У деда

На этот вечер исключаю
вино, толпу и приключенье.
Меня мой критик хочет к чаю.
Ищу дешёвое печенье.

Задеть позволить за живое
себя поборником морали
иду, носки надев по двое
так, что бы дыры не совпали.

Мы будем биться не до крови,
ведь он, облизывая ложку,
или журит, нахмурив брови,
или клеймит, но понарошку.

С таким общение чревато
лишь только тем, что сердце ёкнет.
Разок - другой вспылю, раз надо,
и вздрогну, когда тостер щёлкнет.

Звоню. Стучу. Снимаю кеды.
Объятьям дружеским открылся.
Седой старик при виде жертвы
от счастья чуть не прослезился.

На кухню в шторы из бамбука
вступаем, чтоб неумолимо,
усевшись друг напротив друга,
друг друга умничать помимо.

Как в кепках два гиганта мысли
над шахматистами у дома,
над нами ангелы нависли:
его - Фома, а мой - Ерёма.

Я спорю с ним, стремясь нелепо
попасть хотя бы умудриться
не в зуб ногой, так пальцем в небо.
И с нами чайник кипятится.

В стремленьях к истине ругались
ещё надменные титаны.
Под это дело разбежались
материки, как тараканы.

Сей путь безмерен, но и краток,
как вечность вечера и утра.
То, что один привёл в порядок,
другой доводит до абсурда.

Кто смеет в этом сомневаться,
пусть мировой отвергнет опыт.
Я лишь желаю пободаться,
а старый хрен находит повод.

Любую чушь процесса ради
до вышних сфер глобализуем.
Он ляп нашёл в моей тетради,
и мы аж в космосе воюем.

Мы бьёмся, вакуум сотрясая,
день ото дня, чтоб быть в полёте,
покуда есть на чашку чая
ещё вода в водопроводе.

Нам надо истину. Любую.
До немоты. До исступленья.
И дед не хочет ни в какую
искать иного развлеченья.