Монолог одинокого волка

Мороз, темно и одиноко.
Пустыня белая кругом.
Сосёт от голода под боком.
Мечтаю только об одном,

Хоть полутруп, какой ни есть бы,
Чем голод малость утолить;
Но здесь давно никто не ездит.
Лишь я один могу тут жить.

Услышь меня, Луна – красотка,
И освети пустыни часть,
Где путник мёрзнет одинокий.
Туда б я поспешил попасть.

Но нет, не слышишь и не хочешь
Помочь мне, а ведь ты должна
Светить суровой зимней ночью,
Но ты ленивая Луна.

Уж битый час стою и вою,
Хоть знаю, лучше помолчать –
Ведь может всё же забредёт кто,
Но вой услышит и бежать.

А тишина какая, жутко.
И ветер даже приутих.
Я слышу лишь в пустом желудке
Голодный стук костей своих.

Но что там? Скрип полозьев студит
Дыханье спёртое собак.
И голос, нет, их много, люди.
Их от меня скрывает мрак.

Пойду по слуху, благо тихо.
Мгновенно пропадает след –
Снег повалил довольно лихо.
Но где же звуки? Звуков нет.

Ужели только показалось!
Скорей вперёд, сквозь белых мух.
Одна надежда ведь осталась.
Голодный нюх, пустынный дух.

Вновь слышу говор обречённых
И скрип нагруженных саней.
Теперь скольжу коньком точёным.
Тут снега корка, я по ней.

Собаки тонут, словно в вату.
Людей уж вижу на мешках.
Их четверо, да многовато.
Ну, что же, справлюсь кое-как.

Но отчего вдруг остановка?
А ну-ка сбоку обойду.
Упряжь ослабили неловко,
Достали спички и еду.

Неужто будут спать во мраке?
Безумцы, ночью, на снегу,
И не привязаны собаки.
Смотреть спокойно не могу.

Пугнуть их только и осталось.
Пускай узнают, что и как.
Завою самую я малость,
И нет у путников собак.

Ну вот, я прозвучал, как стая.
Теперь им некуда спешить.
Но почему же не стреляют?
Не знаю даже, как мне быть.

Ну, кто ж уходит без оружья,
Как видно, в столь далёкий путь!
Явиться можно мне и нужно,
Без страха бивуак свернуть.

О, господа, прошу, простите,
Я ужин ваш, увы, прервал.
От нарт подальше отойдите!
И знайте, я вас всех поймал.

А снег мороз на хлопья колет,
Костёр потух, патронов нет.
Встречайте музыкою, что ли,
Набрался целый вас квартет.

Луна изволила явиться.
Спасибо, справился я сам!
Ну, ладно, освети хоть лица.
Взгляну в глаза я сим ослам.

Четыре мужика здоровых –
Интеллигенция, видать.
Кто ж без винтовок и патронов
В ночь отправляется гулять?

Боитесь вымолвить и слово.
Какой неслыханный успех!
Толпа двуногих бестолковых.
Эх, чёрт возьми, сожрать бы всех.

Вернусь попозже смертным чудом,
Когда не сможете уж встать.
Пока ж поблизости я буду.
Мне нужно сани отыскать.

Снежком присыпало их, палки
Торчат, и вас присыплет всех.
Мне, откровенно, вас и жалко
И разбирает злобный смех.

Собаки ваши убежали.
Не ждите, их вблизи уж нет.
Лишь я явился, оплошали,
Простыл от лап трусливых след.

Где пища, мне теперь известно.
Сейчас поем. А вам стоять!
И если тронется кто с места,
Зубами буду усмирять.

Да тут овцы огромной туша,
Другой еды другой запас –
Начну неторопливый ужин,
Пока покроет иней вас.

Но стой! Куда ты, червь трусливый?
Бежать? Не выйдет! Не уйдёшь!
Прыжок и на твоей груди я,
По телу сладостная дрожь.

Так, хорошо, вцепились волчьи
Клыки стальные. Видят все?
Он первым был. Ещё кто хочет?
Могу отправить сразу вслед.

Но незачем, и так вам худо.
И жить осталось час всего.
Уйти вам некуда отсюда,
Тут, кроме снега, ничего.

Да и не сможете уж двинуть
Промёрзшей до кости ногой.
Руки из варежки не вынуть
И не спасётесь вы едой.

Один упал сухою веткой,
Он встать не сможет никогда.
Мне жаль жену его и деток,
В снегу уснул он навсегда.

Я оставляю вас, ребятки.
Свидетель ни к чему ведь вам.
Усните здесь и спите сладко.
Вояжи вам не по зубам.

В душе осадок слоем ила,
Но вовсе я не виноват.
Своя их глупость погубила,
Дурак и смерти глупо рад.

Хлопок вдали – второй свалился.
Ещё хлопок – и третий сдох.
Дорога к ним Луной искрится.
Голод – не брат, он – волчий Бог.
1976.