***

Летняя ночь. Север светел.
И облака лежат – кто морем, кто побережьем.
Когда-то, такой же ночью, того, кто в прежнем
был тем, кто в меня превратится, встретил ветер
(западный ветер, который волны
гнал стадами к рассвету
от заката) и сказал: «Взгляни, разве эту
ночь – ночью можно назвать? Мы вольны
давать имена случайным прохожим, и даже
неслучайным, если они своё имя
молчат, тем более что между ними
и их именами – наши глаза. В похожем и та же
положении ночь, ведь она не ответит,
кто она. Лучше смотри: ни луны, ни
звёзд, и светло». Я сказал: «Мы ли ныне
не спим?», – в ответ головой ветер вертит
моей: «Если то, что ты видишь
не существует, если оно хоть на йоту
туманней, чем день, то проснись! В моё-то
присутствие веришь? нет? – тогда выйди ж
из этого сна!» Я старался вглядеться
в лицо его – тщетно! – оно не такое, как лица
другие: каждый миг – то плачет, то злится,
то каменно-мрачно, то в детство
впадает – складок игра, непрерывно
продолжаясь, сбивает с толку, за нос
водит. Глаза заболели – то ли, казалось,
воздух стал вязким, в ожидании ливня
как будто, то ли кровь в голове тупою
силой пыталась пробиться наружу.
Но я мысли собрал и нарушил
тишину: «Послушай, если за тобою
смогу полететь, то найду ли
то место, где поднимается шарик
на небо, где первое облако жарит?»
Как глупо, не правда ль? Но ветер не скрылся и дули
не показал: «Слова твои словно
надули песком вместо гелия – тянут
к земле. Они как верёвка, на которой не станут
из болота тащить: сто узлов, но
ни конца, ни начала».
И потом он молчал, и молчали волны,
тихо двигаясь, и были довольны
он и волны, тем, что всё замолчало.



Всё замолчало, и пространство застыло.
Шли секунды часами, но часы подобны
стали секундам по весу. И вот (а то б мы
вправду уснули) внезапно с тыла
небесного вышли и встали горы,
огромные тёмные горы, и разом
вылилось море к подножьям (и разум
мой верил ясным глазам). И сразу же, скоры,
руки ветра слепили на склонах
живые леса. Я видел, как берег
спорил с водою, и ветки, и белок
на ветках. Деревья дышали. Но с крон их
вдруг посыпались синие листья,
и горы расплылись морями, и воды
рассеялись светом. Вот и
исчезло, мгновенно, распалось, рысью
убежало… А ветер по-прежнему слова
не скажет, всё меньше и меньше складок
на лице его, взгляд же, не сладок,
но и лишённый злого
выражения, тонет, уходит в воздух,
в облако, в птичью стаю.
Так мысли, когда засыпаешь, тают,
из хвостатых превращаясь в бесхвостых.