Как Хамыц женился

         
                Из нартских легенд.

Было время – изобильно жило нартское селенье.
       Но наслали боги кару, лютый голод наступил.
По горам бродили нарты, тем кормились, что охотой
       добывали, а сельчанам дичи и Хамыц возил.

Стал он с Жёлтой Овсяницы, дальней и большой равнины,
       добывать голодным людям быстрых маленьких косуль.
В Хускадаге бил оленей, а индеек чернопёрых
       приносил с вершины Чёрной и крутой горы. В лесу

как-то день бродил напрасно: на полёт стрелы добыча
       всё его не подпускала, даже птицы не видал.
Вечерело, как наткнулся на пасущихся оленей,
       белого большого зверя высмотрел. «Афсати дал

этого оленя», – сразу он прицелился, но сильный
       (прогремел по всем ущельям) испугал животных гром.
Во все стороны олени разбежались, ну а белый
       замертво упал на землю. И Хамыц подумал: «В том

вряд ли есть моя заслуга, что убит олень, однако
       нет ни облачка на небе – что за грохот услыхал?
Никого нигде не видно». Тут малыш из чащи вышел,
       от земли вершок, не выше, но орудовать он стал

так уж ловко да умело, поразив сноровкой нарта.
       Шкуру с бока у оленя снял мгновенно. «Повернуть
сам громадину не сможет. Я надеюсь: воля бога,
       чтобы всё-таки достался зверь Хамыцу». Но взглянул

и увидел диво: малый тушу тяжкую приподнял,
       а в руках его на воздух, словно белый мотылёк,
добытый олень взметнулся, повернулся нужным боком,
       лёг, что лёгкая тряпица, как задумал тот, у ног.

«А бедовый-то мальчишка!» – с удовольствием подумал
       нарт Хамыц. Блюдя обычай, веточек сухих собрал
и пошёл туда, где шкуру до конца снимал с дичины
       маленький охотник. Там он поклонился и сказал,

бросив, как велели предки, ветки на бочок олений:
       «Да пошлют удачи большей боги!» Слушает ответ:
«Что даруют, пусть обоим то достанется!» Проворно
       мальчик стелет бурку нарту: «Добрый гость, присядь, сосед».

«Пособлю, не то устанешь!» – «Бог управиться помог мне», –
       и разрезал тушу споро. Вынул внутренности, их
вмиг на дерево закинул: «Пусть получат приношенье
       те, кто ожидает молча – духов чествую своих».

Голову Хамыц повесил: «Не отдаст мне часть добычи.
       И с каким лицом вернусь я, без еды в село войду?»
А охотник приготовил мясо лучшее для жарки;
       вот четыре взял шампура, припевая на ходу,

на огонь кладёт, румянит, поворачивая часто.
       У голодного Хамыца заурчало в животе.
«Не иначе, не один он, ждёт своих друзей, наверно», –
       тот, однако, два шампура перед ним кладёт, и те

взглядом проводил голодным. Не успел моргнуть – хозяин
       мясо вкусное съедает и Хамыцу говорит:
«Ты едва шашлык осилил. Как, выходит, мало надо,
       чтобы нартского мужчину на охоте накормить».

И второй, для нарта лишний, подтащив к себе поближе,
       скушал сам, тогда как первый – доедал Хамыц с трудом.
«Удивительный юнец-то: быстро ест, да столь обильно,
       не простого он рожденья». Потрапезничав, потом

уложил охотник нарта на постель из груды листьев,
       разместив её в пещере. Чтобы сухо и тепло
было спать, своею буркой гостя он укрыл, а после
       обрабатывать стал шкуру, на полоски резал, плёл

путы для коней и плети, да красивые уздечки.
       Так работал он полночи. «Почему не хочешь спать?»
«Чтоб ты мог сказать, кто нынче твой товарищ по охоте,
       я плету уздечки, плети. Можешь их на память взять,

а иначе не поверят, скажут: «Байки!» ваши люди».
       Утром пригласил Хамыца: «Нам друг друга испытать
следует. В глухом ущелье поохотимся мы вместе.
       Хочешь ли пойти в засаду или будешь зверя гнать?»

«Стар на гай ходить я, мальчик. Лучше я покараулю,
       на меня гони оленей, буду бить их, что есть сил».
Стал загонщиком охотник. Побежал по гребню вихрем,
       по-орлиному вскричал он, – кто-то хорошо учил!

Слышен соколиный клёкот – по другому гребню мчится.
       Напугал животных, – сбившись в разношерстный гулкий ком,
скопом кинулись наружу, выбежали на Хамыца.
       В изобилие такое мог поверить нарт с трудом

и прохлопал, растерявшись, всё на свете – стая скрылась.
       Маленький охотник глянул из ущелья: «Где же дичь?»
«Где ж ей взяться-то: не вышла». Но ответ обидный нарта
       тот и не заметил будто: «Отдохни, такая тишь

здесь, один я поохочусь», – и опять ушёл в ущелье.
       Соколом не клекотал он и ни разу не вскричал
по-орлиному, – тихонько, стаю поднимая, гнался
       за богатою добычей, молча стрелами сбивал.

Сто раз по' сто – просто гору настрелял, ещё раз столько.
       Прямо к старшему добычу притащил и стал делить.
На три кучи без раздумий раскидал большую груду.
       Смотрит нарт в тревоге сильной: «Знать, меня он оскорбить

собирается – нас двое, а добычу на три части
       разобрал, себе две части, кажется, возьмёт из трёх...
Сколько прожил я на свете, в скольких странах был в походах,
       а никто такой обиды мне не причинял». На мох

нарт присел в печали горькой. «Подойди, мой гость, поближе.
       Долю старшего на выбор ты возьми, – провозгласил, –
и товарищеской доле приготовь ещё местечко».
       И Хамыц доволен очень: «Молодец, не обделил!»

Часть одна осталась младшему, и то она огромна.
       Всю тяжёлую громаду им же добытых зверей
вскинул на' спину он сразу, как сухого хмеля вязку,
       ласково простился с нартом и пошёл домой скорей.

Рад Хамыц такой удаче, поволок добычу к нартам,
       но подумал: «А ведь люди спросят: как зовут его,
кто охотился с тобою?» – за товарищем вдогонку
       он пустился. Тот увидел: «Ты, Хамыц, забыл чего?»

«Извини за то, что имя не спросил твоё, откуда,
       кто такой ты?» Отвечает странный юноша: «А мы
числим в предках донбеттыров, к роду отношусь Быцента,
       обитаем под землёю и живём в объятьях тьмы».

«Слово нартское послушай: породниться захотел я
       с вами – взять жену Хамыца в этом доблестном роду.
Хоть росточком невелики, мужества какого люди!
       Много видывал я женщин, – лучше вашей не найду».

«Это хорошо, согласен, с радостью бы породнились
       с нартами, но ты подумай: вспыльчивы, как порох, мы,
за обиды беспощадно мстим, всегда нетерпеливы.
       Малый рост: всего две пяди, и не выше мы сумы

нартской, и в обхват поменьше, но достоинства немалы, –
       нашим смелости и силе испытанья не нужны.
Я сестру свою охотно за тебя бы выдал замуж,
       думаю, нигде ты больше не найдёшь такой жены.

Есть препятствие для брака: насмехаться любят нарты.
       От издёвок мы болеем, нам упрёки смерть несут.
И боюсь, что не сумеешь уберечь сестру. Что скажешь?»
       «За меня её отдайте, от всего жену спасу».

«Будь по-твоему», – назначил срок явиться за невестой,
       пригласил домой охотник гордого Хамыца. «Где
дом ваш, объясни подробно». – «Проложу тебе дорогу
       через лес, а после, гость мой, ты пойдёшь по борозде.

Обнажу я меч, направлю в сторону родного дома,
       словно улицу, дорогу сквозь дремучий лес пробью,
а по всей большой равнине и до муравьиной кучи
       борозду ногой пророю. Там найдёшь ты нас». К ручью

удалился, попрощавшись. А Хамыц, в село вернувшись,
       рассказал об этой встрече, и в договорённый срок,
взяв отряд из лучших нартов, он поехал за невестой
       через лес да по равнине, – повторяя, как урок,

объяснение дороги. Борозда вела их точно,
       а у муравьиной кучи спешились. Из-под земли
низкорослые Быцента выскочили встретить гостя,
       бурки приняли, доспехи, в дом подземный унесли.

Распахнули настежь двери, вглубь ведущие. Вступили
       в дом их нарты, был приветлив с ними небольшой народ.
Подготовились к приёму и богато угостили
       жениха с его друзьями. Вот уж время настает

познакомиться с невестой. Дружкой был Сослан у нарта,
       людям он сказал Быцента: «Покажите мне сестру
новую – невесту брата». Смотрит – в комнате соседней
       девушки рядком на креслах, все красавицы. «Сотру

с глаз моих туман при виде красоты такой, девицы!
       Кто ж сестра моя?» – «Не там ты ищешь, – а она лежит
на коврах». – «Да что за шутки, покажите мне невестку!»
       Подвели его к постели, подняли тюфяк, и вид

ужаснул невестки новой – ведь под тюфяком сидела
       пучеглазая лягушка. Да, с трудом поверил он,
что под шкуркою лягушки скрыта девушка-невеста,
       сговорённая Хамыцу. Нарты услыхали стон:

«О-о, Хамыц в почтенный возраст уж вошёл, а всё не может
       до сих пор жениться – люди насмехаются над ним!
И не спрашивайте, дружки, о невесте, – не отвечу.
       Неразумный, опозорил вовсе сватовством своим!»

Дружки нартские вскочили на коней и восвояси,
       сватовство свернув, убрались. Оттого, печальней всех,
выезжал жених последним, вёз под лукою лягушку:
       «Беспощадны будут нарты, никогда не смолкнет смех!»

Дома он коня в конюшню водворил, седло и сбрую
       снял, отнёс в свои покои, бросил в угол. Опустил
голову свою до полу, поднялись горою плечи.
       От стыда ничком на ложе повалился, сон сморил

бедного Хамыца. Только вдруг лягушка превратилась             
       в девушку. Открыл глаза он, изумился: свет небес
и краса земли играют на лице её прекрасном,
       воздух в комнате сияет, хоть плотна ночных завес

в окнах ткань, – до пят одели волосы её и светят,
       словно солнце божье. «Кто ты: дух небесный ли, земной?»
«Не ищи меня меж духов, кровь течёт во мне живая,
       ты на мне, Хамыц, женился, хоть не знал меня такой.

Днем я в лягушачьей шкурке, ночью – девушка из рода
       знаменитого Быцента, Быценон меня зовут».
«Вот постель твоя, супруга!» – «Нет, не лягу я сегодня.
       Свой большой сундук открой мне, и уж не сочти за труд,

покажи мне ткани, обувь, всю одежду и припасы,
       что накоплены тобою вплоть до дня женитьбы». Ей
он открыл сундук с богатством тканей шёлковых, суконных,
       а она их разложила и одежду для людей,

выкроив искусно, сшила, кожи в обувь превратила.
       Всё, что требовалось, чтобы с головы до ног одеть
сто мужчин, уже наутро приготовленным лежало.
       На вторую ночь супруга тем же занялась. «Ответь:

наготовила одежды, обувь для двухсот мужчин. Что дальше?»
       «Сделай так: убранство это днём пожертвуй беднякам.
И не бойся, что богатство ты растратишь – не иссякнет
       всё, к чему я прикоснулась». Он, подстать жене, и сам

щедрым стал, и долго нарты удивлялись: да откуда
       столько обуви, одежды у Хамыца завелось?
И его благодарили, втихомолку потешаясь
       над невиданной женою. Обижался он всерьёз.