Памяти Владимира Высоцкого

Забыть, забыться, в щель забиться,
Дверь-окна наглухо забить!
Но разве может то забыться,
Чего никак нельзя забыть?
Ведь память не переупрямить.
Гвоздем в мозгу застряла память,
Годами вглубь вгонял, и все ж
Теперь мне стало невтерпеж.
Я помню, помню, помню, помню...
Без воскресений и суббот
Я робот каторжных работ
И в память, как в каменоломню,
Спускаюсь с факелом, с киркой
Бить, бить, долбить, добыть покой!
+
...Мы пили зверски, пили скотски.
Затравленный, как лиходей.
В углу хрипел и пел Высоцкий,
И гнал куда-то лошадей.
А в ту минуту на Таганке
Его остывшие останки,
В ногах с гитарою б/у,
Почили в праздничном гробу.
И только факела лампада
Мерцала мрачно в Лужниках.
И, как газетка в нужниках,
Вдруг смята вся Олимпиада.
Опять казаки гнали сброд,
А этот сброд был наш народ.
+
Тогда Москва для интуристов
Цвела, как шлюха, напоказ.
И Пришибеев, местный пристав,
Своим подручным дал наказ:
Чтоб шито-крыто, без рекламы!
Иль крестный ход устроят хамы
К певцу опальному в приют,
Как будто дефицит дают...
Дают Высоцкого в театре
В последний раз, впервые так:
Без блата, кассовых атак,
Дают дневным сеансом на три
И, несмотря на солнцепек,
Дают по капле, как паек.
+
Надеждой изможден, исстраждан
Плыл лик, причисленный к святым,
Перед лицом своих сограждан
Одутловато-испитым.
Всяк смаковал благоговейно
Глоток прогорклого портвейна,
Тот пресловутый «в горле ком»,
В ознобе, будто голяком, —
Синдром синхронного похмелья,
Джаз ужаса, калейдоскоп
Колодезных колец и скоб
И — безысходность подземелья...
Народ мой гиблый, спину сгорбь,
Два пальца в рот и выблюй скорбь!
+
Ведь мы не инки и не янки:
Бальзам на мертвых лить на кой?
У нас поминки те же пьянки
За здравье... тьфу! за упокой.
От всероссийской безнадеги
Протянут ноги даже йоги.
Терпеть унынье выше сил.
Покойный слез не выносил.
В жестоком жизненном спектакле
Он роль свою сыграл ва-банк.
Высоцкий — первый в мире панк,
Последний скоморох, не так ли?
А? Ты молчишь? А мне плевать
На тех, кто мнется подпевать.
+
Пусть Гамлет мямлит: «Бедный Йорик…»
Стоп-кадр. Спокойно, психиатр!
Нам для риторик вскрой, историк,
Анатомический театр:
Санкт-Петербург, толпа на Мойке,
Дуэль, летальный результат.
А вы, ценители цитат,
Поройтесь в памяти-помойке:
«Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А Богом избранный певец
Молчит, потупя очи долу...» —
Он прав, мертвец. Отсель глаголу
Уже не жечь ничьих сердец.
+
А вы, надменные подонки,
Топтать того, чей голос хрипл!
А он в гробу, как в плоскодонке,
Проплыл над вами, «низкий пипл».
Вы век бы слушали-смотрели,
Как жаба оперные трели
Выводит слаще соловья.
Но горе, если сыновья
От вашей веры отвернутся,
Из песен выберут панк-рок,
В безделье, пьянство и порок
Уйдут и больше не вернутся
В тот грот, что весь дерьмом пропах,
Мир крыс, гадюк и черепах...
+
Хватило б смелости на бегство
Ты взял бы фору, дёру дав,
Но слишком кроличий рефлекс твой,
Но слишком сволочь твой удав
С оскалом фикс. Как там у Блока?
«Россия — сфинкс». О, лежебока,
Потустороняя страна!
Не сфинкс она, а монстр она:
Россия — каторга талантов,
Россия — кладбищей идей.
Мы в грязь базарных площадей
Втоптали россыпи брильянтов
И вместо храма задарма
Тюрьму воздвигли из дерьма.
+
Пусть выбор твой бесповоротен:
Всплеск-импульс, встряска для мозгов,
Джон Роттен рвотных подворотен,
«Секс Пистолз» городских Голгоф.
Как ни старались держиморды
Душить струной, разжать аккорды,
Хотелось так, чтоб Он воскрес
С гитарою наперевес,
Что твой каратель с автоматом,
Чтоб их в любых щелях настиг
Его трассирующий стих,
Всепроникающий, как атом,
Вас, чей удел — кнут да ярмо,
А имя-отчество — ДЕРЬМО!!!

(1984 — 2014)