Эхо далёкой войны
Немецкое командование открыло коридор якобы для выхода к своим. Ширина коридора составляла 300-400 метров и длиной в несколько километров. Но именно здесь фашисты подготовили ловушку, расположив по краям коридора пулеметы, миномёты и артиллерию. Прицельным огнём они выборочно уничтожали едва ли не всех. По воспоминаниям уцелевших, отступающие танки двигались по слою убитых, вязли в этой жиже и нередко застревали. Тогда танкистам приходилось крючьями сдирать прилипшие к гусеницам тела погибших и их части...
Именно в этом коридоре и был ранен и вскоре скончался в полевом госпитале мой отец. Власов же, предвидя подобный исход, двинулся в сторону Ленинградского фронта с надеждой выйти к своим. Но во время перехода в одной из деревень был предан своими же крестьянами, которые передали его полицаям, а те - немцам...
Памяти всех погибших в том жутком коридоре, в том числе отца, в районе Мясного бора я и посвящаю это стихотворение. Встреча и разговор в Германии в действительности имела место.
Я не помню, как отца призвали
На войну - всемирный ураган...
Помню, мама с теткой провожали,
Шел и я, держась за чемодан...
А потом недолго письма приходили,
Затаилась в ожидании семья...
Письма страшные нередко приносили
Почтальоны. Загрустил и я.
Вскоре неизбежное случилось -
Похоронка не минула дом.
Тетка с бабушкой, поплакав, сговорились
Матери сказать о том потом.
Вечером, уставшая, пришла с работы
Мать. За тапками на печку наклонясь...
В этот миг я брякнул без заботы -
Выдал тайну, маленькая мразь!
Шок и тишина. И мать упала
На печи, где только что была.
Отнесли в кровать, укрыли одеялом.
Мать лежала, будто бы спала...
Боль и стыд, какого не бывало,
Охватили глупого мальца:
Стыд за то, что тайну проболтал я,
Боль за то, что потерял отца.
Годы шли и рана затянулась,
Жизнь, заботы кружат без конца...
Отчего-то изредка взгрустнулось -
Отчим был, но не было ОТЦА!
В первый раз, когда я был в Берлине,
Посетил зловещий тот рейхстаг,
Я подумал меж колонн посередине:
Это ж надо, что случилось так!
Не дошел отец до клятого Берлина,
Не вступил на вражеский порог...
Но взамен себя прислал он сына,
Что бы он все это сделать мог.
Как-то раз в пивном уютном баре
Фриц, послевоенное дитя,
Захмелел. И в пьяненьком угаре
Вопрошал приниженно меня.
Спрятав раболепную улыбку
С разом побелевшего лица,
Он спросил: А не горю ль я шибко
Местью за погибшего отца?
Было мне его немного жалко -
Парень докторскую в Штатах защитил,
А глядит, как будто себя палкой
Что есть силы по лбу окрестил.
Я ответил: мы не виноваты -
Ведь убил кого-то мой отец
Там, в болотах Новгородских клятых,
Прежде чем настиг его свинец...
Что ж теперь, вендетту начинать нам,
Каждый мстя за мертвого отца?
Если поддаваться этим чувствам,
Не увидим мы войне конца.
Мой - рабочий, твой - обычный бюргер,
Они жертвы жуткого тернового венца.
Ведь, по сути, бесноватый фюрер
Был не лучше Кобы*-подлеца!
В чистеньком немецком городишке
Был представлен молодой делец.
А отец его и младшего братишки
Оказался... бывший лейтенант СС!
Я узнал об этом после смерти
Этого арийца-гордеца.
Понял я - пожалуйста, поверьте
Ему стыдно было за отца.
Лишь обида горькая засела
За отцов - какой уж здесь прогресс?!
Наши ветераны обеднели,
Немец ражий водит "Мерседес"!
------------------------------------
* Коба - подпольная дореволюционная кличка И.Сталина.
Свидетельство о публикации №114073007657