срок отчуждения и летней хандры

В тот страшный унылый час, на борту плавучей тюрьмы,
Ты стояла в старом хлопчатобумажном халате
И, открывая глаза, просматривала непрерывные сны
В бледно-желтой дымке, серебристом налёте, мускате,
Который вспыхивает в ладонях обжигающе острой ртутью.
Перепутались меры сознания и сторон масти.
Ты перестала в них смыслить давно и на каждую голой грудью
Бросалась, сердце вилкой пластмассовой вскрыв, по кусочкам себя разобрав, на части,
Что хватит, пожалуй, на пазл, на мириады звёздных сегментов.
Ты усыхаешь, растворяясь в пичужном весеннем пении,
Не сумев осознать себя в череде пресно-серых моментов,
В одном крохотном блеклом бесконечно дурном мгновении.

"Дон-тиридон" - бьет поминальный маленький колокольчик,
Резонируя в каждой твоей струне, в помысле каждом.
Ты терпеливо ждешь, когда же устанет, когда же кончит
Эта пытка, ставшая давно нескончаемой ржавой жаждой
Тихого сладкого еле слышного стройного "мы",
Растворившегося в потоке пахучих лилий.

Но на этом этапе, на борту плавучей тюрьмы,
Нет ничего, кроме жестких чернильных линий.