***

Мой путь слишком узок для танков гениев.
Я едва ли снесу забор к сердцу многих.
Но кто-то запомнит мой день рождения.
Тропинка – начало любой дороги.


Вы находите меня смешным?
Извольте.
Я не видел себя в окне давненько.
Я вообще дочерта свою жизнь испортил,
Запихав её в тело, ценой – копейка.
Я проснулся –
пусто в глазищах белых,
Умылся –
холодно,
продрогли мысли,
Я запомнил, что должен был что-то сделать,
Но вчерашняя правда
компотом кислым
заревела,
закорчилась,
сжалась в комочек.
Почему так липко в душе шевелится
сиротливая истина,
потерянная между строчек,
и банальное лжесвидетельство,
закрученное как мельница?

Не пристала мужчине такая расхлябанность!
Стисну зубы
и выкину
что-нибудь дерзкое,
чтобы дума думалась,
и с неба капалось,
чтоб прохожие
с рожами,
пустыми, как стеклотара,
зевая, так и застыли,
рты разинув.
Чтобы в зеркале –
не общество,
а овец отара:
на работу,
с работы,
в метро,
в магазины…

Расскажите солдату, что жизнь у него – как сказка!
Накормите,
вверните что-нибудь про долг перед Родиной.
Он пошлёт вас матом.
Ну, во всяком случае, не ласково.
И потащится дальше дорогой, тысячекратно пройденной.
Не размениваясь на маски,
здесь давно уже обходятся одной вуалью.
Главное –
чтобы на первый взгляд не было видно особой грязи.
А ежели что не так –
переводят стрелки
и расстреливают каналью.
Нет у нас места простой и неосмотрительной мрази!

Толпа начинается сразу же
после пары.
Трое – это уже слишком много для совести.
У каждого что-то за пазухой,
каждый пригрел свои нары.
Доброму сложно.
Добрый упал от потери крови,
стих.

Прохладно.
Безмолвствуя,
робко шевелится вечер осени.
Недобрые мысли,
и женщины,
исхоженные как Евразия.
Меня даже не использовали:
лишь овладели и бросили.
Молчу.
Потерплю.
Всего лишь
ещё одно безобразие.


***

Кто-то нервно смеётся
и гладит
направленное ему в глаз дуло
где-то выбежали наружу
промокшие под дождём беды.
Послушайте, небо,
Вам ещё никто не говорил,
что Вы –
дура?
Отпустите.
Я полжизни пахал за место под этим пледом.

Рассказать вам историю этой моей болезни?
Я зарыл её в прошлой жизни
в цветочном горшке с алоэ.
Даты выцвели с той поры,
воспоминания облезли,
но как следовало капнуть –
сразу вспомнилось злое.
Нет, не буду о злом,
и вообще не скажу и слова.
Что расселись, хотели послушать души изнанку?
Мне ли знать,
как тоскует по краскам душа слепого?
Я – в кювет.
Уступаю дорогу
танку.