на рельсы женщиной.

 Разумеется, подобные трагедии были известны репортёру Булгакову.

 Для безопасности впереди у трамвайных вагонов были буфера, которые предназначались для предупреждения несчастных случаев. Однако это помогало далеко не всегда. Как-то вечером вагоновожатый, остановив трамвай у Курского вокзала, заметил лежащего перед вагоном мальчика. Он выскочил из вагона, подошёл к ребёнку и понял, что его трамвай сбил мальчика, после чего протащил его тело на решётке под передним буфером целую остановку.

 В последней редакции «Мастера и Маргариты» Булгаков учёл эту особенность головного трамвайного вагона. В рукописи 1932 – 1936 годов «Великий Канцлер» трагедия на Патриарших описывается следующим образом: «…После удара трясущейся женской рукой по ручке электрического тормоза… вагон сел носом в землю, в нём рухнули все стёкла. Через миг из-под колеса выкатилась окровавленная голова, а затем выбросило кисть руки».

 Однако в «каноническом» тексте описание несколько иное: «Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого МГНОВЕННО ПОДПРЫГНУЛ, и с грохотом и звоном из окон полетели стёкла».

 Как говорится, «почувствуйте разницу». Всего два слова – и сразу же видно, какое значение Михаил Афанасьевич придавал каждой, казалось бы, незначительной детали. Хотя,если быть реалистами, трамвай того времени отрезать голову вряд ли мог - именно учитывая защитные буфера.

 НЕОБЫКНОВЕННОЕ ЗАСИЛЬЕ ТРАМВАЕВ по всей Москве, их стремительное «размножение», таящаяся в них опасность для человека гнетуще действовали на Михаила Афанасьевича. Уже в самом существовании «железных хищников», ежедневно перемалывающих беззащитных горожан, было что-то мистическое, фантастическое, ужасное.

 Такое восприятие сформировалось не сразу. В фельетонах и очерках Булгакова поначалу трамвай рассматривается как обычный вид транспорта. Враждебное отношение к нему начинает складываться у писателя после переезда в отдельную квартиру на Большую Пироговскую, № 35а. С. Пирковский замечает: «В непосредственной близости от квартиры пролегали рельсы соседнего трамвайного парка. Дважды в день: рано утром и после полуночи — вереницы трамваев проезжали мимо, сотрясая стены дома. Так московский трамвай стал, можно сказать, личным врагом Булгакова» (С. Пирковский. «Виртуальная реальность, или Трамвай на Патриарших»)

 Любопытен и ещё один факт. 21 июля 1918 года сорвался с подножки переполненного трамвайного вагона и погиб под колесами знаменитый русский артист Мамант (по святцам), Мамонт (по жизни) Викторович Неелов, известный под псевдонимом Дальский, учитель Шаляпина. А. Н. Толстой отразил этот трагический случай в романе «Хождение по мукам». Сын погибшего, Юрий Неелов, в декабре того же 1918 года стал первым мужем Елены Сергеевны Булгаковой, третьей жены Михаила Афанасьевича Булгакова. Трудно сказать определённо, сыграла ли гибель Мамонта Дальского роль в жертвоприношении Берлиоза «аннушке». По крайней мере, не исключено. Михаил Афанасьевич познакомился с Еленой Сергеевной 28 февраля 1929 года. Возможно, в общении между ними возникала и эта тема. Но даже если это и совпадение, оно символично.

 В черновых вариантах глав «романа о дьяволе»  к звуковым определениям трамвайного шума добавляются явно негативные эмоциональные эпитеты: «Город дышал тяжело, стены отдавали накопленный за день жар, трамваи на бульваре визжали омерзительно, электричество горело плохо». В другом месте - «скрежетали омерзительно». А вот цитата из письма П. С. Попову от 25 января 1932 года о трамваях: «Сейчас шестой час утра, и вот, они уже воют, из парка расходятся. Содрогается моё проклятое жилье».

 Неприятие трамваев как злобных железных монстров, уничтожающих людей, проявилось также в пьесе Булгакова «Адам и Ева». Описывая мёртвый город, писатель отмечает: «В магазине стоит трамвай, вошедший в магазин. Мертвая вагоновожатая». Ева рассказывает о том, что после гибели людей в Ленинграде «трамваи ещё час ходили, давили друг друга, и автомобили с мёртвыми шоферами».

 Позднее Михаил Афанасьевич стал к трамваям несколько терпимее. Но в «Мастере и Маргарите» его неприязнь к «железным хищникам города» проявляется отчётливо.

ИССЛЕДОВАТЕЛИ БУЛГАКОВСКОГО ТВОРЧЕСТВА отмечают и явную перекличку «трамвайного эпизода» романа с подобного же рода сценами в произведениях современных писателю авторов.

 Например, очевидна связь сцены на Патриарших с рассказом Владимира Набокова «Сказка», подписанным псевдонимом В.Сирин. На это обратил внимание Вячеслав Иванов в статье «Чёрт у Набокова» («Звезда», №11, 1996 г.). Рассказ Набокова появился за несколько лет до того, как Булгаков задумал свой роман. Герой «Сказки» Эрвин встречает в кафе пожилую даму – некую госпожу Отт. Та заявляет Эрвину, что она – чёрт, и демонстрирует своё могущество, приказывая идущему мимо трамваю наскочить на господина в черепаховых очках, который переходил в этот момент улицу. Так и происходит. Иванов отмечает одинаковую ситуацию встречи героев с чёртом, одинаковый способ, которым чёрт проявляет свое могущество, одинаковую роль трамвая. Исследователь исключает возможность случайного «совпадения» сюжетов. Он высказывает предположение о том, что с рассказом, напечатанным в берлинской эмигрантской газете «Руль» 27 и 29 июня 1926 года, Михаил Афанасьевич мог познакомиться  благодаря общению с эмигрантами- «сменовеховцами», которые вернулись из-за рубежа в Советскую Россию. «Не исключено, что номера “Руля” с набоковским рассказом через одного из знакомых могли попасть к Булгакову», - пишет Вячеслав Иванов.

 АВТОР «МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ» был далеко не одинок в своём неприятии трамваев. Вспоминается мандельштамовское стихотворение примерно той же поры – 1931 года:

 «Я трамвайная вишенка страшной поры
 И не знаю — зачем я живу.
 Ты со мною поедешь на "А" и на "Б"
 Посмотреть, кто скорее умрёт…»

 Отношение к трамваю как к мифическому «городскому чудовищу» в русской литературе отмечено многими. Роман Тименчик даже посвятил проблеме «дьяволизации» этого вида транспорта у русских литераторов ХХ века исследование - «К символике трамвая в русской поэзии».  Другой автор в статье «Трансмиф Искажённого Города» пишет: «Трамвай - больше, чем транспорт; это один из самых важных образов Города. Всплыв у Гумилёва в “Заблудившемся трамвае” и Булгакова в "Мастере и Маргарите", продолжает свой путь "ножом по горлу" - у Гребенщикова, Цоя, Янки, Васильева... - как символ мистического (или настолько непонятного, что кажущегося мистическим) предназначения».

 Ну, Цоя и Гребенщикова мы трогать не будем (период их творчества отстоит от булгаковского на многие десятилетия), а вот к Гумилёву стоит присмотреться поближе…

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ - http://www.stihi.ru/2014/08/02/7648