***

Разбираюсь в себе, глубже и глубже под слоем хлама спина,
Фанатично раскидываю все что собралось за двадцать два,
Хоть прожито еще едва,
Но есть право смотаться на острова,
На свои собственные, чтобы писать слова,
И плести из них ровные,
Кровные узы.

Прошлое как обуза,
Стал забывать напрочь и лица и голоса,
И зазубренный в старших классах английский,
Стал черствый, каменный, редко бывают искры,
Как-то боюсь все спалить до тла,
Ведь осталось едва-едва,
За грудной клеткой выстраданного тепла.

Застрял в две тысячи клятом восьмом,
И мне по прежнему внутренние шестнадцать,
И мне хочется улыбаться,
Уголками усталых губ,
Но на мне и печать и спрут,
У меня то слова не прут,
А то мыслей недосчитаюсь.
Так и длятся мои двадцать два,
То счастливый, но чаще каюсь,
Мама была права.
Не взрослею,
А просто
Старюсь.
И пожалуй не в ту эпоху, принес меня пьяный аист.
Но я уж как нибудь постараюсь....