Домовой

Отшуршал по крыше дождь.
Гром затих вдали.
Растворяет в лужах ночь
слитки – фонари.

Из-за сосен сверху вниз
в зеркало окна
засмотрелась, как Нарцисс,
на себя луна.

Дом, укрывшись тишиной,
спит под шорох трав;
только старый домовой
будет до утра

в келье хлопотать своей,
охать да кряхтеть,
про дела минувших дней
тихо песни петь

то над дратвой и иглой,
то за верстаком,
над игрушкой заводной
лопотать сверчком.

Знает все про этот дом:
где рубился, как,
под каким его углом
спрятан был пятак.

Помнит горечь похорон,
свадеб звонкий смех
под бокалов перезвон.
Помнит вся и всех.

Помнит: ночи напролет
не гасили свет –
ждали ворона налет
предвоенных лет;

провожали на войну –
плакали взахлеб;
все добро по одному
отдано за хлеб.

Подрастали сыновья –
изгибая бровь,
доливала по края
чашу-дом любовь.

Дни рождений, дни утрат
виснут за спиной,
словно разных два крыла
носит домовой.

Перья белого крыла –
весточки детей;
черное печаль свела
ждущих матерей.

Вдаль зовет одно крыло,
просится в полет,
а другое, как назло,
взлета не дает.

Рассветает. Значит в путь,
в двери из дверей.
Надо в спальни прошмыгнуть,
пощипать людей.

На будильники надёж
мало – плод греха,
а в округе не найдешь
нынче петуха.