мой голос будто стон. Вновь вспомнились...

Мой голос -  будто стон,
И он звучит всё шибче.
Казню себя за то,
Что я в тебе ошибся.

Но я не виноват,
И ты не виновата:
Бывает в жизни пат
За ход иль два до мата.
1975

Вновь вспомнились военные года
                Брату Виктору

Вновь вспомнились военные года.
А вроде бы пустячная причина:
Ну просто наступили холода
И в ход пошла обычная лучина.
Надрал её да и разжёг камин.
И вся-то недолга, да вот поди ж ты…
Я не камин, а память раскалил —
И всплыло,
Как в село пришли фашисты,
Как в нашем доме стали на постой
И сразу:
«Матка! Сало, млеко, яйки!»
А мы с братишкой в уголок пустой
Забились и бычимся из-под лавки.

Мне — пять годков.
А брату — вовсе два.
Не понимает, что кричать не надо.
Он только зааакает едва —
И — «Замолчайт!» — звучит, как лай, команда.




Особенно нам плохо по ночам.
Они горланят, налакавшись шнапса.
…Ах, мама, мама! Сколько можно нам
В своём дому пред ними унижаться?!

Однажды настругали мы лучин.
А спичек нет,
И мать мне наказала:
— Вон тот, в фуражке, самый важный чин.
Поди к нему да попроси кресало…

Я подошёл и попросил огня.
— Ох-ня? Ты-бе? — он зажигалкой цвиркнул.
И прямо в нос мне, аж подпрыгнул я,
А он, длиннющий, ноги, словно циркуль,
Вскочил со стула и загоготал.
А вслед загоготали и другие.
Я вдруг серьёзным стал не по годам
И как плевок им выдал:
— Вы — плохие!

Не знаю, как там поняли меня,
И до того ли было мне, до них ли?
Я больше не просил у них огня,
Они же — отчего-то — поутихли.

…Вновь вспомнились военные года.
А вроде бы пустячная причина:
Ну просто наступили холода
И в ход пошла обычная лучина.
1975