Пробы пера. Разное

Пробы пера
(Разное)


Дорога в школу

…Я люблю ходить в школу. Мы живём далеко на окраине посёлка, и приходится долго брести по дорогам и тропочкам, прежде чем за линией железной дороги покажется крыша школы.

Моя улица тянется вдоль этой самой железной дороги, метрах в двухстах от неё. Как раз напротив моего дома, у высокой железнодорожной насыпи, по которой и проходит наш пешеходный путь, стоит дом «дежурных» железнодорожников, будка, как привычно его называют все в округе. Но это самый обыкновенный большой дом, с просторным двором и многочисленными постройками внутри него, тщательно спрятанный, правда, за частоколом забора и высокими старыми деревьями, возвышающимися над всем этим «хозяйством».

Дом кажется загадочным, и даже притягательным  для наших детских воображений – в силу своей отторженности  от обычных улиц, привычного уклада жизни. И, обычно, мы любим дружить с ребятишками из этого подворья, не смотря на то, что за период нашего детства здесь сменились  пять или шесть семей. Все мы – ребята из одной компании: им без нас было бы слишком пусто, а нам – менее романтично и скучно, если не посещать этот загадочный двор…

Так вот, дорога в школу, пересекая железнодорожную насыпь,  пролегает у самого этого дома, и отсюда, с правой стороны искусственно насыпанного косогора, ещё можно видеть мой дом, крыша которого всегда очень быстро распознаётся среди прочих по сидящим на ней комочкам  крохотных голубей, предметам заботы и увлечений моего отца.

Слева же, то есть на западной стороне от ж/д пути, ведущего своё направление с юга на север (из Крыма в сторону Москвы), можно видеть панораму раскинувшейся небольшой деревушки, Дмитровки. А ещё  далее, за узкой  речушкой, у самого центра нашего «посёлка городского типа», за стенами и крышами десятка прочих строений, иногда, вглядываясь, я различаю и здание нашей новенькой, недавно отстроенной двухэтажной школы, куда и предстоит мне добежать, доскакать, долететь…  за какие-то полчаса…  каждое божие утро...

Да, путь к ней не близок. Но я люблю эту дорогу. Скорее – обратную, дорогу из школы. Когда не спеша, беззаботно и безмятежно, одна-одинёшенька бредёшь по ней после уроков, полностью предоставленная самой себе, власти своих собственных мыслей, которые стаями гордых, бесшумных, ласковых  птиц – ютятся в твоей голове, переплетаясь, споря друг с другом, советуясь ли, уступая одна другой в правоте, и так далее…

Нет, поистине,  длинная дорога в школу (то есть, наоборот, из школы),  -  это подарок для таких любительниц  думать, грустить, мечтать, восхищаться, как  я…
1967г.

 О девочке Тане

Жила-была девочка Таня. Ходила в школу, любила песни, умела играть, дружить. Обыкновенная девочка, как все.
А время шло, и Таня росла, подрастала, ничем, впрочем, не отличаясь от прочих других.
А в какое-то время ей вдруг стало… тесно. Среди подружек, и умных (или умничающих) взрослых, среди привычной обстановки.

Теснота, узость окружающего давили её. Иногда казалось, что уже никогда не вырваться ей из этих привычных мест, из скучных буденных дел, обязанностей, которые так однообразны, серы, неинтересны. Именно в силу своей замкнутой надоедливости и однообразия…

И однажды ей показалось, что выход из этой серости один – умереть. Люди злы и равнодушны, ничего не желают интересного, нового, непривычного. Такая жизнь просто пугала её.  И только смерть  –  тихая, незаметная, никому не причиняющая ни боли, ни страданий, ни переживаний, смерть, как слияние с вечными небесными облаками, с синевой самих небес, с прохладой, свежестью утреннего весеннего воздуха, казалась ей какой-то большой загадочной Радостью, чем-то неизведанно-прекрасным, что могло изменить, улучшить, может, украсить, её жизнь…

Какая мысль останавливала её от этого шага уже тогда, в 13, 14 лет? Гордая, мечтательная, она видела – ощущала ли? – в себе какой-то заложенный свыше потенциал, как цель жизни, её смысл. И был он, казалось ей, в том, чтобы… увековечить эту реальность.  Да-да, увековечить свои переживания, терзания души, мысли, всё то, что происходит с нею самою и вокруг неё. Ей казалось, что она рождена для этого. Наблюдать окружающее, понимать его, вбирать в себя, и писать умные, трепетные книги обо всём этом.

Нет, внешняя, «наружная» жизнь была неинтересна, пресна до отвращения, и только внутренняя с чувствами, надеждами, мечтами,  –  да, эта требовала своего выхода куда-то в иной мир, который она, возможно, неосознанно, обозначила для себя как Вечность.

Конечно, это было на неё влияние того необыкновенного книжного мира, который черпала она в библиотеках. И через эти книги, с их помыслами, поступками вымышленных героев – они казались ей гигантами, в той истинной реальности, ради которой стоило жить, и взращивать в себе Характер, Волю, Одержимость в достижении Целей…

Именно эти, связанные в тугой узел явления, понятия, стремления представлялись ей тем большим счастьем, ради которого и рождались люди…
1967г.

P.S.  …Тогда ещё Таня не знала, что есть на свете такое большое, прекрасное явление – Любовь. Что для неё, девочки, будущей Женщины, это значительно важнее всех тех её интуитивных, мысленных «находок» в понимании Счастья. Именно Любовь, чувство, данное её сердцу от Бога, позднее наполнит смыслом всю жизнь, хотя и не сделает её счастливою лёгкостью этой новой «находки»-награды.

Нет, Любовь принесёт новые страдания, переживания, поиски, разочарования, будет возносить и испепелять её душу, сердце, но она подарит  то, самое главное, вероятно, что бывает в человеческой жизни , - чувство наполненности тебя чем-то важным, нужным, имеющим Истинный Смысл. Любовь есть огонёк, зазывающий путника в ночном пути. Любовь  –  вечный огонёк для нас, людей-путников, манящий и манящий, хотя, нередко, возможно, обманчивый, но потребный нашим Душам.  Духу, поселяющемуся внутри каждого из нас.

Конечно, в 13 лет Таня не знала и не могла знать, что счастье существует для счастливых, а тоска – для тоскующих, горечь – для горюющих.
Словом, «хочешь быть счастливым  –  будь им!» В этом – правда и природы, и человеческой породы…

Хотя, впрочем, и все её отроческие порывы, сомнения, смятения – а не были ли они уже частичкой её отроческого счастья, той наполненностью, которой так не хватало в обыденной, серой, беспросветной какой-то, окружающей жизни?
Каждый из нас свою Искру носит в себе. И, может быть, именно в 13-14 лет эту искру и подмечают, отмечают, замечают в себе? И дают ей развитие, простор в последующей жизни?

Наверное, уже тогда Таня угадала в себе самое главное, ради чего стоило жить…
1973г., Москва (Богородское).


Любовь и Толик
(Рассказик)

Толик раньше не знал, что он красивый.  И даже не догадывался об этом. Но вот в шестом классе ему вдруг стала улыбаться Танька из 5«А». Толик ничего не мог понять сначала, а когда однажды дома внимательно посмотрел в зеркало, то здесь-то и увидел, что он… красивый!

Он провёл пальцем по носу, подбородку, погладил лоб, и вдруг понял: - Н-да, в самом деле, он очень даже ничего…  Красавец! –  Из-под густых бровей светились тёмные-притёмные синие глаза, искрились почти небесным светом.
Чуть позже Толик заметил, что глаза у него весёлые. Нет, даже не так, - не просто весёлые, а какие-то очень счастливые, как будто чего-то ожидающие.  – Странно. С чего бы это? – и он ещё пристальнее стал всматриваться в них.

Вдруг в блеске собственных глаз… ему показались… глаза её, Татьяны из 5«А».  А потом в них как будто появилось её лицо, сияющая улыбка и даже… имя! Что такое? – Он внимательнее присмотрелся к себе, и, точно, убедился, что на донышке его глаз ему улыбалась она. Больше того, в какой-то момент он даже отчётливо прочёл там: - Т-а-н-я… Та-неч-ка… Та-тья-на…
Испугавшись неожиданного наваждения, Толик фыркнул в зеркало и отвернулся от него.

Но и позже, в этот день, когда гонял с мальчишками в футбол, нет-нет, да и видел перед собой эти глаза в зеркале, и это миражное: - Та-тья-на…
- Понятно, почему мне показалось это, - успокаивал он себя позднее, вечером, уже засыпая в кровати. – Потому что я всё время думаю о ней. Но почему? – И здесь он никак не находил ответа. Ибо, как казалось ему, думал он о ней непроизвольно, нечаянно, случайно. Да просто так!

Зато когда на другой день он встретил эту Таньку  в школе, то случилось что-то необычное: он буквально не мог оторвать от неё глаз, как будто не мог насмотреться на неё. Что такое? Почему?

Танька вдруг тоже показалась ему удивительно красивой, и даже прекрасной. Как царевна из сказки! И весь урок он только и ждал звонка, чтобы опять встретиться с ней, посмотреть в её глаза, увидеть её улыбку, услышать привычный дурашливый смех.

А на перемене, увы, она с девчонками играла в какую-то непонятную ему игру, и нарочито делала вид, что не замечает его взгляда и внимания к себе. Хотя, правда, когда прозвенел звонок, и все разбегались по классам, она опять загадочно и приветливо улыбнулась ему.

…В последние дни, после этого своего открытия – притягательной красоты Таньки и её некоторого внимания к нему, отражения её улыбки в своих глазах, Толик совершенно разучился быстро и беззаботно засыпать по вечерам. Он ворочался с боку на бок, снова и снова вспоминал лицо этой девчонки, улыбку, смешливость. А со временем что-то подсказало ему новое открытие: - Я люблю её…  - Я люблю её…  -  стучало в его висках, как только он закрывал глаза и пытался уснуть.

И он опять видел Таньку, весёлую, задорную, о чём-то шептавшуюся с подружками.  –  Наверное, обо мне, - всегда думалось ему в такие минуты. – Интересно, что она могла говорить о нём? Что-нибудь обидное? Ведь девчонки всегда двусмысленно улыбались, глядя на него. А если она заметила, что я «влюбился»?

Толик испугался этой догадки, хотя, с другой стороны, ведь и она обращает на него внимание? Значит, у нас взаимный интерес? Если девочки целого класса изо дня в день глазеют на него, может быть, это что-нибудь значит?  ………………………………………………
1972г.


«В Сокольниках»

…Была осень, и было осеннее настроение. И всё вокруг воспринималось тоже по-осеннему. И хотелось  много работать, и, одновременно, наконец-то, отдохнуть. От всего: от хлопот, которые приносило лето, от долгих ожиданий чего-то, что непременно должно было прийти осенью, но так и не пришло, от мыслей, пустых и наивных, от грусти и печали.

Была осень, и было очень хорошо. Были славные влажные вечера, были наполовину оголённые деревья и жёлтые несчастные листья под ногами, мокрый асфальт и синее-синее небо.

Однажды был даже лес. Стройные, доверчивые берёзы, тонкие, неразвитые дубки, пышнолистые лиственницы и осинки на окраине его…  Всё это встречало нас, манило, заставляло уходить в самую глубь. Мы бродили. В воздухе пахло яблоками и нежностью, листвой и туманом. Было хорошо – была осень!

Клён – клён – клён!..  Хрустальный и вопрошающий, беззащитный и хрупкий, - он нежно шелестел под  дуновением ветерка, и при каждом из них терял по крупному нарядному яркому листу.

Листья укрыли землю, и как-то особенно приятно было ступать по ним, по хрустящим веткам, спотыкаться о пеньки и коряги, но идти, идти, и идти… просто так, чтобы вдыхать этот воздух, видеть эти берёзовые узоры на фоне небесного свода, чтобы петь душою, смеяться сердцем. Чтобы жить!

Натали, ведь ты рада, что я вытащила тебя сюда, в этот необыкновенный, хрустальный мир природы, который запомнится, конечно, навсегда?..  Эх ты, коренная москвичка, а полюбоваться шикарным старинным парком почему-то призвала тебя я, а не наоборот?

Сокольники, Сокольники! А соколят-то в этот раз мы не видали…
Москва, 1972 г.
P.S. Была ночь, и хотелось спать…
_________________________



После встречи

Люблю его, люблю, люблю!
Лечу к нему, лечу, лечу!
Благодарю его, благодарю!
И жду его, и жду, и жду!

Кажется, незаметно для самой себя, она повторяла эти слова. Со стороны, наверное, всё выглядело смешно:  девчонка шестнадцати лет останавливается на мостике, швыряет какие-то камешки в речку, и шепчет бог весть  что…  А вокруг – люди, идут, спешат, с работы, на работу, по делам…

Анке всё равно. Она думает, что, пожалуй, сегодняшний день – самый лучший в её жизни. Впрочем, это же она думала и вчера, но сейчас уже забыла о вчерашнем, и верует, что только сегодня – день счастья для неё.

А дело в том, что вот уже два года, как эта взбалмошная девчонка… влюблена! И никто, как кажется ей, не знает об этом.
Её избранник! О, избранник! Нет, нет и нет! Никому, никогда она не скажет, кто он. Это её тайна. Возможно, единственная тайна у неё, но  –  тай - на!

…Анка весело треплет за воротник встречного мальчугана-первоклашку, смеясь внутри себя. Радуясь какому-то необъятному дивному чувству, и спешит дальше. Подмышкою у неё школьная папка, как у всех приличных десятиклассников, на лбу развевается весёлая чёлка, за плечами «прыгают» два смешных «хвостика».
Лёгкое светлое пальто распахнуто, и полы его слегка раздуваются ветром: весна! На улице март. Уже бегут ручьи, сошёл последний ледок с небольшой речонки, просыпаясь, свободно дышит земля, кое-где, на ранних проталинах, выбивается зелёная травка, - всё так радостно, так ново. Так чудесно…

Анка не замечает улыбки на своём лице – так естественно для неё это чувство весенней радости, почти опьянения свежестью природы, пробуждением нового…
А иной прохожий, нет-нет, да и обернётся ей вслед: - Весёлая девчонка, счастливая! – А что ей до чужих взглядов, слов, когда собственные мысли обуревают её голову:

Люблю его, люблю, люблю!
Лечу к нему, лечу, лечу!
Улыбнусь ему, улыбнусь,
И скажу о тайне, всё скажу!

Анка не заметила и того, как этот несуразный лепет стал уже песнею в её устах. Как-то сам собой пришёл мотивчик, и слова эти уже напевались, как ежедневная молитва.

Да, всё повторялось изо дня в день. Длинной дорогой из школы теперь она любила ходить одна. И если случайно оказывался кто-то рядом из подруг, одноклассников, она нарочно выбирала  какие-то тропочки и закоулки, неудобные для попутчиков, чтобы поскорее распрощаться с ними. И хотя эти новые маршруты только удлиняли её путь, зато давали возможность оставаться одной и полностью погружаться в свои мысли-мечты.

- Ну, пока! До завтра! – неожиданно кивала она идущим рядом, и сворачивала с привычной дороги, иногда поясняя,  что здесь покороче путь.  – Пока! – отвечали недоумённо попутчики, а то и уговаривали идти с ними, как всегда бывало раньше.
- Нет, мне сюда. Спешу сегодня, - отговаривалась она, предвкушая странную беседу со своими новыми придумками-песенками.

- Я люблю тебя! - 
Пели ему мои очи.
А навстречу благодарно
Сиял его прекрасный взор…
Но скоро, скоро очень
Изменил мне, -
И так жестоко!..
_______________
1972 г.


Одиночество

…И никто не знает, и никто не поверит, что осталась она тогда Одна. Совсем одна. Как перст, одинока. А вокруг гудели ветра, буйствовала природа, сияли огни – жила столица, суетились люди, - куда-то, зачем-то спешили. А она была одна. И не просто в этот вечер, в этой комнате, перед этим зеркалом, с этими книгами.

Она осталась совсем Одна. Потому что все люди, - все, до единого, на всей земле, - были чужими. Только эти два глаза, - которые если бы не были так серьёзны, то тоже казались бы чужими, – воспринимались иначе. Только горечь их, и боль, и сомнение, и вопрос, и страх, - всё это, собранное в них разом, - да, выдавало их за нечто своё, родное, близкое…

И она удивлялась серьёзности этих глаз. Потому что они были чрезвычайно похожими на комок, да, на идиотский комок мыслей в её голове, как будто отражали ту же боль и безысходность, что гнездились в мозгу…

Оставались ли вы когда-нибудь одни-одинёшеньки? Испытывали ли вы страдания одиночества? Если нет – вам не понять, и не для вас эти строки. Ибо – только болевший мукой может понять её горечь… 

И она говорила с самою собой, потому что другие не умели бы всё равно понять её речи, а которые и поняли бы – жалели б. А это было всегда унижением, которое мешало правильно осознавать себя, ощущать в окружающем.

А это очень важно – постоянно правильно осознавать и чувствовать  себя. Потому что это называется достоинством.

Не падать самой в себе, а стоять прямо и упрямо, уверенно и крепко. Лишь тогда возможно преодолеть одиночество в себе, победить его, и даже оставаясь навсегда одиноким – не замечать того, а значит, и не страдать от него.

…Эти глаза, недоверчивые и жёсткие сейчас, неуверенные и зовущие, эти глаза часто и много любили, и тогда они были другими. Так возможно ли и теперь полюбить их?  Да, и только теперь это чувство может быть истинным… Найдётся ли смельчак, согласный на это? Нет, потому что окружающий мир не признаёт слабость, даже красивую. Нет, ибо силу – скрытую – этот мир не умеет замечать…

Мир этот  –  глуп, не в пример этим глазам.  Которые если и ошибались,  –  так в любви, а не в пустоте.

Мир более привычен к пустоте?  Тривиально…
1973г.



Знакомец
(Сашка)

…Сашка, Сашка, Сашка. Это имя носилось по классам, девочки с трепетом повторяли его, и каждой страшно хотелось, чтоб он непременно заметил сегодня её, и посмотрел в её сторону, и улыбнулся, и что-то сказал. Ничего, пусть пошленькое и пустое, но что-то…  И потом – это ведь сам Сашка!

Не знаю, за что так любили его. И девчонки всех классов, семиклашки, восьмиклашки. И мальчишки, которые как травушки к солнцу, тянулись к этому парнишке: вместе с ним записывались в спортсекции, ходили на занятия куда-то в духовой оркестр.

А Сашка был франт, настоящий юный джентльмен (внешне, конечно).  Уже в восьмом он знал, что девочки обожают красивые словечки, и сыпал ими направо и налево. Иногда, правда, с такой  нагловатой грубоватостью, чтоб только заметили его, оценили.

-  Ах, какая ты сегодня хорошенькая, - говорил он одной из них, чутьём ли угадав, что она давно ждёт от него чего-то подобного.

- Ну, красавица, как дела? – небрежно, мимоходом спрашивал у другой, слегка коснувшись её плеча или руки. Та отстранялась, благодарно-восхищённо стрельнув глазами в  его сторону, убегала куда-то, но потом часто повторяла девчонкам-подружкам о том, что сам Сашка уделил ей такой знак внимания!

И как ему только удавалось так подманивать этих глупеньких цыпочек?  Понять это было сложно, во всяком случае, самим девчонкам.  Вот они и трепыхались перед ним.

Но вдруг случилось непредвиденное. Трудно даже поверить  –  наш «яркокрылый»  герой – влюбился. И это сразу заметили все девочки. Он был значительно менее любезен с ними, а порой и совсем не замечал, проходя мимо, совсем рядом. Но теперь всё было иначе!

Некоторые из его самых пылких поклонниц просто таки разволновались, но, вскорости, ясность в ситуацию внёс лучший приятель Сашки: добродушный, дурашливый Славик как-то нечаянно проговорился, что наш Ромео влюбился в девчонку из 7«В». Вот так-то!

Огорчениям не было конца. Как же так? Он, их общий поклонник и обожатель, их общий любимчик  –  втюрился в какую-то  девчонку-семиклашку?  И сразу, резко оборвал столь приятную для всех игру в чувства? Было просто смятение в неискушенных девичьих сердцах! Группками они зачастили захаживать в этот самый 7«В», чтобы взглянуть на ту, единственную избранницу, которой так повезло, как казалось девчонкам. Наиболее отчаянные, порой, набирались смелости и заговаривали с ней – о нём, конечно.

…Господи! Чего только не случается с тобой на свете, когда ты молод, красив, обаятелен, свободен, да ещё умеешь так искусно вести интригующую игру, подавая надежды, запросто разбивая сердца, тихо-мерно перешагивая через их осколки…
Н-да, каждому своё в этой жизни. Сашка, кажется, это понимал.
1973г. 


Дома
(Поездка в мае)

Уезжать не хотелось. Всего три дня, проведённые дома, как будто и не существовали. Ничего не успето, а главное – так и не встретились с ним, не сказали ни слова. И опять будет тосковать сердце, будет хотеться домой, потому что здесь он, и неизвестно, думает ли о ней, или нет?
Но уже завтра нужно быть на работе, а, значит, надо уезжать.

Стояли первые майские дни. Они всё ещё казались праздником. Её улица встречала цветущими вишнями. Пахло сиренью, было слышно, как дружно жужжали пчёлы. Её улица! Сколько ещё будет сниться она ей, сколько радостей и слёз из детства помнит она!

Теперь она узнаёт и не узнаёт свою улицу. Чистенький бульвар, аккуратно выбеленные стволы акаций и тополей, убранные палисадники, - всё это так близко, так знакомо, так дорого. Но и после самой недолгой разлуки, всё равно, хочется найти здесь какие-то перемены, что-то новое и другое.

Уже издали у старого колодца на большом, похожем на скамью, камне Татьяна узнала девчонок, и полудеревенская зависть защемила сердце – сколько раз вот так же и она сиживала на том камне, сколько слёз и болей пережито здесь, сколько горячих слов слышала от милого дружка Ванечки.

Теперь всё было иначе. И невозможно ничего вернуть. Потому что многое изменилось, а жизнь увела её далеко-далеченько по своим извилистым дорожкам.

…Как меняются люди? И замечают ли они сами это? Если да, тогда почему они меняются? Потому что растут, взрослеют? А взрослость в чём? Наверное, это - когда тебе трудно, а ты всё равно идёшь, не просишь помощи? Именно в такие моменты и случаются переломы в характере, отношениях к миру, людям?

Или у всех это бывает по-разному? Вот и теперь она, Татьяна, в самом ли деле взрослая? Ну, что это за характер, если, бросив у калитки чемодан и сумку, она, как и десять лет  тому назад, мчится к этому камню, словно желая оживить какие-то воспоминания, старые привязанности?..

Возвращаться домой всегда приятно. Как всегда, с особым восторгом отмечаешь малейшие перемены во дворе, в доме, на улице. И когда с приветливым визгом бросается под ноги незнакомый новый щенок-малютка, ты совсем по-домашнему начинаешь ощущать себя. Значит, ждали и ждут тебя. И приветствуют, как свою.
1973г.


Павлик
(Отрывок, не вошедший в рассказ)

…И написал простое, душевное письмо. Она, гордячка, самонадеянная и глупая, не ответила ему.

…Лето заканчивалось, а в августе вдруг оказалось, что их седьмой класс перевели в новую школу. Она стояла в центре городка – красивая, просторная, утопающая в зелени. Зато дорога их в школу теперь удлинялась почти вдвое.
Первого сентября их девчонки и мальчишки встретились во дворе этой новой школы.

Господи, как они изменились тогда за лето! И выросли, и похудели, и почернели (загорели, то есть).  Но как блестели их глаза радостью встречи!

Своего соседа по парте Женя узнавала с трудом: Толик стал настоящим красавцем. Вихрастый золотистый чуб, карие, влажные глаза с длинными, девчоночьими ресницами. К тому же, за лето он значительно похудел, стал и выше, и крепче, разве что не пострадали его задиристость и любовь к острому словцу.
Когда классная руководительница заявила, что в этом учебном году всех рассадит парами, мальчиков с девочками, Толик всё же напросился у Людмилы Ивановны, чтобы его опять посадили с Женей. Так и случилось, они снова уселись рядышком, на «камчатке» у стеночки.

Толик по-прежнему на уроках больше списывал и озорничал. Павлик учился прилежно, старательно, был гордостью класса, одним из любимцев классной дамы. С Женей они продолжали дружить, хотя между ними и было некоторое соперничество в классе: учились лучше других, и оба разделяли участь любимчиков Людмилы Ивановны, как и некоторых других педагогов.

Ах, время, время!..  Вот,  через - сколько лет? одиннадцать?  двенадцать?  –  да, да, двенадцать лет,  она идёт через школьный сад, - весенний, прохладный, пьянящий, сад  их скоротечного, искромётного детства, и вихри мыслей  проносятся в её голове.

Было, было, всё это было, и так давно. И именно вчерашняя, случайная, почти минутная встреча с Павлом напомнила об этом былом. Взволновала и пробудила  давно уснувшие чувства к милому, серьёзному мальчику, который когда-то дарил ей свою дружбу, любовь и сердце. А она…

Бог ты мой! А она только смеялась, беззлобно, но глупо, глупо и глупо…  Гордыня произрастала в ней каким-то роскошным диким цветком, которая отпугивала добрых людей, а привлекала только ущербных, душевно израненных, подловатых…  Но даже и это она поймёт значительно позднее, а тогда…  тогда она упивалась своими победами над простыми и открытыми, обычными мальчиками…

А Павлик тогда отступил в сторону. Перестал её замечать (почти). Его глаза напоминали глаза раненной птицы. Но разве у неё было время замечать это, или сопереживать?

Конечно, она понимала, что совершила ошибку. Но рядом кипела жизнь, она звала вперёд, манила и завлекала во что-то новое и неизведанное. Разве можно было, разве стоило оглядываться назад, когда и ум, и чувства, эмоции влекли и влекли в свои дали? И Женька влеклась, влеклась в этот водоворот, конечно, видя и понимая, что причинила обиду, что на неё сердятся, её не хотят замечать…

Ну и что? А разве её не обижали, не ранили? Но ведь она не кричала о том на весь мир? Она переживала, сопротивлялась и отступала, - и всё это ей казалось обычной, нормальной, почти взрослой жизнью, - почему же она должна винить себя в истории с Павликом?

…А вскорости он уехал с родителями  и вовсе из их городка. И покатилась по колеям  Вселенной их разная, раздельная жизнь, которая почему-то не хотела пересекаться вновь. И разве что - только память, нет-нет,  да и напоминала им друг о друге…
1975г.



О дружбе, любви и прочих «сантиментах»
(Фрагмент из школьной истории)

… А между тем приближался Новый год. И все готовились к празднику. Классу, где учился Сергей, было поручено украсить актовый зал, подготовить его к бал-маскараду. Женя видела, как суетились его одноклассники, как постоянно в центре событий был и он, её симпатия. Да и не могло быть иначе! Стройный, изящный в жестах, с быстрой, уверенной, стремительной походкой, он невольно притягивал к себе внимание.

Одноклассницы знали, что этот парень нравится ей, и нарочно, не имея иных аргументов умалить его в её глазах, но желая досадить ей, время от времени высмеивали…  его нос. Орлиный, крупный, он был одной из тех своеобразных внешних черт, что выделяли юношу из общей мальчишеской среды.

А Женьке в нём нравилось всё, в том числе и благородный, тонкий горбатый нос. Он совсем не портил её симпатию. Наоборот, придавал его лицу какую-то решительность, взгляд свысока, ну, то есть, как бы открывал в нём незримый ум, или что-то ещё более глубокое – скепсис, загадочность, нечто неуловимое…
Похоже, что десятый «А»  был освобождён даже от занятий: деловые, они сновали по школе туда-сюда, тогда как все другие по звонку разбегались по классам.
В этот самый суматошный день произошла одна потешная сцена. После звонка на урок училка литературы почему-то задерживалась, и они, девчонки из 9«В», продолжали стоять у окошка в коридоре, высматривая её со стороны лестничного прохода.

Вдруг из соседнего класса, 10«А», неожиданно вылетела группка ребят, среди которых гордо вышагивал Сергей с букетом прекрасных белых хризантем. Определённо, они куда-то спешили, шумели, что-то по ходу обсуждая, и, видимо, так и проскочили б мимо наших девчонок, даже не приметив их, если б вдруг, неожиданно их не остановила Женькина одноклассница. Это было в характере Марины – бойкой, мужеподобной разбойницы.

- Кому же предназначен этот букет? – проорала она фальцетом, слегка приостановив тем самым спешащих парней. Они обернулись  к ней, и Серёга пропел ей в ответ:
- Увы,  не вам! – с вызовом, хотя и не резко, ответил он.
- Так подари же цветочек! – пристала та, желая, видимо, привлечь его внимание.

Женькина «симпатия» не смутился. Он скользнул взглядом по девчонкам и отпарировал в сторону просящей:
- А я всем не дарю цветочков! – почти царственно ответил он. – Они для одной… - с улыбкой проговорил он, остановив взгляд на Жене.  У Женьки забилось сердечко: «Он что, догадывается, что нравится ей?» - пронеслось в голове у неё. А Сергей продолжил:
- Впрочем, если ещё кто-то этим интересуется, то я могу…  - он не закончил фразу, как в разговор вступила нагловатая, развязная Светка, явно желая «подсолить» своей лучшей подруге:

- Я, я интересуюсь… - заорала вдруг она. Сергей недоуменно взглянул на неё, затем обдал ласковым взором Женьку, и,  развернувшись, зашагал дальше. Желая остановить его и продолжить сценку, Светка заорала ему вслед:

- Так я буду той одной! -  слишком уверенно прокричала она.
Сергей не обернулся, скрылся за поворотом.  Кого там поздравляли десятиклассники  –  осталось неизвестным. Но Женька вдруг увидела в новом свете своих подружек. Повторялась история из её детства: если ей нравился кто-то из мальчиков – он неожиданно нравился всем, и особенно Светке. Эта лезла из кожи, чтоб разбить их дружбу. Но это было в детстве. Неужели и теперь эти дуры остались теми же девчушками-повторушками? Ей это было не понять, и она нарочито громко спросила:

- Кто этот парень? Ваш знакомый?
- Да нет. Кажется,  новенький в 10«А»…  - нерешительно промолвила Марина, вопросительно глядя на Светку.
- Понятно, - ответила Женька, хотя давно уже это знала, и даже тайно симпатизировала новичку. И даже как-то созналась в своей симпатии Светке, которая, понятное дело, уже успела разболтать это и Марине, и всем, наверняка, девчонкам.

…А Женька с каждым днём пребывала всё в большем восторге.
Ах, как мы умиляемся любимыми! Как они околдовывают нас! Как всё в них кажется нам таинственным, тонким, изящным! Женьке очень хотелось познакомиться поближе, дружить с ним, разговаривать и нежничать…  Увы! вместо этого она стеснялась даже слово сказать о нём, или что-то спросить. Стараясь держать в тайне своё чувство и интерес к незнакомому парню.

…Праздник приближался. И вдруг Женька решила не идти на бал-маскарад. Почему, - она не знала, но на неё словно бы напала какая-то апатия, и она объявила подружкам, что на вечер не придёт.
- Почему? – недоумевали девчонки. А Марина тормошила больше других: - Не выдумывай! Повеселимся, потанцуем…
- Да у меня грипп. И нет нового платья, – отнекивалась Женька.  –  Нет, не пойду.
- Глупости! Захочешь – найдёшь платье…  У неё нет платья! Подумать, какую проблему придумала! – выговаривала Марина,  а с нею и другие девчонки.

Она понимала их обеспокоенность – без неё им будет скучно, привыкли всегда и везде прятаться за её спиной. Но что-то впрямь произошло с её настроением. И, не смотря на то, что после уроков, накануне бал-маскарада, прощаясь до вечера, они галдели ей: - Приходи! Чтобы была! -  она всё ж не пошла. Хотя весь вечер промучилась в догадках: - А с кем был он? С кем танцевал, как выглядел? Заметил ли её отсутствие? - Вопросов было много, ответов – ни одного.

..Тянулись зимние каникулы. В этот раз она вообще не отлучалась из дому – целыми днями сидела у тёплой печки и читала книги. Книги, книги, - запоем. За эти десять дней перечла десятка полтора романов, рассказов и даже… русских сказок, - всё, что попадалось под руку.

Какая прелесть – эти книги! Какая услада! Не будь их – что бы она делала этими длинными днями и ночами? А на каникулах дни и ночи сливались для неё воедино, потому что, когда другие спали в доме, она, сунув ноги в  тёплую духовку печи, читала напролёт до утра, а немного поспав, опять и опять. Какой букет чувств и мыслей будили в ней Гёте, Лермонтов, Гофман, Пушкин, Шекспир, Гоголь…  Забывались все заботы дня, и даже любимчик, он…  на время был вытеснен из души.

За окном была снежная, прекрасная зима, но её совсем не тянуло на улицу, или увидеться с кем-то из одноклассников.
Зато в последний день каникул, накануне первого учебного дня…  затрепыхалось сердечко, будто проснулось:
- Завтра встречу…  увижу…  завтра!..

Но…  новая четверть не принесла ничего…  нового в их отношения. Всё было, как прежде: он, гордый, самовлюблённый и величавый, ежедневно скользил мимо, с высоты своего роста попросту не замечая Женьку с её чувствами. Хотя изредка бывали моменты, когда их глаза встречались, и ей казалось, что в его взгляде она читала какую-то нежность и ласку, благодарность, что ли…

Глаза его словно бы нежили её. Но это были лишь краткие мгновения опьянения взаимностью. Они проходили, и любить его казалось уже делом безнадёжным.  Женька не понимала причин происходящего, по-прежнему лишь у этого заветного коридорного окна  на втором этаже искала случайных встреч, чтобы в очередной раз обжечься взглядом синих надменных глаз…

И вот однажды, на перемене, она заметила нечто странное в поведении её соседа по парте, Витьки Киреева. После неожиданного шептания в коридоре с Сергеем, тот вдруг рванул в класс, схватил с парты её дневник, тетради, и помчался по коридору. В недоумении Женька рванула за ним. Вбежала в холл, так называемую Ленинскую комнату с бюстом вождя, глазами стала искать одноклассника. За одной из колонн заметила лишь спины Витьки и каких-то ребят: у окна они что-то горячо обсуждали. Заметила и Сергея.

Не понимая происходящего, прокричала Кирееву:  -  Куда потащил мои тетради? Верни! – но ребята скрылись за дверью коридора, и она тоже, молча, пошлёпала в класс. А перед самым звонком на урок - влетел запыхавшийся Киреев, бросил на парту её дневник, тетради, и при этом загадочно усмехался. Улыбался несколько нарочно, хотя, в целом, как-то разочарованно…

Женька была заинтригована, и весь урок пыталась выспросить у Витьки – что всё это значит? Зачем он хватал её тетради, и кому их таскал? Витёк хитро улыбался и помалкивал, наконец, пообещал всё рассказать на переменке.
И всё же рассказал (хотя и обещал Сергею не говорить ей о происходящем).

А случилась забавная история.  Оказалось, что её любимчик из 10«А» в кармане своей куртки нашёл записку! Любовную! С признаниями и приглашением вступить в переписку. С предложением  –  впредь брать её письмена за одним из портретиков  в этой самой Ленинской комнате, ну, то есть,  в холле на втором этаже.
То ли обрадованный, то ли взволнованный этим событием, Серёга решил выяснить – кто же автор записки? Зная о Женькином интересе к себе (заметил, видимо, её восторженные взгляды?), заподозрил, что это пишет, возможно, она? Решил сверить почерк, потому и понадобились тетради…

Выслушав всю эту галиматью, Женька пришла в ужас. Во-первых, кто-то ещё воздыхал по её любимцу. Во-вторых, эта «кто-то» была посмелее и понаходчивее её, хотя…  кто это? Ей ведь тоже интересно знать! В-третьих, этот случай раскрыл тайну её воздыханий: он всё знал! Знает! Предполагает! В отношении её…  В-четвёртых, он поставил её в неловкое положение перед пацанами класса. Ведь Киреев - болтунишка, и все события скоро станут известны всем…  Да и вообще – как смел он так думать о ней? Этот высокомерный Серёга? Почему? Никаких поводов к тому она не давала.

Да, смятение обуяло Женьку ни на один день. Утешало лишь одно:  та, неведомая соперница, на самом деле, стала лишь предметом насмешек мальчишек, и не более. Так ей и надо, нечего лезть со своими признаниями. Может, написано какой-то дурой? – утешала себя подобными размышлениями Женька.
А вскорости интрига завершилась. Поведал ей о том тот же Витёк. На одной из перемен изрёк:

- Ну, всё… выяснилось…  Теперь всё известно, кто писал.
- Что писал? – переспросила она, не поняв, о чём он говорит.
- Ну, Серёга узнал, кто пишет записки.
- Да? И как это произошло?
- Они с ребятами подследили в холле, видели, как она положила за портрет…
- Вот это детектив! – заволновалась Женька.  –  А всё думали, небось, что я?
- Да нет.  У тебя почерк другой. А Серёга хотел выяснить  –  кто она?..

- Доволен теперь? Девчонка-то хоть кто? Я  –  знаю?
- Ну, эта…  Томка Смирнова из 10«В», может, знаешь?
- Не знаю. А ты?
- Мне пацаны показали.
- А ты на перемене  мне покажешь?  –  (Свой долгий разговор они продолжали уже на уроке).
- Ну, если она будет мимо нашего класса проходить – покажу, - пообещал Витёк.
- А она бывает в нашей секции?
- Кажется, редко…  Она в холле предпочитает.

- Ты прав, Витёк. Но всё равно, покажи мне эту девчонку, так интересно…
Витька только замялся в ответ, а на переменке как-то однажды отозвал Женьку в сторону и прошептал:
-  Смотри…  идёт…  Смирнова…  Томка…

-  Вот эта?  –  воскликнула Женя, увидев, в общем-то, знакомую девчонку: летом они вместе отдыхали в пионерлагере.  Жене она всегда казалась такой занудной, неинтересной, хотя дружила с очень хорошей, милой девочкой, дочерью одной доброй знакомой Жениной матери. Так они, впрочем, когда-то и познакомились,  - сначала через родителей и Валюшку Рожкову, а позже столкнулись в лагере.

Они даже и теперь, иногда, слегка здоровались при встречах, и Женька знала, что учится эта Томка отлично, хотя внешне она, конечно…  мало привлекательна, и чем-то напоминает ворону:  у неё длинный, вытянутый, слегка горбатенький нос, чёрные, как два угля, глаза,  на широком, как блин, лице;  и всегда слегка испуганный, изучающий взгляд, и вечная погружённость в себя. Казалось, что окружающие не интересуют её, т.к. лицо её вообще не выражало никаких эмоций.

Её единственным плюсом была дружба с хорошо воспитанной, милой Валюшкой, ничего другого интересного в Томке не замечалось. И вдруг…  такие эмоции…  чувства…  письма к новенькому в школе парню…  Такая нетерпеливость в возлияниях…
Женька, конечно, была ошеломлена. (А уж как Сергей, надо думать, был огорошен! И горд, наверное, и самодоволен!)

Но события никак не развернулись. Видимо, Томка пришлась не по вкусу её любимчику, а Женя позже написала на эти события любовные стихи. И после прочтения их на одном из классных огоньков  их уже повторяли все девицы её класса. Особенно удивила вечная завистница Светка: как-то ей удалось после одного лишь прочтения запомнить и уже на следующий день, у их заветного окна в коридоре, повторять наизусть, изредка переспрашивая у Женьки отдельное слово или строчку.

Женька была поражена её памятливостью на любовные стихи, хотя в учёбе она как-то не очень-то блистала. Но помогла ей восстановить весь стих: так-то всё тайное и стало явным, да ещё зафиксированным в стихах.

Вот так и случилось, что много сладостных минут дало Женьке это чувство к, в общем-то, малознакомому мальчишке.  Долго испепеляла её грудь эта любовь, которую позже она окрестила первой в своей жизни. Первой по глубине и силе поражения её сердца, воображения, впечатлительности.  Десятки стишков потом ещё напишет она о нём, пытаясь выразить всё то, что пробуждало её импульсы.

Но главной наградой было само чувство, та сладость, что пребывала в сердце, и с годами, вспоминая о безответной первой любви, она стала понимать, что такие чувства – такое чувство! – Господь посылает людям либо для испытания их сердец, либо затем лишь, чтобы показать, каким неизбывным богатством способен

Он же, Господь Бог, наделять людей, если того захочет,  или если Он кого-то из всех избирает в свои посланники, свои проводники, трансляторы ли прекрасного  -  из самих глубин Космоса, Небес, великого, недосягаемо высокого Бытия…

Так думает Женька теперь.  А Сергей…   У каждого из них была своя дорога. Но она навсегда осталась  благодарна и ему, и своему чувству, и Господу Богу за те многие-многие, просто великие догадки, высказанные ею позднее в очень хороших стихах о космических началах в отношениях людей, пересечениях их путей и судеб.
Как это она догадалась о том ещё в 80-х, и 90-х?

Мы – звёздная пыль, но разных галактик.
Я – только идея, а ты – только практик.

Всегда и везде – мы разные сути,
А были недавно как равные люди,
………………………………………………………

Эти прозрения дорогого стоят. А диктовало их большое, непреходящее чувство к конкретному человеку. И имя этому чувству Любовь. Непреходящая Любовь! Так что, Господь, Ты был услышан кротким сердцем-мембраной, за что и восхваляем  до сих пор…
1988 / 13.11.2012.
Валентина  Лефтерова