Н. Благов. Поэма Волга

Поэма Николая Благова "Волга"

Об истории создания поэмы, ее истоках живо и трепетно рассказывает Л. И. Благова:
«В декабре 1955 года Коля начал писать свою первую поэму – «Волгу». Задумал он ее давно. В марте месяце, к рождению первого сына, она была закончена. Для написания поэмы это очень короткий срок. Таков был стиль, манера работы Благова. Он редко сидел за столом, сочиняя стихи. Но о стихах думал постоянно, именно сочиняя их. Затем садился за стол и записывал готовое стихотворение… Давно задуманная и продуманная поэма «Волга» была написана за 3–4 месяца. И я решусь сказать, что это одно из лучших произведений о Волге в русской поэзии (не считая Некрасова).
Волга была одной из тех чудес, которое Благов увидел еще в детстве. Впервые настоящая Волга открылась Благову в Тургеневе. Весной перед его глазами предстал первый настоящий ледоход – это незабываемая картина. Затем разлив Волги… На старой карте (1928 г.) видно, какая была пойма Волги у села Тургенево. Войдя в свои берега, она оставляла многочисленные озера, луга заливные, где трава вырастала выше человеческого роста. Камышиные заросли, в маленьких озерцах желтые, белые кувшинки. Из тростниковых зарослей прямо из-под ног выпархивают птицы, вьющие там гнезда. Стаи перелетных птиц задерживались на этих озерах. Всего, всех красот природных не перечислишь. Все это наблюдалось подростком Благовым, и не было конца его восхищению и удивлению. Может быть, в том, что он на всю жизнь сохранил способность удивляться природе, ее красоте, и есть секрет его поэтического таланта.
Сколько было исхожено по волжской пойме! В одиночку, с друзьями… После половодья в пойме оставался бросовый лес, бревна разбитых плотов. Делом мальчишеской гордости было наловить как можно больше леса для дров и других домашних нужд.
Была и другая Волга – Волга, ставшая водохранилищем. Те грандиозные, союзного масштаба события, когда создавалось «Куйбышевское море», пришлись на пору студенчества Благова и его работы в газете «Ульяновский комсомолец». Это была другая Волга, но она также восхищала – широким своим простором, большими пристанями, красивыми теплоходами. Много было написано очерков, статей о новой Волге, о мощных турбинах, о селах, которые преобразились, когда к ним пришла волжская сила в виде энергии Волжской ГЭС. Пришла новая Волга, которую Благов не принял сердцем, но не мог отвергнуть умом. Она оставалась для него той же великой русской рекой. А с прежней Волгой он простился, как прощаются с детством, которое не возвращается».
Поэмой «Волга» Благов развивал традицию поэтических произведений о Волге, заявленную еще Н. Карамзиным («Волга»), Н. Некрасовым («На Волге. Детство Валежникова»), Д. Садовниковым («Из-за острова на стрежень…») и продолженную в XX веке Н. Клюевым («Поволжский сказ»), П. Орешиным («Волга. Русская песня»), М. Дудиным («Волга») и другими авторами. И все же прав В. И. Чернышев, отметивший, что именно Благов, создатель «целого материка стихов о Волге», «написал первую поэму» о ней.
Поэма создавалась в пору все возрастающего интереса поэтов к «волжской» теме: резким увеличением количества произведений о Волге отмечена отечественная поэзия второй половины XX века. В региональных и центральных изданиях публикуются подборки стихотворений о «великой русской реке», появляются поэмы о ней, именем Волги поэты называют сборники стихотворений: «Песня о Волге» Ф. Фоломина, «Волга» И. Комолова, «Поэма о Волге» Н. Палькина и др. В 1984 г. в Саратове вышел сборник, названный по строчке из поэмы Благова – «Волга, слава тебе!». В нем были представлены произведения о Волге более десятка современников Благова. В числе этих произведений и его поэма «Волга».
Актуализация «волжской» темы в поэзии, по всей видимости, была связана с созданием Волжского водохранилища и с открытием Куйбышевской гидроэлектростанции. Поэма Благова была приурочена к этому событию. Начало работы над ней отмечено декабрем 1955 года. Через три месяца – в марте 1956-го – она была завершена. В эти годы шла усиленная подготовка приволжских территорий к затоплению, окончательно завершившемуся в 1957 году.
Поэма сразу же заняла одно из ключевых мест в поэзии Благова: она дала название поэтическому сборнику 1957 года, включалась едва ли не во все последующие сборники, удостоилась пристального внимания критики. С. Касович, В. Азанов отмечали достоинства поэмы, видя их в своеобразии композиции. В. И. Чернышев писал, что поэма «хорошо продумана и гармонично выстроена по законам лирико-эпического жанра. События и герои эпического сюжета органично сплетены взволнованным голосом автора в его лирических оценках и лирических отступлениях». Как видно, разные исследователи обратили внимание на сюжетно-композиционную организацию поэмы, на своеобразие ее структуры.
Структура «Волги» характеризуется отсутствием традиционного для жанра поэмы деления на части, что, на наш взгляд, является показателем неразрывного единства в поэме двух ее сюжетных линий: лирико-патетической и событийной. Первая представляет собой «здравицу», гимн Волге-России, внутрь которой включена вторая – рассказ об артельщиках и матери. Эти сюжетные линии настолько «спаяны», что лишь с большой долей условности в поэме можно выделить «пролог» и «эпилог», а внутри них – событийную «главу» об артельщиках и матери. Обе эти линии постоянно перетекают, дополняют друг друга, прочно связаны единой поэтической мыслью, пафосом поэмы, «сквозным» структурообразующим мотивом «праздника жизни».
Праздничная, торжественно-патетическая тональность «Волги» определяется, по всей видимости, с одной стороны, приуроченностью произведения к созданию Волжского водохранилища, с другой – хронотопом «весны», царствующим в поэме. Благов, будучи «сыном века», чутко откликающимся на его боли и радости, воспринимал открытие Куйбышевской ГЭС как несомненное благо для страны и ее жителей. Поэтому последнее перед затоплением половодье Волги воспроизводится поэтом как прощание с «дорогой древней» и начало новой жизни, связанной с переездом людей на новое местожительство:

…из поймы обжитой сады и деревни
Выселяются,
Морю давая простор.
………………………………………
Все привстало,
Задвигалось, оторопело,
Все пошло,
Что пожар бы подвинуть не смог.

Мотив праздника, обновления, связанный с событием строительства ГЭС, обретает «сквозной» характер в описаниях пейзажа, «нового волжского села», домов в нем: «гремит обвалявшийся в первом загаре, // Облаками намыленный, // Праздничный день»; «В новом волжском селе, // Как в поселке рабочем, // Домик к дому стоит, // Не устанешь глядеть»; «В этих светлых домах // Детям как в теремах»; «Дом шатровый на диво заладит бабенка»; «Ты смотри – // Извитые наличники-брови // И крылечко с высокой парадной звездой». «Дом – картинка, мамаша. // Поставлен на совесть», – оценивает артельщик Василий дом матери. «Ради праздника» просит Василий тракториста помочь ей.
Мотив праздника заявлен в полную силу в самом начале – в «прологе» поэмы, представляющем картину весеннего половодья и труда на пристани. Все здесь определяется хронотопом «весны», являющимся «времяпространством» праздника, радостного восприятия жизни. Весна-праздник наполняет всю поэму теплом и светом («Волга крутит волну, // Завладела простором, // Разлилась, засияла – // И в мире светлей», «Разделась бригада: // Без рубашек и маек жара», «Весь прогретый простор»), многоцветьем красок, среди которых ведущее место отведено красному, зеленому и синему цветам, символизирующим полноту и богатство жизни («простор этот синий», «цветущий румяными лицами // Берег ждет свою летнюю гостью домой», «у парней даже лоб от натуги багров», сосны «красные, как караси», «ростки <…> Зеленеют недолго прощальной листвой», «от безоблачной сини // Глаза просинели до боли», «тело вспыхнет румянцем», «плечи розовой силой дополна налиты», «желтой вьюгой опилки кружат», «эти светлые брови», «твоей синеватой водой заколдовано // Для добра материнской груди молоко», «под небом крутым, бирюзовым», «хороводы цветут по зеленым лужайкам», «шеи красные трут»), различными запахами («Лес несет по реке // Хвойный запах верховий, // Волга вешняя вырубкой пахнет лесной», «Будут солнечным летом // От поля до поля // Пахнуть улицы щепкой», «На минуту горячие запахи пота // Перебьет папиросный ленивый дымок», «А по улицам жнива, // И пряно и тонко, // Словно в поле, // Озимыми пахнет земля»).
Мотив праздника «весны» наполняет описание речного половодья большой экспрессией, находящей свое выражение в многочисленных эпитетах («просиявшее солнце», «великая земля», «звонкие речки»), сравнениях («уши встали рогаткой», сосны «красные, как караси»); метафорах (Волга «вышла из зимнего плена», «солнце прижала к груди»). Предельно экспрессивны, на наш взгляд, стихи о Волге-России, образующие эмоционально-смысловой стержень поэмы:

И когда тебя втянет
В простор этот синий,
И когда ты один
С ней бессмертной, одной,
Только выдохнешь:
– Волга!
Только скажешь:
– Россия!
Да умоешься вечно живою водой!

Эти строки звучат в «прологе» поэмы. Они же, повторенные почти слово в слово, завершат «Волгу», образуя ее «эпилог». Лишь вместо «ты один с ней … одной» в «эпилоге» появится «ты с рекою … родной». Замены, казалось бы, несущественные, но необходимые, ибо теперь, в финале поэмы, автор не «один», как вначале, а вместе со своими героями, которые и ему стали «роднее родных», что и позволяет ему «выдохнуть» эти бессмертные для русского человека слова о Волге-России.
Лирико-патетическая сюжетная линия, пронизанная «сквозным» мотивом праздника жизни, образует своеобразный «сюжет» Волги и не исчерпывается только «прологом» и «эпилогом» поэмы, а включает в себя также три «лирических отступления» о реке, возникающих внутри повествования об артельщиках и матери. Назовем эти «отступления» по первым строкам: «С Волгой вместе любая на радость работа…», «В новом волжском селе, как в поселке рабочем…» и «Волга, слава тебе!». Они возникают, как правило, в самых экспрессивно «сильных» местах поэмы и вводятся в сюжет об артельщиках и матери или посредством общего мотива, или, наоборот, с помощью приема «эмоционального контраста». Примером первого может быть «отступление» «С Волгой вместе любая на радость работа…». Оно возникает в описании труда артельщика Василия сразу же после реплики одного из персонажей: «Ох, Васька, и крепкий же ты!..» – и представляет собой гимн Волге-труженице и труженикам волгарям. Таким образом, «отступление» связывается с событийной линией поэмы посредством общего для них мотива праздника-труда. Примером «контрастного» взаимодействия с сюжетом об артельщиках и матери является «отступление» «Волга, слава тебе!». Оно вводится автором после полного трагизма рассказа матери о смерти сына. «Отступление» же «восстанавливает» утраченное было, но изначально заявленное в поэме и господствующее в ней праздничное настроение. Оно, с одной стороны, как бы смягчает боль матери, с другой, – выполняет в поэме функцию своеобразной кульминации, выражающей основной пафос произведения и подводящей его к художественному завершению.
Называя строки о Волге «лирическими отступлениями», мы не совсем точны. Согласно традиционному определению, суть «лирических отступлений» заключается в том, что в них «автор отклоняется от прямого сюжетного повествования, перебивая его лирическими вставками на темы, мало связанные или совсем не связанные с магистральной темой» (А. П. Квятковский). Но в том-то и дело, что «магистральной темой» поэмы Благова как раз и является тема Волги, стало быть, все сказанное о ней имеет непосредственное отношение к теме и связано с ней напрямую. И это касается не только ведущей лирико-патетической, но и событийной линии сюжета. Если, например, изъять из нее строки «Волга, слава тебе!», то сюжет об артельщиках и матери просто-напросто распадется и получится такая картина: после слов матери о гибели сына мы сразу же увидим сидящих перед домом на бревнах артельщиков с «форсно брошенным на одно лишь плечо» пиджаком, «молодых, здоровых», хохочущих «не зная над чем». Строки о Волге, стоящие между двумя указанными эпизодами, исключают эту эмоционально-смысловую «алогичность». Наоборот, строки о Волге, выполняющие, как мы уже отметили, кульминационную функцию, естественно, логично, художественно оправданно подводят поэму к ее завершению.
Есть в «Волге» и «традиционные» по своему характеру лирические отступления. Таково, например, обращение автора к артельщику Василию, когда тот интересуется у матери фотокарточкой ее сына:

Не расспрашивай мать об утраченном сыне,
Боль ее не сольется осенним дождем.
Как живою водой, обольет и поднимет,
Все расскажет сама –
Посиди с ней вдвоем.

Эти строки о материнской боли, материнском сиротстве в рассказе матери о гибели сына имеют дополнительный характер, призваны донести авторскую позицию, его оценку по ходу повествования. Здесь реализуются характерные для Благова мотивы вдовства, материнского сиротства, заявленные в поэме несколько раньше. Строки о русских вдовах появляются в повествовании после просьбы матери о паре «бревешек» на крышу и неудачной шутки Василия по этому поводу: «Что, мамаша, // Видать, сыновья-то забыли? // Приласкала жена, стала мать не нужна?» Эти слова шевельнули в сердце матери боль по утраченным на войне сыновьям, что вызывает мгновенный душевный отклик у автора, его соучастье, выраженное в портретной характеристике персонажа: «У нее и глаза-то совсем уж пропали. // Просто часто мигают две крупных слезы». Далее следуют такие строки:

Не проклятье ж
Веками лежит на России:
Мать – вдова,
У невесты дорога вдовы.
На роду так написано, что ли?!
Родные,
Чьи бы ни были матери –
Матери вы!

Кажется, что эти строки по содержанию своему и по силе авторского чувства мало чем отличаются от ранее цитировавшегося авторского обращения к Василию. Но между ними, при всей их общности, обнаруживается существенная разница, которая заключается прежде всего в том, какую роль они выполняют в сюжетно-композиционной организации поэмы. Если, как мы уже отметили, обращение к Василию имеет в рассказе матери дополнительный характер и существенно не влияет на ход основного повествования, то в стихах о русских вдовах, матерях выражена одна из ключевых мыслей поэмы: «Чьи бы ни были матери – // Матери вы!» Здесь в форме «лирического опережения», «лирического наступления» (термины В.О. Перцова и В.И. Калитина) заявлена линия, которая завершится в реплике артельщиков в конце поэмы перед строками о Волге-России. На предложение матери заплатить им за труд, они отвечают: «Как же будем, мамаша, // Мы брать с тебя плату, // Если ты нас сама же сынами зовешь?!» Так происходит духовное единение людей, а материнство становится основой этого единения, общности, воплощением идеи жизни, народа, России.
Возвращаясь к «сюжету» Волги, отметим, что его лирико-патетический характер обусловил основной принцип поэтического создания образа реки. В основе этого принципа лежит романтизация «природного» образа, представление его в качестве равноправного с остальными персонажами героя. Создавая образ Волги, автор прибегает к ее «очеловечиванию»:

Мы насквозь отразились
В волне твоей чистой,
Согреваешь нас, кормишь и учишь, любя,
И растишь волгарей
Крутолобых, плечистых.
Ты смотри, как похожи они на тебя!
………………………………………………
Нас в пеленках еще ты качаешь любовно,
Кинешь на спину гребню,
Обнимешь в себе глубоко,
И твоей синеватой водой заколдовано
Для добра материнской груди молоко!

Эти и подобные им строки придают заглавному образу Волги и всему произведению лирико-романтический характер, позволяющий соотнести ее с такими, например, образами, как ветер в поэме А. Блока «Двенадцать», гора в «Поэме горы» М. Цветаевой.
Господство «романтического» «сюжета» Волги в поэме Благова несомненно, что, впрочем, нисколько не умаляет роли в структуре произведения повествования об артельщиках и матери. Следует, однако, отметить, что по отношению к лирико-патетической сюжетной линии оно носит все-таки подчиненный характер и включено автором внутрь «волжского сюжета». Посмотрим, какова событийная сюжетная линия поэмы, как происходит ее «включение» в доминирующий лирический сюжет произведения.
Повествование об артельщиках и матери представляет собой внутренне завершенную сюжетную линию, складывающуюся из последовательно развивающихся эпизодов-событий: встреча матери с артельщиками на пристани, помощь матери, прощание с ней. Внутри этого основного повествования возникает дополнительный сюжет – рассказ матери о сыне. Оба сюжета воссоздают вполне конкретные эпизоды, «случаи» из жизни персонажей. С этим связано создание реального пространства действия, повседневно-бытовой жизни людей. Анализ поэмы позволяет без труда определить место ее действия. На свой вопрос к артельщикам «Не узнаю, соколики. // Чьи вы? Откуда?» мать получает ответ: «Вологодские, бабушка». Слово «вологодские» оказывается для матери – старожила тех мест, где происходят события, – «мудреным», она его «не слыхала» и лишь догадывается, что есть «какой-нибудь город такой». Стало быть, можно предположить, что действие происходит не на Верхней Волге, где расположена Вологда, а где-то пониже. Еще более убеждает в этом слово «Воложка», употребленное матерью. Так, по утверждению старожилов Ульяновска и области, раньше называли различные протоки, рукава Волги (свидетельство этому мы находим и в краеведческом пособии В. Ф. Барашкова «Названия рек Ульяновско-Самарского Поволжья» (Ульяновск, 1990): исследователь пишет о воложке как «рукаве Волги, волжском протоке», а также указывает на речку Воложка, находящуюся в районе бассейна Волги и впадающую в нее). Благов – уроженец и житель Средней Волги – в своих стихах часто обращается к образу «Воложки». Например, в стихотворении «Ледолом» (1962) автор пишет: «Даром, что ли, столько рек, речушек // Занырнуло к Воложке под лед». Любимая поэтом «Воложка» актуализирует и в стихотворениях, и в поэме тему «малой родины», разрастающуюся в тему России. 
Если действие происходит где-то на Средней Волге, значит, бригада вологодских плотников – это люди, собравшиеся на «великую стройку». В поэме воссоздается один из трудовых будней плотницкой бригады – подготовка леса, выуживание бревен из разливающейся реки. Описывая работу артельщиков и их портреты, Благов, казалось бы, не упускает ни малейшей детали:

…поодаль от пристани
Плотничья гнется бригада.
У парней даже лоб от натуги багров.
Лес добротный на Волге.
Лес –
Какой тебе надо?!
Бьют в древесные туши
Железные клювы багров.
……………………………………………..
Бьются бревна цепные в воде на приколе
С пеной злой,
Словно в клетке,
Под бревнами вал.
Парень к комлю пробрался,
Уселся на комле,
Перекинул веревку:
– Берем! Обротал!

Но при всей конкретности образов артельщиков и их плотницкого труда, им в поэме в то же время придается героико-романтический характер. Благов  не скупится на полные авторского лиризма описания, сравнивая труд на пристани с праздничной работой косарей: «…на плесе // Работников как на покосе. // Не работа, а праздник – // Звенят голоса!» Мотив праздника-труда вторит весеннему празднику Волги, втягивая в ее сюжет повествование об артельщиках. Их образы создаются автором в духе фольклорной героизации богатырей в былинах. Вот, например, как описывается Василий:

У Василия грудь,
Точно два каравая,

И один он лесину потянет с рывка…
Плечи розовой силой дополна налиты!..

 Не случайно, на наш взгляд, и имя героя: Василий. Это имя носят многие фольклорные персонажи, например богатыри в былинах («Василий Игнатьевич и Батыга», «Василий Буслаевич» и др.) Мотив богатырства, силы, равный мотиву праздника жизни, постоянно звучит в портретных характеристиках артельщиков. Они наделены эпитетом «добрые»: «стараются ж добрые парни». Этот эпитет здесь использован не только в современном «нравственно-этическом», но и в исконно русском значении «сильные» и соотносится с таким, например, фольклорным сочетанием, как «добрый молодец», употребляющимся, как известно, в сказках и былинах при описании богатырей. Героизация, романтизация образов артельщиков позволяет Благову представить этих людей, вологодчан, частью всего русского народа и вписать их в пространство Волги-России. 
Похожий принцип поэтической «лепки» персонажа использован Благовым при создании образа матери, хотя этот образ во многом «контрастирует» с артельщиками-богатырями. При описании матери-старушки, автор, кажется, не упускает из виду ни малейшей детали:
 
Бабка села на кручку;
От солнышка щурится,
Водит взглядом
Усталым, пропавшим, пустым.
Шаль сборится к булавке,
Над шалью фуфайка сутулится,
На руках синих вен разломились кусты.
И ладони
Как будто все моют посуду,
И сама
Не прогрелась еще от зимы.

И здесь Благов стремится создать образ конкретного человека – беспомощной и, по-видимому, больной женщины, крестьянки, всю свою жизнь отдавшей труду. По ходу дальнейшего повествования мы также узнаем, что война унесла жизни нескольких сыновей матери: «Похоронные – вот сыновья», – отвечает старушка на шутку артельщика Василия. Затем из материнского рассказа о смерти сына Василия, по «свежей раме» его фотографии на стене «дома-картинки» мы узнаем о другой, еще незажившей, душевной ране героини. Эпизод за эпизодом, в деталях воссоздавая картину болезни и смерти сына, ведет свой печальный рассказ женщина:

Слег и слег.
Захворал – никому не дай боже,
Изнутри загорелся –
Так можно сказать.
Да израненный был:
С виду вроде и в теле,
А с работы придет,
Сердце держит в руке.
Вся спина лоскутами.
Рубцы, как стручки, затвердели…

Такая детализация художественно оправдана: мать рассказывает о недавно умершем сыне. Описание передает силу материнского горя, незажившей  душевной раны.
С образом матери вводится в поэму мотив горя, утраты, контрастирующий с доминирующим мотивом праздника, радости, царящим  в природе. При анализе стихотворения Благова «О чем горюешь, пигалица-птица…» мы указали, что поэт в повествовании о судьбе осиротевшей матери прибегает к излюбленному приему народной песенной поэзии – антитетичному параллелизму, основанному на контрасте явлений в жизни природы и человека. Тот же прием использован в «Волге» при описании матери и ее жилища. Дом матери назван «скворешником». Так подчеркивается его опустошенность, безжизненность: по контрасту с весной, когда скворечники заселяются жильцами и в них зарождается новая жизнь, дом матери оказывается навечно оставленным сыновьями. Оттого весна и не проникает в него: она «к порогу прихлопнута плотно». Если картина весны и артельного труда на пристани изобилует теплом и светом, богата красками, то в избе матери

Пахло <…>
Печкой еще сыроватой,
Побеленной вчера,

Непрогретой стеной <…>
Липкий пол…

Таков дом матери. Сама же она по ходу повествования сравнивается с птицей: «Какая же легкая, // Будто птичка». Сравнение с птицей старого и больного человека – характерный прием в лирике Благова. Например, в стихотворении «Колодец старика» персонаж «как спящая птица, в глазах у коровы // сутулился <…> посредине двора». В стихотворении «О чем горюешь, пигалица-птица…» с образом «голубушки» вводится в произведение горький мотив вдовства. Сами птицы у поэта наделены «вдовьими» признаками: «Крики птиц, // Как причитанье вдовье» («Как скрытно в пойме!..», 1963). Тот же самый мотив «птицы»-вдовы характерен для повествования о матери в «Волге».
Антитетичный параллелизм, прием контраста, использованный при создании образа матери и сюжета о ней, лежит в основе плотного взаимодействия этого сюжета с магистральной «волжской» темой. Это взаимодействие, несмотря на всю его «контрастность», окрашивает образ вполне реальной женщины в свойственные всей поэме лирико-романтические тона, придавая конкретной судьбе матери общезначимый, «поэмный» характер. В контексте поэмы это очень важно, потому что, как уже было отмечено, старушка оказывается «матерью» не только своих сыновей, но и богатырей-артельщиков, жизненным «истоком» всего русского народа. «Женская», «жизненная» суть матери прочно «вплетает» ее в пространство Волги-России.
Главенствующая роль лирико-патетической сюжетной линии, на наш взгляд, определила и отсутствие строфического членения в поэме: текст ее, как и многих стихотворений поэта, представляет собой сплошную астрофическую структуру, являющуюся, на наш взгляд, отражением «сквозного» характера пафоса произведения, единого движения поэтической мысли. Течение мысли и чувства формирует и ритмический рисунок поэмы. Благов широко использует прием «разбивки» стихотворных строк, в результате чего получается совершенно оригинальная, каждый раз неповторимо звучащая стиховая интонация:

Волга празднует –
Вышла из зимнего плена.
Опрокинутым небом
Бездонная пойма полна.
Закипает в проточинах камская пена.
Подминая плетни,
В огороды заходит волна.
Нагрузилась плотами,
Разгулялась без края,
Просиявшее солнце прижала к груди.
И течет,
По великой земле собирая
Родники ее,
Звонкие речки,
Дожди!

Это самое начало поэмы, воспроизводящее картину разлива реки. В этой внешней картине с первых же строк ощущается живое авторское чувство. Оно не только в метафорическом способе восприятия и отражения действительности, в экспрессивности синтаксических средств. Эмоционально насыщена и ритмика текста. «Разбивая» стихи на полустишия,  а то и на отдельные слова, Благов не дает устояться ритму. Неустойчивый и очень динамичный ритм художественно оправдан. Во-первых, так передается прорыв энергии жизни в природе, праздничный «разгул» разлившейся реки. Кстати, динамичность картины поддержана и семантически: в отрывке очень много слов, связанных с действиями (глаголов празднует, вышла, закипает, заходит, нагрузилась, разгулялась, прижала, течет, деепричастий подминая, собирая, причастий опрокинутым, просиявшее). Во-вторых, энергичный, подвижный ритм выражает напор эмоций, переполняющих автора.
Подводя итоги анализа поэмы, еще раз отметим, что для нее характерно взаимодействие двух сюжетных линий: лирико-патетической и событийной. Причем первой в структуре поэмы отводится ведущая роль: движение поэтической мысли, «логика чувства» определяет сюжетно-композиционное своеобразие «Волги». Так как Благов относится к числу тех поэтов, у которых выражение поэтической мысли произведения всегда связано с изображением конкретных людей, обстоятельств их жизни, не менее важна в сюжете поэмы и ее событийная линия. Посредством общих и контрастно взаимодействующих мотивов она прочно связывается с ведущей сюжетной линией, каковой является лирический «сюжет» Волги. Волга обретает значение символа, включая в себя образ самой реки, образы и судьбы людей, живущих на ее берегах, судьбу всей России. Подобное развитие заглавного образа определяется всем лирико-романтическим характером поэмы.