Хмурое утро конца света

«Чем выше Свет, тем гуще мрак»

Средь поля воздух мельница всё мелет
Пустым напоминанием страстей.
В монашьей келье страшное похмелье,
Унылый мир неведомых чертей.

И стены белы, как в смурной палате,
Какую бы молитву ни сказал.
И брат Мишель давно и точно спятил,
Как, собственно, себе и предсказал.

Кого винить? В верхушке монастырской
Из праведников каждых полтора –
И откровенья выдадут за мысли,
И мысли за слова, когда пора.

Перед тобой бесстрашное распятье.
Слезами по стен;м с утра роса.
В глазах терпенье, на гвоздях проклятье,
И совесть пыльным слоем на устах…

И всё после вечерни помнил чётко,
До истины почти достал рукой.
Но лучше не смотреть через решетку,
Ведь можно увидать и век другой.

С зарёй себе всегда даёшь советы,
И келья вырастает в пыток зал.
Брат знал и верил в окончанье света,
Какого позабыл и не сказал.

Вчера, целуя мраморные плиты,
Душил во страхе всех сомнений глас.
Потом свеча погасла при молитве,
И свет померк, уже не в первый раз.

Ночь забытья и самобичеванья
Кошмарами лизала вместо сна.
И будят бесы, подарив лобзанья,
И с членов ломоту дурную сняв.

Вот! Будущего светлые картины –
Соблазном проникают, как дурман.
Коль сбудется, хотя б наполовину,
То значит, свет в развитье будет дан.

Но кем? Не отгадаешь и с похмелья:
Создателем или любой из дев?
Хочу вновь видеть мельницу из кельи,
А после выйти в мир, печаль надев.

Мне в проповеди не забыть монашьей
Парад планет, грядущий карой в мир.
От предков – нам грехи, потомкам – наши.
И посуровей! Чтоб притих трактир!

Светильники восточного Иуды
Часа на три откажут всем в тепле!!!
Не допустив притом ни до простуды,
Ни до полётов новых на метле.

Что же в тебе так яростно кричало?
Что сможет разогнать рассвета муть?
Да, свет есть точка истины начала,
Конец его подарит новый путь.

И ужас, и бессилие, и пытки,
Святого постиженье через грех,
Победы непомерные ошибки,
Латание нечаянных прорех,

И от тепла явленье чуда света,
Неверие бессмертного Фомы,
Предательство бесспорного совета,
И вновь желанье сумрака и тьмы.

Вождями будут тёмные прелаты
Как и всегда. Прости меня, Мишель!
Ты был пророк! Открою же, как брату:
Пророк теперь любой, лишь кинь кошель.

Не пью в миру напиток из Китая,
Как в упражненья духа не вяжи.
И непристойные стихи читаю,
Когда Луна – в Луне любовь и жизнь.

Вдруг запретят, ты знал, любое Солнце,
Отнимут неоправданный покой –
Страница не к добру перевернётся
От сквозняка под вялою рукой.

Когда костёр, то мы уже при свете!
Не страшен Суд, когда он справедлив!
Ужель гореть темно? Нет! Суть в ответе:
«Так ярко, что затмение вели!»

И наплевать, по росту ли планеты,
Какой при этом страстен зодиак!
Спаситель не об этом думал свете,
О Свете Том, где всяк душевно наг.

Но души вовсе не как рясы буры.
Хотя б свою судьбу перелистай...
Как все беспечны..., и как утро хмуро...
И поспешил Мишель «священных тайн».

От жертв любых в миру не будет прока.
Чему бы ты себя не посвятил.
Скорее имя модного пророка
Услышишь ты, зайдя в любой трактир.

Дух бражий в келье перед катастрофой
Прологом серым светлого конца –
Не сбережёт от данных философий
И споров сотворённых и Творца.

После обедни к трапезе пропели.
От брата с телескопом нет вестей.
А мельница всё воздух в поле мелет,
Как символ битв с никчемностью страстей.