Аберрация памяти. О стихотворении Ольги Ворониной

ОЛЬГА ВОРОНИНА

*****
Аберрация памяти.
Белый песок в горсти.
На коленях соль - только море пустилось вспять.
По-колено-море!
Вдогонку за ним брести:
покорять глубины, жечь свои якоря.

Спит тяжёлый мир отражённой в воде звездой.
Не случайно, видно, беженцам по пути.
И не знает ослик, полон его возок
 или пуст совсем: всё равно тяжело идти.

Будет утро - новым, будет вода синей...
Остывает ветер и море стремится ввысь...

Спит в кармане города мальчик семи морей
 и ещё не знает: мы-почти-добрались.



Аберрация памяти… Часто поэты нарочно употребляют сильную начальную строку, чтобы заинтересовать читателя. Здесь же, в сущности, даже не строка, а одно нетривиальное слово - аберрация. Слово, обычно употребляемое в отношении света, Ольга Воронина применила по отношению к памяти. Получилось и вполне корректно, и интересно. Исторически сложилось, что память в русском языке не знает полутонов, промежуточных состояний между нею и забвением. Метонимия Ворониной в какой-то степени компенсирует это лингвистическое упущение. Аберрация сама по себе - не плохая и не хорошая. Она чудодейственно оптически преломляет память, выбирая из неё (порой с небольшим искажением) моменты исторически переломные, судьбинные… И аберрация фонетическая только усиливает это впечатление.

Вообще, всё стихотворение проходит под эгидой аберрации. Есть некоторая странность в преломлении образов, когда вначале кажется, что слово - "не отсюда", а потом оно непостижимым образом не только вписывается в контекст, но и создаёт особый колорит. Итак, по порядку.

Смысл аберрации в том, что не до конца понятно, где слова употреблены метафорически, а где - наоборот, в их прямом значении. Всё это часто соседствует в пределах одной строки. Например, вот строгая реалистическая картинка: белый песок в руке, соль на коленях. И тут же в повествование призывно вторгается мистика: море пустилось вспять. Заметим, море - не река и устойчивым течением не обладает. Более того, оно так велико, что вообще вряд ли есть смысл говорить о каком-то его поступательном течении. Если море не может двигаться вперёд, например, со всей страстью стремиться в океан, о каком двойном и обратном движении моря можно вести речь? И тут, наконец, понимаешь, что никакого моря нет, что это не более чем метафора, а, ещё точнее, метонимия, где море - это жизнь героини. Точнее, какой-то небольшой участок жизни, позволяющий путешествовать из настоящего в прошлое. Но море необходимо поэту Ольге Ворониной, поскольку именно морские реалии позволяют ей лучше выразить своё состояние. Поэтому море, хоть и временно отступило ("пустилось вспять"), не торопится уходить насовсем из нашего стихотворения. Но с ним происходят необъяснимые метаморфозы. Для начала, оно обмелело. Да так, что стало нашей героине «по колено». Тут на память предательски приходит старинная русская поговорка "пьяному - море по колено" (Кстати! Полностью пословица звучит так: «Пьяному море по колено, а горы - по плечо»), и понимаешь, что попался на крючок автора на этом мелководье: это опять метафора, фатализм и отверженность одновременно. «А нам - всё равно!»

"Вдогонку за ним брести…" Зачем? "Покорять глубины, жечь свои якоря". Ого! В «море по колено», оказывается, случаются и глубины! И "жечь якоря" - очень нетривиально: обычно жгут корабли. Или, в крайнем случае, мосты. Надо полагать, деревянные. Иначе гореть они будут до тех пор, пока рак на горе не свистнет. А вот якоря, боюсь, вообще никогда не сгорят. И этот образ горящих якорей мыслится мне как акт отчаянья. Неважно, сгорят или нет, всё равно надо жечь. Рьяно, долго, упорно. "Безумству храбрых поём мы славу". Безумству жгущих свои якоря и верящих, что они, якоря, когда-нибудь догорят - и, наконец, отпустят на свободу.

Стихотворение странно "непривязанностью" образов. В этом море, которое, мало того, что по колено, так ещё и движется не туда, неожиданно появляется странное животное, с водным миром вообще никак не связанное. Ослик! Уж как его-то угораздило забрести в море, да ещё и со своей повозкой? Но нет, это просто ассоциативное мышление Ольги Ворониной выдаёт "на-гора" образы из других ареалов обитания. Акынство духа, именуемое в просторечии "потоком сознания".

Но класс Ольги Ворониной как писательницы в том и проявляется, что "всё возвращается в море". Пусть даже море здесь - синоним пути. Пути, на котором неподвижность сопутствует движению: ноги движутся, а сознание - нет. Или наоборот. Но, как бы ни был "тяжёл" внутренний мир, - отражённый в воде, преломлённый поверхностью моря, он становится красивым и звёздным. Как память о високосных мгновениях жизни.

Когда путь пройдён до конца, а жизнь ещё продолжается, у человека, как правило, два выхода: повернуть обратно или выйти в вертикаль. "Остывает ветер, и море стремится ввысь", - пишет Ольга Воронина. Но для того, чтобы найти эту вертикаль, новую для себя ступень, человеку нужно-таки – идти. Или даже – бежать. И неважно, бежишь ты "в себя", или "от себя": сознание этого уже просто не различает. Метаморфозы пути!

Путешествие сознания есть жизнь. Но, пока наше сознание бодрствует и путешествует, во внешнем мире всё может оставаться неизменным. В предпоследней строке стихотворения Ольга Воронина даёт красивое и вместе с тем точное обозначение реального места действия. "Спит в ладонях города мальчик семи морей". Помните, какой город у нас - порт пяти морей? Правильно, Москва! Вот и мы, подобно мальчику, «почти-добрались» до понимания смысла этого стихотворения, но ещё об этом не знаем…