Новая страница бортжурнала
Наши просоленные фрегаты,
И пока не подвернулось на пути волны,
Чтобы повернула нас обратно.
Но фортуна птичьими повадками сильна,
Распустила крылья, чуя ветер:
Исчезает где-то вдалеке её спина,
А корабль уже, как щепку вертит.
Что девятый! Чувствую одиннадцатый вал!
Жалобно поскрипывают мачты.
Светится по курсу прямо рифовый оскал-
Это наша пристань, не иначе.
До чего же мягко, как в далёком детском сне,
Только вот никак мне не проснуться.
Может, я лечу ещё, а может быть на дне,
Эх, фортуна, чтоб тебе вернуться!
Хорошо, что я пока способен понимать-
Будто о себе кино смотрю я,
Где ты флот наш бравый, непоруганная рать?
Где моя надгробная статуя?
Почему не слышится по мне фанфарный стон?
Почему монах не в эполетах?
Почему размыто всё и ходит ходуном,
И на мне попона с позументом?
Новая картина, но и в этой всё не так:
Вымощена золотом дорога,
Я же запряжён, как мул, в огромный саркофаг
И кнутами помыкаем строго.
Где вы, разноцветные в заплатах паруса?
Где моя каюта с клавесином?
Больно мне и страшно, но сухи мои глаза,
Даже плакать нынче не под силу.
В чей карман, скажите, я так дорого плачу?
Кто мои ценители и судья?
Кто-нибудь, услышьте голос мой! Я жить хочу!!!
Но вокруг всё рыбы, а не люди.
Эти не помогут, им до трупа дела нет,
Хоть я подавись песком солёным.
С большим удовольствием я б бился о паркет,
Только мой паркет остался дома.
Вот, опять Гольфстрим меня куда-то потянул,
Он меня угробит, и отлично…
Только слышу, будто кто-то тихо мне шепнул:
« Если жив, протри глаза, счастливчик».
Что же это- чудо? Или вновь фортуна тут?
Это всё, по меньшей мере, странно.
Нет, я просто выброшен волною, как продукт,
Чуждый атмосфере океана.
Плакать разучился, а смеяться нету сил,
Землю целовать, я не приучен,
Я не знаю, где я, и не знаю, где я был,
Словно после приступа падучей.
Сон, возьми меня, и все, расставив на места,
Возврати, чтоб ахнула Европа.
Разрешаю делать всё, не трогая креста!
Начинай, и я должник до гроба.
Ну, спасибо милый, я признаюсь, и не ждал
Видеть продолженье старой ленты.
Снова этот дивный погребальный карнавал
И моя попона с позументом.
Всё это в театре. В ложах лошади сидят.
Весь амфитеатр, в тумане будто.
Музыканты в яме залихватски хлещут яд,
Но монах за дирижёрским пультом.
Все они плывут, плывут куда-то от меня,
Холодно того не замечая,
Ну, а я уже сижу, оковами звеня,
С боцманом своим за кружкой чая.
На его цепочке не свистулька, не дуда,
А какой-то колокол замшелый,
Но старик спокоен, не трясётся борода,
Не дрожит натруженная шея.
Колокол гудит. Его ударами полна
Вся каюта, как зловонным дымом,
И кого зовёт он? Может, даже и меня.
Только это вряд ли выполнимо.
Но с ударом каждым всё становится светлей,
Редкое слиянье квинт эссенций,
Вижу небо. Ах ты, боцман, призрачный злодей!
Я проснулся! А стучало сердце
Вот теперь мне ясно, почему я снова жив,
Цель моя видна мне и понятно:
Я у человечества - записанный в актив,
И не скрою, мне это приятно.
И теперь я не имею права опоздать -
Слишком много их, забот о разном.
Я вернусь с умением красиво побеждать
На утеху баловням маразма.
О конце вояжа не загадываю я,
С грунта благодатного снимаясь,
Право есть на то, я назову тебя, земля -
Берегом Родящим Убивая.
Может - максиостров, может - миниматерик…
Чем бы ни был ты, чинить преграды
Мне, кто так глобально и внушительно возник,
Лучше по-хорошему не надо.
Линия намечена, с которой не сверну.
Через джунгли сказочные эти
Я пройду, нарушив вековую тишину,
И увижу гавань на рассвете.
Я уверен в этом, как и в том, что жив опять,
Колокол зовёт меня в дорогу.
Стоп, секунду, запишите, я хочу сказать:
Человеку надо очень много.
Если ж человек остановился и молчит,
Даже пусть мечтая в это время,
Непременно будет обойдён он и забыт,
К недвижимым равнодушно время.
Я согласен с тем, что вечных двигателей нет,
На абсурд бездарно полагаться,
В этом-то и есть он, главный жизненный секрет,
Чтобы в нужном месте отдышаться.
А теперь вперёд! Стелись ковром, пушистый мох,
Элегантней расступайтесь, звери,
Кто там, крокодил скрипит зубами из кустов?
Бросьте, всё равно я вам не верю.
Эти шутки, может быть, достойны простака
Или там положим Робинзона,
Миссия другая у меня, и вы пока
Мне, что зоопарковая зона.
Кто посмел смеяться? Я не вижу, что за чёрт
Спрятался в кустарнике с острасткой,
Верно, попугай? И точно! А, попался! Счёт!
Вечно юный раб чужих пиастров!
Я тебя поджарю на костре, как петуха,
Ты же спой мне песню, подгорая,
Ну, а я послушаю, насколько ты лиха,
Песня погоревших попугаев.
Ладно, улетай и будь живой укор для всех,
Дым, хвоста по ветру развевая,
Помни, сколько стоит нынче неуместный смех,
Мне же в путь, а то уже светает.
Всё пока что сходится, а значит и финал
Будет своевременен и точен,
Если в темноте ты цель наощупь отыскал,
То она вернее многих прочих…
Джунгли уступили лесу средней полосы -
Тополя, берёзы и осины.
И летят откуда-то, касаясь чуть росы,
Тихие аккорды клавесина.
Но откуда здесь он? Я иду теперь на звук,
Обступили сосны ровным строем,
Залезаю в крайнем нетерпении на сук,
Но перед глазами только хвоя.
Я теперь бегу уже. Последняя сосна
Позади осталась одиноко,
Впереди обрыв, внизу, я слышу, бьёт волна,
Сердце бы не выскочила только.
Море! Наконец-то, Впереди родной фрегат,
Полукругом весь наш флот построен,
Сыграны фанфары, пушки празднично палят,
Будто снова сон передо мною.
Замереть, замолкнуть. Я ведь знал, что будет так,
С берега машу, как с постамента,
Всё сбылось, и вьётся на флагштоке, будто флаг,
Яркая попона с позументом.
Вот он, финиш красочный, блестящий карнавал,
Шлюпку и шампанского! Живее!
Ну, огонь! Ещё один приветствующий залп
Тем, кто, соль впитавши, не стареет.
Палуба, родная, снова твой извечный кач,
Ты опять манишь меня куда-то,
Боцман, оглянись, но только брось, старик, не плачь -
Встали по-походному фрегаты.
Вздулись разноцветные в заплатах паруса,
Новая страница бортжурнала,
Значит, если попугай смеётся вам в глаза,
Впереди удачное начало.
Может быть, ещё найдутся рифы пострашней,
И монах накроет нас, робея…
Только есть волна, и есть пока что мы на ней.
И фортуна вздёрнута на рее.
1978.
Свидетельство о публикации №114080102008