Мы все из времени Высоцкого

В конце июля 1980 г. не стало Владимира Высоцкого. Москва, чистая, малолюдная, увлеченная Олимпиадой, этого почти и не заметила. Из публичных сообщений о смерти нашего великого современника запомнились два: «пойманная» на собственноручно перестроенный коротковолновый приемник информация Би-Би-Си, да скромное объявление над кассой «Таганки» «умер актер В.Высоцкий». Официальных сообщений так и не последовало. Для нас, прослушавших почти весь репертуар его песен, не единожды пересмотревших спектакли с его участием, встречавших актера на улицах Москвы,  в ресторанах, в вестибюле театра или на редких концертах в узком кругу – он не был великим, особенным и недосягаемым. Скорее, наоборот, казался близким, своим в доску, слегка бесшабашным и не лишенным обычных человеческих пороков. Мы его любили, обожали, поэтому столь ранний уход стал трагедией, большой утратой. А страна жила своей жизнью: закончилась Олимпиада-80, не совсем полноценная, бойкотная в связи с вводом наших войск в Афганистан. Оттуда продолжали поступать цинковые гробы – «груз 200». В горьковскую ссылку за «инакомыслие» отправился академик А.Д.Сахаров. Мы все продолжали жить, учиться, делать карьеры и состояния, рушить страну. Мы, пережившие Высоцкого и то непростое, противоречивое, но такое близкое и дорогое время, умом, сердцем и кожей понимаем и чувствуем неразрывную связь всего происходящего сегодня с  прошлым, ставшим нашей Историей. В которой совершенно особое место принадлежит ему – нашему Семенычу, «не успевшему дожить и допеть», но такому понятному в простом и яростном человеческом порыве «хоть мгновение еще постоять на краю…»



В семидесятых мы  тишком
                Читали  Бродского,
И пробовали петь с Пашком
                Под тембр Высоцкого.
Тогда, запретный самиздат,
                Таясь от кагэбэшников,
Печатал  Пашкин сводный брат
                Серёга Свешников.
В стране, закрытой на засов,
                Верх казуистики,
А в треске «вражьих голосов» -
                Эквилибристика.
Портвейн мешая невпопад
                С какой-то гадостью,
Хрипел надрывно Пашка  бард:
                "Нигде нет святости".
И мы,  не попадая  в такт, 
                Орали истово,
Не так,  ребята,  всё не так, 
                Начать  бы с чистого.
В Москве Таганка   -   островок 
                Свободомыслия,
Туда не хаживал «совок»:   
                Чужая колея.
Что на нейтральной полосе,
                И что на паперти,
Казалась нам тогда, как всем,
                Дорога скатертью.
Пашок мой, не закончив вуз,
                Судьбу освистывал,
«Двухсотый» из Афгана груз
                В Москву вернули чистую.
В столице  олимпийский пыл, 
                Не даст уснуть,
По улицам  Володя плыл
                В последний путь.
В тот черный  олимпийский год 
                Не стало Гамлета
И друга Паши из Заброд…,
                Я пил, коль налито.
А город возносил в грозу
                Молитву поминальную,
И  мишка уронил слезу
                По ним прощальную.

                ******
Тут, на Ваганьковском, в тиши,
                Семеныч бронзовый,
Куда ему теперь спешить
                В закате розовом?
На сельском кладбище всегда
                Рядком Пашок и мать,
И сколько бы  не мчать годам,
                А им - по двадцать пять…
Тоска,  паскуда, по пятам,
                Тоскою  болен я,
Не так, ребята, было там,
                А здесь – тем более.
В какую влезли колею,
                Свою, чужую ли?
Я не пойму, запоем пью:
                Почто обжулили?
Когда пришла она, напасть,
                Мы не заметили,
Теперь в какую верить масть, 
                Нам не ответили.
Несут галопом кони нас,
                Спешат, стараются,
Уже медовый скоро Спас,
                Июль кончается,
Несут по краю кони нас,
                А сердце мается,
Ведь в августе,  который раз,
                Беда случается…