В. В. Маяковский о поэте и поэзии

  В одном из своих ранних стихотворений молодой Маяковский напрямую обращается к нам:

     Грядущие люди!
     Кто вы?
     Вот — я
     весь
     боль и ушиб.
     Вам завещаю я сад фруктовый
     Моей великой души.   («Ко всему» 1916)

     Налицо тревожный контраст, терзающий душу поэта: он - «весь боль и ушиб» - выращивает «сад фруктовый» для людей будущего. То есть отношения поэта с современностью не складываются, ведь именно разлад с действительностью, невозможность найти отклик в сердцах читателей побуждают лирического героя обратиться к грядущим людям.

     Пройдёт четырнадцать лет, закончится первая мировая война, отгремит революция, отполыхают пожары  войны гражданской, отступит разруха, а Маяковский, как бы предвидя всевозможные манипуляции вокруг своего имени и творчества, за несколько месяцев до смерти снова обратится к нам:

     Слушайте,
               товарищи потомки,
     агитатора,
               горлана-главаря.
     Заглуша
               поэзии потоки,
     я шагну
               через лирические томики,
     как живой
               с живыми говоря.  («Во весь голос» 1929-1930)

     Прислушаемся к этой просьбе поэта и задумаемся, что же заставило его обращаться к людям будущего «через хребты веков и через головы поэтов и правительств».

   
     Тема поэта и поэзии, взаимоотношений поэта с окружающей действительностью, его места в этой самой действительности является важнейшей в творчестве Маяковского. В ранней лирике она решается как противостояние поэта толпе, воспринимающей его как шута, развлекающего её сытую и тупую праздность. («Нате» 1913)

      И вместе с тем поэзия — великое и прекрасное откровение. В двух стихотворениях 1914 года, посвящённых этой теме: «Послушайте!» и «А всё-таки» - появляется образ Бога, причём Бога «очеловеченного», очень простого, страстного поклонника поэзии:

     И Бог заплачет над моею книжкой!
     Не слова — судороги, слипшиеся комом;
     и побежит по небу с моими стихами под мышкой,
     и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.  («А всё-таки»)


     Во время революции и гражданской войны поэт много работает в окнах РОСТА, пытаясь на своём примере показать, как должны трудиться представители творческой интеллигенции для своей страны, для революции, для будущего. Вот одно из типичных стихотворений этого периода:

     Раньше были писатели белоручки.
     Работали для крохотной разряженной кучки.
     А теперь писатель — голос масс.
     Станет сам у наборных касс.
     И покажет в день писательского субботника,
  что Россия не белоручку нашла, а работника.  («Раньше были писатели белоручки» 1920) 

     Главную мысль этого стихотворения продолжают и развивают «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» (1920), «Приказ по армии искусства» (1918), «Приказ №2 армии искусств» (1921) и многие другие.

     Однако безоглядное служение поэта революции, злобе дня, отказ от того, о чём  ХОЧЕТСЯ  писать, во имя того, что  НАДО  писать, вероятно, не давали ему полного удовлетворения.

     Уже в 1924 году в стихотворении «Юбилейное» проскользнут многозначительные и тревожные слова о ненужности  поэзии современникам. И это  в  то время, когда в стране одна за другой создаются писательские организации, начинают издаваться литературные журналы, когда в поэзию входит большое количество «пролетарских» поэтов. Но мы помним, что в двадцатые годы прошлого века возрастает идеологическое давление на деятелей искусства и художественное творчество пытаются превратить в рупор идей коммунистической партии. В это время на первый план в литературе выдвигаются именно «дельцы и пролазы», которым рабоче-крестьянское происхождение и партийный билет вполне заменяют талант. И у Маяковского,  искренне желавшего быть полезным революции и своему народу, появляется ощущение своей ненужности.

     Об этом он размышляет в  предсмертной поэме «Во весь голос». Тема поэта и поэзии является здесь ведущей и решается, как и во всём творчестве Маяковского, трагически. Потеряв надежду обрести понимание современников, предвидя свою скорую гибель, поэт обращается к «уважаемым товарищам потомкам», к нам.
 
     Своим самым значительным литературным достижением Маяковский считает сатиру, хотя он мужественно сознаёт, что стихи, посвящённые злобе дня, живут недолго. Поэту хочется верить в то, что его «стих трудом громаду лет прорвёт» и явится перед потомками «весомо, грубо, зримо», чтобы поведать  им о трудном времени, в которое довелось жить поэту.

     Но в этой мысли таится, наверное, самое трагическое противоречие Маяковского: рассказывать об исторических событиях, пропагандировать и агитировать не есть предмет поэзии. Хотя Маяковский и пытался убедить читателей и особенно себя в этом. Вот что писал он в 1923 году в стихотворении «Весенний вопрос»:

     Я, например,
                считаюсь хорошим поэтом.
     Ну, скажем,
                могу
                доказать:
                «самогон — большое зло».

     Так и хочется спросить: «Владимир Владимирович, а поэту ли надо это доказывать? Или у поэзии всё-таки есть другие темы?»

     Конечно, всё это Маяковский прекрасно понимал, об этом смущённо и оттого грубовато сказал ещё в стихотворении «Юбилейное»:

      Нами
           лирика
                в штыки
                неоднократно атакована,
     ищем речи
               точной
                и нагой.
     Но поэзия -
                пресволочнейшая штуковина:
     существует —
                и ни в зуб ногой.

     Но поэт продолжал «становиться на горло собственной песне», и появлялись такие стихотворения как «Евпатория» (1928), «Земля наша обильна» (1928) и даже...   «Поиски носков» (1928):

     Из сердца
              лирический сор
                гони...
     Иные
          причины
                моей тоски:
     я страдаю...
                Даёшь,
                госорганы,
     прочные,
              впору,
                красивые носки!



     Шли годы, и Маяковский понимал, что как поэт он не реализовал себя в полной мере, что время, глашатаем которого он так искренне хотел быть, отторгает его.

     Скоро вот
                и я
                умру
                и буду нем,
- обронил тридцатилетний поэт в стихотворении «Юбилейное».  Настораживает слово «скоро».

     В последующие годы мысль о смерти  встретится ещё не раз  и всегда рядом с размышлениями о творчестве, о месте поэта в окружающем мире, среди современников.

     «Во весь голос» - это прощание и завещание Маяковского, так и не нашедшего той грани, до которой поэт может служить злобе дня, оставаясь поэтом, не превращаясь в «агитатора, горлана-главаря».

     Жить ему оставалось совсем немного, а он ещё и торопил:
 
     Товарищ жизнь,
                давай быстрей протопаем,
      протопаем
                по пятилетке
                дней остаток.

     И дальше о себе уже в прошедшем времени:

     Мне
         и рубля
                не накопили строчки,    
     краснодеревщики
                не слали мебель на дом. («Во весь голос»)


     В апреле 1930 года Маяковский застрелился. Современники, литературоведы и критики приводят множество причин, подтолкнувших его к роковому шагу. Но думается,  будь у поэта уверенность в правильности выбранного им творческого пути, сознание того, что он реализовал свой огромный талант, он сумел бы преодолеть все трудности и выстоять. Трагедия Маяковского в том, что такой уверенности у него не было.