Русская трагедия. последний выстрел как последняя

Последний корабль с остатками белых из Севастополя снялся с якоря, отдав швартовые,
Защитники России, бросив Отчизну, пошли по миру изгнанниками век скитаться,
А по Крымским степям бродили брошенные истощенные боевые лошади на все готовые,
Чтобы найти своих боевых седоков или своими костями навек в тех степях остаться.

Установилась по России непривычная мирная тишина, после чудовищных волнений,
Уже не плевались дома длинными свинцовыми пулеметными очередями с чердаков,
А на Крымских просторах как отголоски войны и предвестники новых потрясений
Падали насмерть измученные лошади, так и не найдя своих бежавших за моря седоков.

Разруха страшная и свирепый голод царили на всех просторах Российской Империи,
После тяжелых кровавых боев стали сиротами маленькие дети и беспомощные старики,
Женщины, обезумев от всеобщего горя и опустошенные душой, заходились в истерике,
Не успев долюбить своих ушедших мужей и сыновей, продолжали умирать от тоски.

А высоко в горах уже расцветала ковром горная лаванда и пахло весенним лесом,
Природа повсюду уже раскрывалась для жизни и встречи южного солнечного тепла,
А там на улочках Феодосии стояли когда-то роскошные дома, крытые железом,
В эту жестокую гражданскую войну сгоревшие до основания, полностью, дотла.

Студеные волны морские бьются о берег скалистый, собирая мокрые брызги в стайки,
Словно вместе легче стучаться к сердцам, но сердца у людей как высушенная мумия,
И беспокойно непрерывно кружили над берегом растревоженные белые морские чайки,
Криками своими призывая людей опомниться и не делать человеческого безумия.

По освобожденному Крыму на призыв от новой рабоче-крестьянской власти впервые
О сдаче боевого оружия и полного всеобщего всем воевавшим с ней прощения,
Собирались покорные, смертельно уставшие воевать, бывшие белые офицеры России
Получить обещанную амнистию и вернуться домой к «Прощенному» воскресенью.

Измотанные от бессмысленного моря крови пролитой и невероятной тупой жестокости,
Опытные офицеры, пережившие страшные годы и не найдя на свои вопросы ответов,
Не хотели продолжать со своим народом войну, которая ведет в бездну к краю пропасти,
Пришли, перекрестясь, покорно надеясь на милость и разумность новой власти Советов.

Закончилась невероятно тупая гражданская война, жизнь перешла в мирные плоскости,
Офицеры освободили свою элегантную форму от блеска погон и золотых кистей эполет,
Но нет предела этой вырвавшейся наружу мерзкой неуправляемой человеческой жестокости,
Взяв однажды в руки, трудно не пустить в дело взведенный на врага боевой пистолет.

Война всех против всех неожиданно и дерзко вырвалась наружу в России из древних времен,
И невозможно остановить летящий под гору в пропасть ужас революционной тревоги,
Как на дикого кабана уготованная западня и обложена местность флажками со всех сторон,
И дай Бог уйти от смертельного выстрела выжившим и уцелевшим в боях унести свои ноги.

И также нес воды в город фонтан Айвазовского с дивных Крымских весенних гор,
А крики чаек на приморском бульваре прерывали в театре затянувшийся антракт,
Трое суток собирались военные люди в длинных серых офицерских шинелях без погон,
Чтобы сыграть в настоящей человеческой трагедии заключительный последний акт.

Руководствуясь жестокой революционной необходимостью по своему думали в Кремле,
Радикально и просто решая проблемы послевоенной жизни в новой советской республике,
Чтобы было спокойно и безопасно жить и работать на освобожденной от контры своей земле,
Надо уничтожить врагов, относя всех офицеров к недобитой белогвардейской публике.
 
После утомительных трех дней в бесконечных ожиданиях и сборах под общий кров,
Громом среди ясного неба прозвучал Приговор как акт революционной гневливости:
Бывших офицеров белой армии, врагов Советской власти, белую кость, голубую кровь,
Отправить без промедления к праотцам по высшей мере социальной справедливости.

И тут же неожиданно сорвались с цепей пулеметные очереди со всех сторон,
Градом свинцовым накрывая, словно белой простынею как одеждою новой,
Попали под обстрел и бесчеловечный расстрел и князь, и граф, и виконт, и барон,
И совсем юнец, и зрелый мужчина надели на голову колючий венец терновый.

И ни отчаянного безнадежного вскрика, ни тяжелого вздоха, а молча, не ища причин,
Принимая настоящий исход как избавление и Божественный знак по делам,
Неестественно оседали и глухо падали на пол тяжелые безжизненные тела мужчин,
Припадая бледными мертвыми губами к окровавленным истоптанным полам.

А после расстрела-убийства бравая боевая солдатня, с удовольствием сходя в клозет,
Весело пошло шутила над глупостью офицерской и благородством таких дураков,
Блаженно закуривала крепкий самосад в скрученных козьих ножках из газет,
Презрительно с чувством смачно сплевывая на трупы уже не опасных для них врагов.

Верной терновой дорогой по трупам идя по заветам товарища Ленина в коммунизм,
По трудному пути, как мостик, строя социализм, мировую революцию ведя в дома,
Шли строители нового осчастливить без того несчастную, жуткую, беспросветную жизнь,
И до краев наполнить в деревнях отборным пшеничным зерном мужицкие закрома.
***