Пятьдесят оттенков красного

Рассказ

********

Борис сидел в глубоком кресле у окна и пытался хоть что-то почувствовать.

Занимался он этим безуспешно уже почти год – с  того самого мгновения, как от него ушла жена. Ушла практически без объяснений, повторив чуть ли не тысячу раз подряд фразу, которую Борис ненавидел – из-за её расхожей, навязанной стандартами дешёвой литературы и низкопробных фильмов, пошлости: «Я встретила другого». Восемь лет тихого спокойного брака полетели в пропасть, к чёрту в зубы, в тартарары!

 Как она могла?!

Но она смогла. Ушла и не обернулась, как говорится.

Борис никогда не думал, что это возможно – перестать что-либо чувствовать вообще. После  ухода жены он ждал приступов сердечной боли; вспышки обиды или ярости; острого желания её вернуть; стремления немедленно сделать что-то такое, чтобы она «оценила» и вернулась сама… И – ничего. Полная душевная неподвижность, словно сердце его вдруг сковало морозом глубокого наркоза в самый разгар мягкого августовского дня, когда лето ещё полно сил и цвета, но близкая осень уже даёт о себе знать лёгкими прозрачными намёками: увядшим на ярко-зелёном кусте листом, переспевшей и забродившей поздней ягодой, крепким бочком яблока, испускающего отчётливый винный дух…

Но самым страшным было даже не это.

Он никогда не верил, что с ним случится такое, чему место только в тех же дешёвых -  а пусть даже и дорогих! – голливудских фильмах. Он когда-то смотрел фильм «Цвет ночи» … вместе с женой… и засмеялся про себя, когда главный герой, которого играл Брюс Уиллис, перестал воспринимать красный цвет. «Ловкий психологический ход режиссёра!» - прошептал он в полумраке зала кинотеатра, обращаясь к жене, и вдруг заметил, что по щеке Лики стекает слезинка, в которой, как в фокусе крошечной линзы, искажённой выпуклой  миниатюрой отражается его искривлённое «понимающей» усмешкой лицо. Он нахмурился и перевёл взгляд на экран, на котором разыгрывалась фальшивая, как он тогда полагал, «драма чувств».

А когда Лика ушла, это случилось с ним.

Он больше не видел красного.

«Это же невозможно, так не бывает в реальной жизни, это бред, полнейший бред!» - твердил он себе. Но факт оставался фактом. Исчезли краски заката, яркие рекламные плакаты перестали резать глаза, даже с пачки сигарет марки «Мальборо», которые Борис курил, исчез этот проклятый цвет! Всё в окружавшем его мире словно выцвело и поблёкло. Поддавшись уговорам одного приятеля, Борис пересилил себя и сходил-таки к психологу, хотя представителей этой профессии он откровенно считал шарлатанами.  И психолог просветил Бориса: так действительно БЫВАЕТ.

После чего наступило, как ему показалось, окончательное оцепенение всей его натуры, души, всего его существа.  Он не чувствовал ничего, кроме физического дискомфорта – иногда. Когда, например, стул в кафе оказывался слишком жёстким,  или Борису – в зависимости от капризов погоды - становилось слишком жарко или чересчур холодно. Человек-робот – ещё один термин, который Борис прежде считал насквозь фальшивым, - вот кем он стал спустя год после ухода Лики.

Итак, он сидел в кресле у окна и пытался почувствовать хоть что-нибудь, кроме лёгкого сквозняка,  сочившегося сквозь щёлку приоткрытой оконной створки и овевавшего его бесстрастное лицо.

Зазвонил телефон, стоявший на столике у окна. Это мог быть шеф, внезапно и спешно пожелавший узнать мнение Бориса по какому-либо вопросу – в нерабочее, между прочим, время, в законный выходной день! Или один из старых приятелей, с которыми Борис поддерживал видимость дружеских отношений. Видимость, потому что на большее его чувств и эмоций давно уже не хватало. Но оставаться  совершенно  одиноким человеком как-то тоже… не совсем прилично, что ли, поэтому Борис иногда пересиливал себя и общался с некоторыми друзьями и знакомыми. Или это мог быть кто угодно – ну, ошибаются же иногда люди, набирая чей-то номер… Борису было, в принципе, всё равно. Ленивым движением протянув руку, он взял с подставки трубку и почти беззвучно, ровным безразличным голосом, лишённым интонаций,  произнёс:

- Слушаю.

- Боря! Боречка!.. – выпалил в самое его ухо знакомый до малейших оттенков голос Лики.

Он вздрогнул и едва не выронил трубку из внезапно вспотевшей ладони:

- Ты?!

- Боря, прости! Я подлая, я гадкая, я так тебя обидела, ударила… Прости меня, Боречка, любимый!  Я возвращаюсь, то есть, я… могу?.. Я могу вернуться к тебе… к нам… сюда, домой?  Боря! Я хочу быть с тобой – всегда! Прости…

Она что-то бормотала в трубку, уже заплакав, уже еле выговаривая слова, уже хлюпая носом и нервно смеясь – на грани истерики, но он почти не слышал её.

Он расширившимися глазами смотрел в окно – и видел:

- ярко-красную коляску, в которой молодая мамочка выгуливала по скверу своего малыша;

- красное  пластиковое  ведро в руке соседа, толстого типа в мятых домашних штанах и полосатой футболе,  торжественно шествовавшего  к мусорным бакам;

- светло-красные ягоды земляники, плотно уложенные в стеклянные баночки – бабки на углу улицы продавали эту природную благодать;

- алые паруса на рекламном щите и огромные алые же буквы – турфирма предлагала гражданам поездки на самые разнообразные курорты мира;

- пёстрый мячик с красными, синими, жёлтыми и зелёными бочками, в который азартно играли дворовые мальчишки;

- наливавшиеся насыщенным алым цветом вечерние облака…

- и ещё пятьдесят… сто… миллион оттенков красного цвета! Он был везде, этот цвет, он насытил плоский бесцветный мир сочными всполохами, он словно громко кричал Борису: «Я – здесь, я –  сама Жизнь! Прозрей! Смотри!»

И Борис это ВИДЕЛ – этот цвет победы, цвет любви, цвет Жизни!

Лика продолжала что-то бормотать в трубку, уже почти неразборчиво, Борис уловил только скомканные слова: «Ошибка… прости… никогда… всегда…».

Перехватив трубку покрепче, он заорал, перебив её:

- Где ты?! Лика, ты где сейчас?! Я приеду, сию секунду приеду!

- Я… у нашего дома… я с моб… с мобильного звоню… - всхлипнула она.

Борис отшвырнул тяжеленное кресло одним движением, бросился к окну, распахнул створки, едва не оборвав занавески, и лишь чудом не выпал на асфальт, перегнувшись через подоконник.

И сразу увидел жену.

Она стояла на углу, возле маленького продуктового магазинчика,  в лёгком красном платьице, одной рукой прижимая к уху телефон, а другой утирая ручьями лившиеся по её лицу слёзы.

Борис вылетел из дома на лестницу с такой скоростью, что тёмно-красный половичок, лежавший на площадке  у входной двери, лихо отъехал к порогу соседней квартиры…