Жалость возможна, но...

Если смотреть сквозь себя на мир, как сквозь окно, если слушать окрестное через собственные уши, как будто врач слушает монотонно бьющееся сердце пространства, нацепив фонэндоскоп, то постепенно все успокаивается. И становится в общем ясно, что нет существенных перемен. Что все эти сочетания мелких структур на плоскости глаза преходящи и незначительны. И все эти события - точно узоры обоев, которые переклеивают время от времени ангелы-режиссеры. Или кто-то другой.
Но вот входит женщина и наслаивает на твою реальность иные звуки и краски. И если еще недавно реальность была тихим белым холстом, на котором бледнело небо и щербатые камни хранили покой пустыни, то уже через-минуту другую вспыхивают протуберанцы, грохочут составы бесчисленных поездов, входят мужья со своими проблемами, дети с болезнями, коты и собаки с неутихающим аппетитом, улитка ползет по аквариуму, шевеля антеннами, старики умирают и плачут об одиночестве и напрасно растраченной жизни. Цветок начинает чахнуть от жажды и просит пить. Мужья проявляют черствость и тупоумие, дети своевольничают и растут. Возникают взаимные обиды и недоразумения. И ты становишься одним из множества персонажей этой пьесы с известным финалом. Цыганским табором кочует вслед за женщиной целая жизнь, полная чувств и тряски плечами, и колокольчиков, и перебора гитарных струн, и дроби напористых каблучков, и вьющихся юбок... Ой нэ-нэ! Да ой нэ-нэ! Психоделика моя чернобровая!..
Затем она выходит, хлопнув дверью, и все затихает со временем. И снова смирные сумерки опускаются на пустыню, в которой если и есть коты, то они молчат, если что и растет, то самостоятельно, пить не просит и умирает без стонов и причитаний.
Какова же действительность? А действительность такова, что в ней жалость возможна, но ты ее не достоин.