М. Горький. Песня о буревестнике - 1

АтА об Альбатросах

Над бескрайней степью моря
            ветер тучи багрит в кучу.
Между тучами и морем
            штриховались альбатросы, –
            наглые, как Зевса внуки.
То из волн тунца забагрят,
           то несутся к чёрным тучам
           в дискотряске джуки-пуки
           на тянучке – кто есть круче;
           разбазанились, и тучи
           видят, что у стаи – глюки.
В этом шкодстве –  зуд торнадо!
           Бесноватость и гопстопство,
           на блатной педали рамса,
           сверлят тучи в этой стае.
Чайки в шугань от торнадо, –
           шухерятся его власти:
           их такая клоунада
           вмиг проглотит, не за здрасте;
           они лыжи навострили
           закатиться под корягу:
           нет желающих той силе
           проявить свою отвагу;
           их съеб***ло, они, тупея,
           заплетая ноги в вальсе,
           ломанулись в схрон скорее,
           коротнув вопрос по масти, –
           расписаться на заборе,
           и съе***баться от торнадо:
           им не в х***уй такое горе.
           им ху***и толкать не надо.
И гагары тоже в  шугань, –
           им, гагарам, не от дряни
           кайфоситься передозом,
           Зевс конкретно дал им рвани,
           он для них – в мозгу заноза.
Партизанили пингвины,
           пятку мяли айсом белик,
           и от вида мариины
           были явно не в весельи.
           Им хотелось бы прорваться
           кабаном, от жора хмели,
           но они решили сняться
           и заныкались в ущелье… 
Только франты альбатросы
           лошадятся на просторе,
           и порхают на износе
           над бескрайней степью моря!
Всё темней и злее тучи,
           всё борзей, слюнявей, строже;
           их от башнесрыва пучит,
           как прыщей на бритой роже.
Волны градус повышают,
           барнаулят и быкуют
           в плутовском разбойном стиле;
           не смотря, что спины в мыле,
           позавидуешь их силе: –
           их абазой покатили
           на  ущелье, где кайфуют
           пингвинЫ в перекумаре,
           чтоб гопстопством их ударить!               
Ветер бьётся… Зевс дебошит…
          Волны с ветром встали в позу,
          стали меряться ху***ями:
          кто из них, как отморозок,
          пингвинОв затопит в яме.
Вот догнался ветер дозой,
          поднял волны, встал на старте,               
          разорвал без канители,
          и, припухнув на азарте,
          стал куски швырять в ущелье.
Альбатросы вертухают:
          им не в падлу пободаться
          перед Зевсом побрыкаться:
          на оттяжку поднажали,
          фотосинтез поприжали, –
          волнам ноздри щекотают,
          тучам чан свернуть грозятся.
          раскричались, вскипятились,
          Шиба рданом вдосыть пОлны;
          словно детский сад резвились:
          то сквозь тучи прорывались,
          то кидались камнем в волны!
Стая птичек, в буче Зевса,
          подстригает перемены,
          семенит полярность смены: –
          Зевс сдувается коронкой,
          рассыхается тихонько,
          значит Солнцу из геены,
          из верёвочного плена,
          хоть её закрыли дерзко,
          загрузили в торбу мерзко,
          будет ход из сумки зверской –
          х***уй ей чалить под железку!
Ветер тянет… Зевс быкует…
          Он огнём из туч плюётся
          в закипевшую пучину;
          море светом отзовётся –
          нет обид на дурачину;
          фаер в бункере скрывает,
          словно колесманит шнягу,
          так же, как факир глотает
          в дым наточенную шпагу.
          Словно зайчики ныряют
          в море огненные слюни,
          волны зайчиков рубают
          и не распускают нюни.
– Хай, залётное торнадо!
          Скоро где-то будет рядом.
Эти сбивки альбатросы
          на шарап берут натуру,
          их ломает на заносах,
          и на бреющих фигурах;
          пыль в глаза пускают, черти,
          дурачьё циклону рады…
– Пусть экстазом крутят вертят
          вихри мощные в торнадо!..