Мы шли тропинкой через парк...

Мы шли тропинкой через парк,
Я был в подпитии несильном.
А вечер так невыносимо
Тянул к себе. И засыпал

Поодаль видимый район.
И та, что рядом шла со мною,
Смущалась, кажется, немного.
В моей руке ладонь её

Держалась крохотной такой.
И мы, тенями чуть касаясь,
Друг другу равными казались.
Поцеловать её тайком

Наметил я, и было мне
Плевать на деланную жалость.
Она едва сопротивлялась
Моим губам. Ещё сильней,

Ещё наивней осмелев
От этой грубости дешёвой,
Я понимал едва ли шёпот,
Скользивший с губ её. В тепле
Прикосновений обесстыжен,
Чёрт знает как, но я расслышал:
А мне ведь скоро тридцать лет...

Я и подумать ни о чём
Не смог, как в ней заполыхало:
Скажи! Ну! Шлюха я!? Плохая!?
Она шептала, задыхаясь,
Рукой упёршись мне в плечо:

Мне скоро тридцать. Как рубеж:
Не мать, не замужем, не стерва.
Такие терпят, вечно терпят,
Пока есть повод для надежд.

Она не прятала лицо,
Ничуть словами не твердея:
Я - дура, брошенная девка,
Я бесполезный адресок.

Со мною только невсерьёз,
Чтоб ненароком что не вышло.
А я хочу взаправду, слышишь!?
С её растрёпанных волос

Полуседой фонарный свет
Стекал к ногам, уже остывший.
И, до банальности простые,
Сновали мысли в голове.

Мы замолчали с ней вдвоём,
Друг друга ни на шаг не сблизив.
Но то, что я себя унизил,
Тем, что унизил я её,

Неисправимостью вины
В мою растерянность въедалось.
А эта девочка, как данность
Стояла в образе волны,

Когда ещё недавний шторм
Уже затих. И вновь, стесняясь,
Она так глупо извинялась.
Передо мной. Мой Бог. За что!?

За то, что я - один из тех,
Кому она на развлеченье
Сгодится только? И зачем-то
Мы с ней в пятнистой темноте

Ещё бродили. И домой
Я провожал её, трезвея.
Я помню, как она, краснея,
Прощалась за руку со мной.

Среди иных моих обид,
Порой неправильных и спорных,
Обиду за её покорность
Сложнее прочих мне забыть.

О, как же часто без причин
Покорность женская звучит
И как она обыкновенна.
И сколько ложных величин,
Покрытых грязью откровенной,
Хранит мужицкая неверность,
Покуда женщина молчит