итоги подводя вослед итогам

итоги подводя вослед итогам
ведь речь о красоте
душа души


P. S. -  Не мешай мне писать о тебе стихи!
-  Помешай мне писать стихи о себе!
В промежутке - вся влюблённая гамма поэта.

Цветаева.




И вот не остается ничего,
Помимо ощущения покоя
На берегу полуденной реки...
И трепетания сердца твоего.

Тебя не пожелаешь и врагу,
Чьё тело проплывает мимо нас
(несомое великою рекой),
Чьё дело прогремело лишь на час...

И вновь не остаётся ничего,
Помимо ощущения покоя
И трепетания сердца твоего,
Объединяющего нас с тобою.

И такова невидимая власть
Такого ощущения покоя,
Что ты осуществляешь превращение
И наполняешься самой рекою.

И ты, душа, могла б одушевить
Всё, проплывающее мимо нас.
Но я не каждого могу любить,
Тем более сейчас, когда убит

И размышляю, стоит ли воскреснуть
И обратить проигранные битвы?
Или действительно мне в этом мире тесно,
И ничего теперь не интересно,

Помимо размышления и молитвы...

И трепетания моей души
В прекрасной и полуденной глуши.









И речь опять идет о красоте,
Которую я не могу извлечь
Душой души, словно живую воду
Из мертвого течения природы.

И речь опять идет о красоте,

Поскольку даже души здесь не те!
И зарождаются в такой глуши,
Где речь едва идет о красоте;
Словно подземный крот на глубине

(на самой недоступной высоте

Из всех высот). И речь опять идет
О том, что красоту нем не постигать,
А просто брать или не брать душой,
её мгновенно делая большой

Из маленькой души души...

И я сейчас с тобой в такой глушит,
Где собираемся любить телесно,
Поскольку и телам сегодня тесно.
И выбираются они из тьмы:

Сумы или тюрьмы - посредством тела!

Как мы когда-то выбрались на сушу.
Итак: у тел - тела, у душ есть души.




















О спать!
О спать и просыпаться в той весне.
О спать и просыпаться сном во сне,
Твою глазами озирая стать.

С тобою спать.

Как будто бы себя объединять:
Не обеднять, а делая богатым,
Великолепные соорудив палаты...
Как будто заново себя родив.

О спать!

Глаза открыв или тебя открыв
Уже не в сновидении, а в прозрении:



Не исполняя волю провидения,
А сами провидением стать...

О спать!

Вот так я именую: спали мы.
Вот так я и ревную: стали мы,
Чтоб никогда уже не перестать.

О спать!








p. s. если ты хочешь бессмертия, то есть только один, единственный вариант - вложиться в Дух. ты умрешь, это однозначно... но не зря. в любом другом случае, твоя жизнь бесполезна для Вечности.

итоги







Выдающиеся труды,
Что себя выдают за правду,
Словно  собранные плоды
Этих яблок и винограда,

Чтобы выдать блокадной пайкой.

Чтобы я вот за этим чтобы
Шёл как валенками в сугробе
И вытягивался как очередь,
И по капле себя выдавливал, и по дольке себя разрезал.

А потом я стал как вокзал!

Понимаете: зал вокальный.
Понимаете: зал локальный,
Из которого выдаваться.
Понимаете: раздаваться и на тысячи душ окрест

Гнать себя к перемене мест, словно чистый спирт из хлебов.

Я гоню себя из гробов
Не по капле, а как бы взашей:
Не за шею себя брать,
Чтобы стать во главу угла...

А чтоб стать головою всей.
























О умереть!
Издалека глядит простая смерть,
Которая простая твердь,
И ты вот-вот расстанешься с которой.

О умереть!
Издалека глядит простая смерть.
А коль не вышло, то твои повторы:
Словно на старой киноленте

Вдруг замереть.
И стать нагими, словно дети,
Которым предстоит купаться:
Живой водою омываться, покинув твердь.

И уходить из жизни мертвой,
И опираться жизнью зыбкой,
И распрощаться с твердью твердой
Простой и ласковой улыбкой.

О умереть!
Издалека глядит простая смерть,
И я к ней просто подойду
И разговоры заведу

О том, что смерти не по росту.

Ведь удивительное просто,
И жизнь моя неукоснительна.





















Язычество, язык - моё отечество.
Когда бесчеловечно человечество,
И царствуют в миру одни количества...
Но я пою тебя, моё язычество,

На языке, что разумелся всеми
И будет разуметься, ибо время
Не делится на было или будет.
И только то со временем забудет

Моё незабываемое время:
Язык, что разумелся всеми,
А после разуметься перестал
И начал прозреваться как металл.

И начал проливаться как река.
И начал раздаваться как века.
И больше нет меж нами берегов:
Делиться на друзей или врагов,

Определиться словно род и племя.
Язык, что разумелся всеми,
Такого попросту не понимает
И эти разделения забывает.

Язычество, язык - моё отечество.
Не станет человечным человечество,
Поскольку составляет из количеств
(из множества разрозненных язычеств)

По капле небывалый мой язык,
Что прозревает Темные века.
И мы перед эпохой Возрождения,
Всего за миг один до пробуждения.










P. S. Разрешите, я буду отвечать за вас. Я буду отрицать не разум вообще, а разум раскрепощённый, переставший служить жизни и всецело предоставленный самому себе.

Николай Бахтин





Я раз-любил.
Я два, но раз-любил.
Я три, зато когда любовь внутри,
А не снаружи, согревая стужу,

Мы трое открываем свою Трою

На месте нынешнего пустыря.
Один был я и два был я, и три...
Любовь, что как подобье пузыря,
Наполнить вновь опять одним собой!

Любовь есть боль, которая с тобой

И без тебя, доколе больно ею.
Любовь тогда становится моею,
Когда возможно ей и без меня.
Любовь есть свет, когда при свете дня!

Любовь есть свет, когда при свете ночи!

Любовь есть очи, и когда закрылись,
То просто некому меня увидеть,
Когда крылат или когда бескрыл...
Я раз-любил,

Я два, но раз-любил.




















Я раз-любил, я два-любил, но три
Дня сотворения я прежде сотворил.

Душа моя покинула тела,
Между которыми любовь была,

И сразу мгла развеялась над ними,
И каждое узнало своё имя.

Ведь прежде тело было бездыханным.
Ведь прежде дело было безымянным.

Мы вышли поздно, но приходим рано,
Поскольку мы восходим из души

И в душу возвращаться не спешим...
Поскольку поспешим общаться!

И становиться из любви небесной
Любовью унизительно телесной.

Которая настолько заразительна,
Что даже в унижении восхитительна.

Я раз-любил, я два-любил, но три
Дня сотворения я прежде сотворил,

Не дав надежде заново родиться,
Но дав ей вежды заново раскрыться.





















Скоро мы перейдем гору
И вступим в загорный мир.
Скоро мы перейдем долы
И вступим в задальний мир.

Скоро мы перейдем печальную
И вступим в подземную жизнь.
И вот среди этих отчиз,
Оставивши плоть и жир душам на поругание,

Мы попросту входим в слагание,
Чтобы уснуть во сне.
И чтоб ты уже попусту
Не просыпалась во мне.

Сердечное содрогание на этакой вышине,
На этакой глубине
Или на этой печали
Я превращаю в дали.

Чтобы мои загоры
Стали как мир горний,
А после как мир загорний - горницей в вышине.
Ты, как моя горлица,

Станешь в руках синица.

А после выше - по вере
Станешь орлице-мерием.









p. s. а бедра её метались как пойманные форели. то лунным холодом стыли, то белым огнем горели.

Лорка








Я превращаюсь в пыль.
Я превращаюсь в быль.
Я превращаюсь в даль.
Это моя печаль,

Что моя кровь в пыли.
Что мою кровь пролили
То ли вблизи, то ли в дали
Эти мои печали.

Я покачусь в пы'ли.
Я покачусь в бы'ли.
Я покачусь в да'ли
И обернусь в печали шариком кровяным.

Чем-то таким шальным, чем-то таким изначальным
(до превращения в пыль,
До превращения в быль),
Более величальным, нежели чем печаль

Пыльной бархатной кожи
(быльной бархатной кожи):
Ложью далекой дали,
Кровной моей печали.

Чем бы не обернулся,

Я к тебе прикоснулся течением моей крови
И зарождением любови.






















Всё время сбрасывая кожу,
Я в каждом времени слежу,
Как время сбрасывает тоже
Свою глубокую межу,

Что разделяет пол и поле.
Что разделяет тень и тело.
Что отделяет день от ночи,
Деяния от многоточий.

И вот меж нами расстояния
Настолько сблизились друг с другом,
Словно течение реки
(то ли течём один в другом,

То ли бездонно далеки,
Как эти звезды, что кругом):
Ведь наши расстояния дали
И расстояния печали

Вполне вмещаются в молчание.
И вот тебе моё свечение,
А вот и мне твоё звучание,
Которые неизъяснимы.

А времена проходят мимо,

Всё время сбрасывая кожу...
И с нами происходит тоже.














P. S. О прижизненных реинкарнациях: мы меняем души, не тела.

одиночество опыта







Скучаю по тем местам,
В которых ещё не бывал.
Как будто по тем холстам,
Которых не покрывал,

Словно бы конь кобылу!
Словно дорогу пылью.
Словно бы душу былью.
Словно бы сушу морем

И расстояние простором этакой катастрофы,
Где получаю строфы прямо из рук в руки.
Там, где становится быль
Словно дорожная пыль,

И никакой разлуки замысла с воплощением.
И ты, моё восхищение,
Просто меня восхищаешь
И вовсе не помещаешь в тесное помещение.

Скучаю по тем местам.
Если ты уже там
И не придешь ко мне
Словно бы сном во сне,

Значит, я не достоин, словно бы в поле воин...

И не покрываюсь былью,
Словно дорожной пылью.

















Одиночество опыта
И пророчества опыта.
Посреди моего человечества
Есть отечество опыта.

Ведь мистический опыт
Не спасает от одиночества.
И на это не возражает
Опыт реалистический.

И это не только миг,
Когда испускаешь крик,
В пропасти низвергаясь,
Агонией содрогаясь...

Или на языках душу свою выговаривая!
Словно бы впопыхах
Чувствуя этот страх...
В страхе себя заваривая

И выпивая отчаяние чайной такой церемонии!
Ведь нет никакой гармонии,
Кроме моих ритуалов...
И целого мира мало,

Когда я следую ритму наших сердцебиений.

Покуда следует ритму любой бесполезный гений,
Он не проиграет битвы.





















Всё наше существование было бы просто безумие,
Если б не это лобзание.

И вся наша мистика - это такая скука,
Когда бы не эта разлука листика с листиком,

Сорванных листопадом,
Созданных звездопадом.

Мне ничего не надо из моего безумия
Без твоего раздумия, с которым глядишься вниз

У самой у глотки ада.
Мне ничего не надо без твоего взгляда,

Которым мы спасены!
Ведь аду мы не нужны, ежели мы не порознь.

Но и по сию пору мы с тобой не одно,
Как равнина и горы, как вина и вино.

Такая вот казуистика склочная, словно мистика,
Что приводит к разлуке сорванных листика с листиком.

























Безумие на двоих
И на двоих раздумие
(словно бы судьбы мира
Лопаются от жира

И вытекают в щели).

Безумие на двоих
(от соловьиной трели
И до седой капели):
Как на своих двоих

Шествуют времена.

Если же я затих.
Если ты не слышна.
Если из нас двоих
Только ты мне нужна,

А я никому не нужен...

Мир, который был сложен,
Попросту упростить!
И только мы с тобой в силе,
Чтобы усложнять друг друга.

Чтоб услаждать друг друга.

Замерший от испуга,
Мир без нас невозможен.










p. s. но главное, сеньоры, вот что: необходимо, чтобы каждый из нас придумал имя для пастушки, которую он будет прославлять.

бакалавр Карраско






Если б молодость знала...
Если б старость могла...
Ты б меня не застала,
Ибо время застыло,

Как на ветке смола,

А в смоле этой мошка!
Наше время - лукошко,
В кое ты собирала,
Как живые грибы,

Наши мудрые лбы,

Где копились решения.
Все мои совершения.
Все мои прегрешения.
Вот и ты собирала

И собрала немало.

Только все это пусто,
Словно яблочко с хрустом.
Я из времени вышел,
Словно дождь, что по крыше,

И ушёл сквозь лукошко...

Но оставил в ладошках семь небесных шагов,
Ведь и наша любовь состоит из слогов.






















Ведь и наша любовь состоит из слогов.
Ведь и наша любовь состоит из врагов.
Ведь и наша любовь состоит из любви.
Словно бы соловьи состоят из кругов,

По которым восходит песня.

Потому-то и говорят,
Что любви и в любви телесно.
Что любви и в крови тесно.
Что любви и в грязи честно.

Ты скользи и скользи по нёбу.

Ты скажи и скажи о гробе.
Ты скажи и скажи о граде
Небывалых грехопадений,
Что воздвигнет петровский гений

Три столетья тому вперед!

Ибо я наблюдаю восход.
Ибо я наблюдаю закат.
И на нёбе построю град,
О котором хочу говорить.

Мне с тобой предстоит решить,

Как мы будем с тобою жить:
На закат или на восход три столетья тому вперед?














P. S. И к ней приник, накрыл её, и в сладостное лоно своей возлюбленной излился бог.

Рильке




Но история заключается
Только тем, что она кончается.
А у нас много дальше пьесы
Продолжаются интересы.

Точно так же, как начинаются

Изначально раньше начала.
Мы с тобою стоим у причала,
Где причаливают и отходят
Небывалые сумасброды,

Что не ждут у моря погоды.

Что несут в решете воду
(полагая её живой)
Самых разных своих начал...
Самых разных своих окончаний.

Я одно из твоих умолчаний.

Ты одна из печалей моих.
И без нас с тобой на двоих
Все начала лишь начинаются...
Окончания лишь продолжаются...

Чтобы заново проливать в эти головы благодать.

Чтобы знали себя живыми
И поэтому не умирали.






















Краем души полуприщуренной
Я следом за вороньим граем
Немножечко касаюсь рая,
Который мной полупридуманный...

Реального же мне не надо.

Краем души полуродившейся
Я просто следую за взглядом,
Который бросил провинившийся
На этот ад полупридуманный...

Реального же мне не надо.

Краем любви я полюблю.
Краем любви я разлюблю.
Я просто следую за граем,
Я просто воронов ловлю...

Поимку их изображаю.

Беру в невидимые руки.
Весенний воздух разрежаю
Вплоть до космической разрухи!
Весь этот мир мой косметический

Я вижу апокалиптическим.

И лишь одно мне утешение, которое так человечно:
Полупридумать завершение, поскольку сокрушение вечно.

















Ищу я женщину и с ней иду в бордель.
И выясняется, что целый мир - постель,
В которой спим или не спим с любимой...
Реальность же проходит мимо.

Ищу я женщину, и все эти пастели,
Которые изображает грифель,
Есть чертежи невиданного мифа,
В котором спим или не спим с любимой...

Поскольку больше нечего желать
Идущему дорогой пилигриму.
И нечего ему изображать,
Помимо мной увиденного днем!

Помимо мной увиденного ночью.
Тебе ж я предлагаю многоточие
Для архимедового рычага,
Которым много раз перевернуть

Однажды мной изображенный путь.

Мы много раз уснем с тобой вдвоём,
Пока мы не разбудим Бога.














p. s. я вел себя так, как должно, цыган до смертного часа. я дал ей ларец на память, а больше не стал встречаться, запомнив обман той ночи...

Лорка




картинке Виктора Семеновича Вильнера


Ты видишь музей в разрезе,
Всю его метафизику.
Ты видишь любовь в разрезе,
Всю небесную лирику.

Словно бы труп в разрезе

Музы, тобой убитой.
Музы, тобой воскрешенной...
Ты видишь свой ум в железе!
Теперь ты умалишенный:

Ум, тебе разрешенный

На всю ширину цепей!
В разрезе мир как музей,
Ведь прежде он был в железе...
Теперь из железа взашей!

И вот потек из ушей мертвым телодвижением.

И вот весь мир как живот и пищеварением мыслит.
А я как твой жаждущий рот
И как твой целующий рот,
Ступаю из рода в род, и попросту перечислю

Жующую метафизику и всю небесную лирику.

И окажусь ждущий
И просто тебя зовущий.





















Выходя в замерзающий мир,
Наши души стынут как жир,
Прежде бывший прозрачнотекучим
И опасногорючим.

А теперь переставший горячим
И наставший иначе
Мою плоть тобой обволакивать,
Мою плоть тобой убаюкивать...

Открывая жаждущий рот,
Моя речь о тебе идет
Столько лет и из рода в род.
Выходя в замерзающий мир,

Моя речь застывает как жир,
Прежде бывший прозрачнотекучим
И опасногорючим...
А теперь словно лист падучий непреклонного звездопада!

Мне от мира немного надо:
Чтобы он был вровень с собой.
И тогда мы будем с тобой
Даже там, где нас и не будет.

Даже там, где мы будем души.
Выходя в замерзающий мир,
Чтоб согреть ледяное сущее,
Словно бы из моря на сушу.




















Написанная с чистого листа,
Душа была невиданно проста
И начинала вровень наполняться...
И начинала строго улыбаться,

И даже пририсовывала брови,

Как Гамаюн, предсказывая бурю,
Когда я не последую душе.
И мы сейчас с тобой на рубеже
По обе стороны, как будто гири:

То ли к добру клонимся, то ли к злу.

Вот-вот я превращусь в золу,
Когда твоё добро я перевешу
И сразу обернусь безгрешен,
Чтобы твоё добро испепелить...

Вот так мы продолжаем жить.

Написанная с чистого листа,
Душа была невиданно пуста,
Чтобы добро и зло изобразить
И даже поменять местами...

И я вхожу в тебя, как входят в пламя.

И ты войдешь в меня, как входят в пламя,
Когда тебя душой изображу.










p. s. пресытившись, судьба добрее стала, но требует взамен, чего уж нет.

Буонарроти







То, что случается,
Получается во время:
Как фронтовая почта
Вовремя доставляется

Из твоего времени
И во время моё.
Из твоего рода
Прямо в пламя моё.

Ибо горят времена,
Как племена и народы:
Друг друга испепеляя,
То есть собой изменяя

И изменяя себе...
Родинкой, что на губе,
Я прикасаюсь к тебе
(временем, что на губе,

Пламенем, что на губе),
Пламенем языка
Испепеляю века и заново наполняю
Я языком как река.

То, что случается во время,

Я и исполняю,
Словно бы всё меняя, но ничего не меняя.





















То, что вы так хотите,
Уверен, с вами не будет,
Ибо мы всё ещё люди
(ибо мы всё ещё в теле, которое словно двери),

Ибо мы словно дети, то есть почти троглодиты.

То, что вы так хотите,
Нами прошито нитью,
И мы же для вас - ткани
Из молодых да ранних:

Словно солдат убитых нас положить за дело.

То, что вы так хотите,
Но ничего не достигли...
Ты же меня задела.
Ты же меня одела и одарила телом.

Ты же меня раздела

И оставила в силе заново мной облечься.
То, что вы так хотели,
Будет и мной беречься,
Чтобы хотели впредь

И продолжали хотеть всю эту бесконечность:

Нашу с тобой обреченность,
Но увлеченность и встречность.




















О происхождении видов
Надо спросить у воды.
Ты человек Воды.
Ты напоил сады,

Ты потушил ад и затопил рай.

Ты превратил гибриды в истинные плоды
Чистого просветления.
Как комариный рой,
Что от земли сырой

Начал происхождение, медленно возлетая.

Я о тебе знаю,
Ибо тебя пью
И о тебе пою.
Ибо на том стою,

Что происходят виды, ежели наполняют:

Даже любую видимость сущностью изменяют!
Дескать, у ней есть будущность...
То есть не только прошлость,
Что как седая пошлость, юности домогаясь.

Ты обо мне знаешь,

Ибо меня наполняешь...
Либо не наполняешь.















P. S.В основе любой подлости лежит непроходимая тупость умных людей... Умные дебилы надоели, хочу чувствовать невыразимое.

Nik Bizin





Здесь слишком тесно, чтобы думать.
Здесь слишком честно, чтобы думать.
Здесь слишком страшно, чтобы думать,
И здесь прекрасно, чтобы думать,

Что всё напрасно.

И я здесь нахожусь не весь,
А только как пушинку сдунуть
С моей ладони тополиной
И сразу на твою ладонь.

И мы с тобой сейчас едины.

И нас берет губами конь,
Как будто хлебную краюху:
Не из души как будто в душу,
А попросту из уха в ухо

Ту часть, которую я слышу

И тесным слухом осязаю...
Здесь слишком тесно, чтобы думать.
И об услышанном я знаю,
Что мне дано его не видеть.

И даже не душою ведать,

А лишь прекрасностью твоей
Или напрасностью моей.
Есть тонкий пух у тополей
И тонкий дух души моей.















И я запутался в её ногах,
Как прежде я запутался в дорогах.
И я задумался о берегах,
Которыми связуют Бога...

Я осязаю этот узел.

И я вхожу в её утробу,
А после выхожу из гроба...
Как будто в миг совокупления
Я не лишаюсь просветления,

А некой свечкой освещаюсь.

Как будто бы сверчок за печкой,
Что трубадурства голосил
И вдруг утробу получил
И прочие совокупления

С едва одушевленным гробом как благодарность за служение.

Я осязаю этот узел
И я вхожу в её утробу,
Нисколько с гробом не ровняя,
Насколько ноги позволяют

Запутаться в её ногах...

Я всё держу в своих руках
Не более, чем дорожу.




















Я всё держу в своих руках
Не более, чем дорожу.
И я кружу по тем орбитам,
Которые давно открыты.

Я от Петрония Арбитра
И от его Сатирикона
Весь мир считаю сладким стоном
Мужских и женских пересыпов,

Мужских и женских перезвонов:
Мы как песочные часы
Пересыпаемся друг в друга.
Мы только этим хороши,

Что если нас перевернуть,
То мы опять пусти'мся в путь.
Вот так и движемся по кругу,
Того Петрония арбитра,

Что путал и мужчин, и женщин!
Перетекая из природы
Таких же бешеных корпускул
Прямо в астральную погоду, её сменяя непогодой...

Вот я иду дождём над тусклой,

Какой-нибудь пустой планетой
И проливаюсь спермой света.















P. S. Она шла медленно, как по слогам,
Как будто опасаясь оступиться,
И так, как будто за преградой там
Она вздохнет и полетит, как птица.

Рильке



Мой Перельман, аутентист
(что значит изначальный, настоящий),
Что означает только гениальный,
Который не касается нисколько

Тех мглистых берегов Аида,
Которые омыты Летой.
Который не прольет и спермы света
В какую-нибудь женскую утробу.

Который бесполезен даже гробу,
Поскольку невозможно разложиться
На элементы глиняной таблицы,
Дабы слепить себе Адама с Евой.

А мы с тобою примеряем лица,
Чтобы друг другу с пользой улыбаться.
А то, что с гениальностью расстаться,
Так мне и не подходит виртуальность

Невидимого мира, что вокруг...

Казалось бы, такой совет мне дан!
И всё-таки я буду Перельман
Всепроникающей структуры мира,
Которой не использовать убийцам...

И потому во мне ни капли жира.



















Мы просыпаемся друг в друге
И просыпаемся друга в друга,
Словно песчинки из часов.
Словно слезинки этих слов,

Когда закрыты на засов

И словно бы тотчас открыты.
Мы просыпаемся друг в друге
И видим в сновидении виды,
С которыми опять рождаемся,

Чтобы проснуться в одиночестве.

Как будто за Полярным коругом
Я как Полярная Звезда,
Что осветила города
Когда-то здесь Гипербореи.

Мы как песочные часы,

Но я просыпался смелее!
А ты просыпалась умнее.
И вот теперь мы как весы,
В которых больше или меньше

Добра и зла, мужчин и женщин,

Земных поклонов и пророчеств,
И несказанных одиночеств.




















Словно ворохи давно забытых книг,
Старый вохровец и жуткий пересмешник
Представляет из себя язык,
Как Энштейн на белой фотографии!

Старый вохровец и жуткий пересмешник
Из-под гривы спутанных волос
Попросту рисует эпитафии
(словно солнце на потоки слез,

Дабы заблистали как алмаз).
Как Эйнштейн на белой фотографии,
Что дразни'тся прямо в бровь и глаз,
Дабы обсмеялся этот весь

Сам собой самодовольный мир.
Чтобы растопился словно жир
И потек прозрачной Ниагарой.
Мне сейчас не много и не мало,

А достаточно лишь показать,
Что я всё умею увязать
С вечной вечностью, а тупость человечна
И беспомощно готова убивать.

Если просто ей сказать в ответ:
-  Убивай меня, ведь смерти нет, -
То, скорей всего, и не убьет
Просто потому, что не поймет.









p. s. после-словие или посмертное слово вещей: сколь ты был - столь тебя нет, полнейшее отсутствие наоборот.

Цветаева








Представлять себя Аргусом
И взирать всевозможными эго.
Стоглазет, задыхаясь от смеха.
Представлять себя парусом,

Что вдохнул и не выдохнул взгляд.

Перепутавши сто парусов,
Что вдохнут и не выдохнут взгляд,
Я оставил бы все чудеса
И тихонько вернулся назад,

Чтобы попросту вытолкнуть взгляды.

Чтобы взглядом я вышел за дверь
И оставил стоглазасть потерь,
Словно бы в материнской утробе
Эту в гробе стоглазую сложность,

Сохранивши одну лишь возможность.

Словно грех совершенно один,
Избежав всевозможных грехов.
И успех совершенно один,
Чтобы не задохнуться в успехах.

Представлять себя Аргусом смеха!

Себе выбрать единственный миг:
Быть разливом морей, а потом обернуться родник.
И опять представлять себя Аргусом,
В роднике распахнув себя парусом.

















Невесом, смешон, юродив,
Упадет метеорит.
Пробивая брешь в природе,
Разбивая этот вид,

Что хранил свою невинность.

А теперь на сотни видов
Эта целостность разбита:
На невиданнойсть и дальность,
На разнузданность и длинность

Он разбил сию невинность.

Был такой освободитель:
Словно беспристрастный зрмитель,
Старый вохровец, кромешник,
То есть жуткий пересмешник,

Подаривший нам свободу.

Изменив свою природу,
Я тихонечко сберег
Пыль дорог, и я прилег
Всей душой своей подошвы

На прозрачный ветерок, что избегнул метеора.

Невесом, смешон, юродив
Был освободитель вора,
Что таится в человеке...
Я же сохранил погоду

Ту, что омывает взоры,

Разъясняя мне века, омывая мои веки!
И себя я не утратил среди торжества свободы.








P. S. Лирика - в целом - должна быть весьма разумной, в частностях же немного простоватой.

Гете








Нам дружбу посылают свыше
И посылают свыше службу.
Как будто дождь идет по крыше,
И я невиданно услышу,

Как башмачки твои по жести.

Нам дружбу посылают свыше.
И чтоб тебя найти на месте,
И чтоб меня найти на месте,
И чтобы с места не сойти,

Она проходит между капель, оповещая нас о службе,

О прохождении пути,
Которым мы идем друг к другу...
И не проходим между капель,
Воздушной смертью промокая!

Я оттого сейчас нагой,

Ты оттого сейчас нагая,
Что мы дорогою омыты.
Нам дружбу посылают свыше
Лишь оттого, что мы забыты,

Коли забились между капель.

И оказались как любовь в отдельном тельце кровяном,
И встретились в отдельном сердце.















Верю-верю я всякому зверю,
Только женщине я не поверю.

Ибо больше животного в теле,
Чем звериного в истинном звере,

Что подобных не ест и не пьет.
Все мои отношения подробны

И известны уже наперед.
Все мои отношения телесны.

Верю-верю я всякому зверю,
А тебе никогда не поверю.

Ибо ты человечия женщина,
И тебе в человечестве тесно,

А звериное слишком честно'...
В этом мире совсем нет весны!

Ведь настолько она постоянна,
Ведь настолько она повсеместна,

Что её не назвать и весной.
Мы настолько с тобою известны,

И настолько с тобою нам тесно,
Словно в зеркале твари лесной.





















Я отец-одиночка.
Я живу в одиночке,
В диогеновой бочке,
Словно обручем стиснут.

В диогеновой строчке,
Словно буквицы смысла,
Как весенняя почка,
Я отец-одиночка (словно приговорён).

Всё имеет конец.
Всё имеет начало.
Этот мир будет мной сотворён
Кораблём у причала.

И затем, чтоб отплыть кораблю,
Мои помыслы станут к рулю:
Мои вёсла и паруса,
Мои вёсны и небеса.

Мои звёзды будут страдать
И искать одиночку-мать,
Чтобы вместе миры сотворять.
Оттого мне давно известно,

Что и я никого не найду,
И она никого не найдёт.
Одиночество - на одного,
На двоих это жадный рот,

Что способен лишь целовать.

Начинается Бог Отец,
И приходит к нему Бог Мать.




p. s. то, что я назову лёгким, ты - наперекор мне - назовёшь мучительным. я знаю таких, которые смеются под бичами, и таких, которые стонут от оплеухи.

Луций Анней Сенека








Смятение моего скромного разума, без своего смысла.
Словно столпотворение людей,
Собравшихся здесь и сразу
Без моего приказа

И без  своего смысла.

Смятение моего скромного разума,
Словно простые числа,
Вздумавшие усложнять
То, что нельзя понять.

В моей голове коромысло,

Ведь я человек Воды.
Могу и наполнить разум,
Могу и пролиться разом
И избежать беды

Собственного столпотворения.

Но здесь получилось смятение,
Ибо свой разум взял
И просто в ладони смял
(вместо того, чтоб поднять для своего пополнения),

Словно бы камень с дороги.

По разуму ходят ноги, чтобы переступать
Собственное разумение.



















Смятение моего скромного разума,
Словно столпотворение людей,
Собравшихся здесь и сразу
Без моего приказа

И без своего смысла.

Смятение моего скромного разума,
Словно простые числа,
Вздумавшие усложнять
То, что нельзя понять.

В моей голове коромысло,

Ведь я человек Воды.
Могу и наполнить разум,
Могу и пролиться сразу,
И избежать беды

Собственного столпотворения.

Но здесь получилось смятение,
Ибо свой разум взял
И просто в ладони смял
(вместо того, чтоб поднять для своего пополнения),

Словно бы камень с дороги.

По разуму бродят ноги, чтобы переступать
Собственное разумение.






















Ручной работы и работы дикой
Идут мои часы на моём лике.
И облака плывут как ледоход,
Отсчитывая годы наперед.

И я распространяюсь как века

По всей реке, как эти облака.
Я человек Воды, и я река,
А ты сейчас моё большое русло,
Поскольку святу месту не быть пусту,

Тебя я наполняю как звучание.

Речное изречение, течение
Коснется губ твоих ручной работы
И продолжается работой дикой.
Идут мои часы на моём лике

И наполняются они как соты

Нектарным временем и пламенем нектарным,
Когда луч света вдруг замрет в янтарном.














p. s. Я, Клавдий.

из автобиографии Тиберия Клавдия, императора римлян, родившегося в 10 г. до н. э., убитого и обожествлённого в 10 г. н. э.








Не знающим меня, быть может, лучше
Не знать меня совсем... Для малых сих
Речное изречение, течение
Не голосит, а попросту гласит,

Что я для малых сих как искушение.

Не знающим меня, быть может, лучше.
Не знающим меня, быть может, хуже.
Не знающих меня как будто лужица
Посереди невиданной Воды...

И на моём лице есть знак беды:

Улыбка сладостного предвкушения.
Речное изречение, звучание,
И вместе с ним течение реки,
И облака, неведомо зовущие -

Всё это может больше разумения.

Не знающим меня, быть может, лучше.
И я себя не знаю, ибо сущее
Не существует, если я люблю.
А не люблю, так попросту стою

У бездны на краю и вниз готов пролиться

Бессмысленно, как жизнь или течение,
Обычное любовное влечение.




















Невинно совершится с нами
(из спермы возгорится пламя).

Как будто взрыв продавит изнутри
И разорвет живущее в крови.

И станет биться тельце кровяное,
Пока не сотворится мною.

И улыбнется, высунув язык,
Чтоб он как можно чувственней проник

В сокрытую утробу мироздания
И передал тебе моё дыхание.

И я заговорю твоей утробой
И буду говорить, пока до бездны гроба

Дыхание невинно не дойдет.
И бездна обернется ждущий рот,

Из рода в род целуя твой живот...
Пока не обернется в рот зовущий.

Чтоб вышел из своей утробы,
Как будто Эвридикою из гроба.


















P. S. Чтобы удержать в узде душу, сначала останови бег тела.

Луций Анней Сенека






Пока не сотворится, не влюбиться.
Пока не сотворится, обернется.
Пока не сотворится, будет биться
И в результате просто разобьется

На много-много кровяных телец.

И в результате тельце разовьётся.
Приобретутся эти руки-ноги.
Приобретутся эти гениталии.
А помыслы окажутся в Италии.

А руки прортяну'тся к женской талии

И в результате просто разобьются
Италии и талии, и тайны
Невозрождения во тьме веков.
Я вырываюсь из твоих оков

И в результате просто разбиваюсь.

Пока не сотвориться, не влюбиться.
Пока не сотворится, отвернется
И от влюбленности моей любви...
И кровь здесь обязательно прольется,

Вот так мы обретаем свои лица,
Которые до смерти не снимаем.



















Пью здравие Сенеки и Петрония,
Двух сыновей гармонии!
Ведь я пою у бездны на краю
О том, что быть над бездной не люблю.

Затем жене, одетой в ветры тканые,
При всех быть голой в полотняном облачке.
Затем и качке кораблей морских,
Что просто обхожусь без низ.

Затем и этой точке Архимеда,
Что проще этот мир перевернуть.
Затем и пью я здравие Сенеки,
Чтобы Петрония избыть навеки,

Поскольку эта чаша не бездонна.

Во время оно я не повзрослел:
Игрался временами и пространством,
Телами, совершая окаянства
И непотребства этих жадных тел,

Меняя пол на пол и быль на небыль...
И потому я словно не был!
Ведь чтобы душу удержать в узде,
Притормози сначала бегство тела.

Но вот какое дело: тела нет,
И я парю над этим непотребством,
Поскольку белый свет и черный свет
Не цели для меня, а только средство.




















И опять никуда не торопимся.
Как медовые соты мы копимся,
Наполняясь всё более сладко
Существом мирового порядка,

Ускорением медленной жизни.

Задержись в ней её расширением,
Уплотнением и тяжелением...
Это словно скольжение в воде.
Это словно вода в решете

(и продавливать, и продолжать).

Это словно бы счастье в беде,
Когда надобно счастье рожать
Не руками-ногами, а в муках.
Это словно собачия сука

Ощенилась и сразу ощерилась.

Это всё называется жизнь.
Задержись в ней, не стань её дальше.
Задержись в ней, не стань её горше.
Задержись в ней, не стань её старше.

Но тебе не становится страшно!

Ибо я расскажу о тебе
Даже там, где продолжишься в небе.




















И на маленьком таком танке.
И на маленькой такой тайне.
И на маленьком таком такте.
И на маленькой такой ноте

Как-то вы закрыто живёте.
Как-то вы забыто живёте.
А потом живете в зевоте,
Распускаясь словно цветок,

Словно бы в нектарный глоток.
Словно вы застыли в янтарном,
Что теперь лежит на руке,
Словно откровенная тайна...

Ну а я нуждаюсь в глотке'
Даже не воды, а водки.
Ибо я нуждаюсь в гло'тке,
Дабы разом вас проглотить,

Чтобы разум свой напоить.

Ибо даже танк проглочу,
Ежели я вас захочу.











p. s. но, оказывается, вы опять собираетесь броситься в новые приключения и стать пастухом, для того, чтобы о вас говорили:
пастушок, идешь откуда?
ты куда, пастух, идешь?

Сервантес









В чём смысл дождя?
А в том же, в чём и смысл тебя.

Ты словно бы простая мысль,
Которая (меж нами проходя)

Становится всё более простой...
И оставляет тело на постой,

Сама распространяется во мне
(как берег продолжается волной).

В чём смысл дождя?
А в том же, в чём и мысль дождя:

Они одеты в разные тела,
Которые невиданно прекрасны...

Настолько, что немедленно раздеты.
Вот так мы переходим нашу Лету,

Туда или обратно воскресая.
В чём смысл дождя?

А в том, что он идёт как смерть босая,
Не умирая, но наоборот... Как дождь идет.























Всё, что хотите мне сказать,
Мне попросту не надо знать.
Поскольку это ваша жизнь,
Которая настолько дальше

Ото всего, что много ближе.

Всё, что хотите мне сказать,
И всё, что скажете, храните
Подальше от меня, ибо моё
Сейчас для вас настолько не своё,р мы

Что мы друг другу вовсе бесполезны.

И оттого-то моему всему,
И оттого-то вашему всему
Сейчас становится настолько тесно,
Что мир мы изменяем под себя

(как родинку, что на губе).

А он вдруг выпирает словно тесто.
Прекрасный мир с оленьими глазами
Как будто заболеет нами,
Как будто бы забродит нами...

И мы выходим из своей природы.
























Туда или обратно воскресая,
Приходит смерть невиданно босая,
Как подорожник душу прилагая
К тому или иному воскресению.

Как коробейник душу предлагая,
Как неизбежное своё спасение,
Когда мы умираем на распутье
Или когда кидаемся в распутство,

Или когда восходим на распятие...
То мы не поступаемся ни пядью.
Вот и тебе тебя не предлагаю,
Когда на твою душу наступаю

Подошвою своей души.
Как подорожник душу приложи
В какой-нибудь обыденной глуши!
Где и не происходит ничего,

Помимо твоего и моего

Туда или обратно прохождения,
Того или иного воскресения.



















P. S. На все эти глупости у меня нет досуга: на руках у меня огромная работа. Что мне делать? Смерть гонится за мной, убегает от меня жизнь!

Луций Анней Сенека





Душа без очертаний как черта
Какого-нибудь горизонта и моста,
Что как мечом разрублен горизонтом.
Душа без очертаний как мечта

Об обладании своей мечтой.

Но вот ты на свидание являешься,
Как будто пребывая в ослеплении
Какой-нибудь обычной красотой,
Которая яви'тся в сновидении

И вдруг осеменяется в утробе.

Ты думаешь, она не разъярится,
Когда себя почувствует в гробу?
Я иногда беру свою судьбу
Как бусы четок и глоток водицы,

Что следует в утробу за глотком,

А после выступает по'том.
Я промакну его твоим платком,
Как будто твою душу обману,
Что мы сплетаем души, не тела...

А как мы будем жить с тобой потом?

Скорей никак, ведь дальше будет дальше
И дальше, и невиданней, и старше.

















Той Орды всего-то триста лет.
Если жизни нет и смерти нет,
То и тем из нас придет родиться,
Коим доведется побеждать

То ли в прошлом, то ли в настоящем,
То ли в будущем впередсмотрящем:
Ибо это будущие лица!
Настоящее в себя глядится.

Прошлое оглянется назад.
Но я сам собой бросаю взгляд
Лишь на то, что будем побеждать,
Сколько бы мне ни пришлось терять

Этих лиц, которых хоронить..
Ведь теперь мы воскрешаем лица.
Ведь теперь мы продолжаем жить.
А победе предстоит родиться

Из бессчетных поражений.

Ведь таков мой беспощадный гений
В череде смертей и воскрешений.















p. s. Слышать, как растут камни, души без очертаний.

Nik Bizin