голый король

голый король










Крысолов, уведи за собой Москву!
Уведи за собой место пусто,
И останется место свято...
Уведи за Москва-реку:

Уведи за собой тоску

(уведи за собой богаты,
Уведи за собой бедны) -
Вообще уведи из страны
Голоса и ума палаты,

Что идут по вершинам голов!

Что себе самим так важны,
А в невидимом не слышны...
Я, пожалуй, уже готов
Замереть посреди страны

И заслушаться тишины.

Уведи Москву, Крысолов!
Уведи Москву в ее счастье!
Понимаю, что ты не властен...
Понимаю, что ты не готов

Взять с собою нечистоту!

И оставить одну красоту.
И оставить одну высоту.

















голый король листопада

Когда среди обителей корысти
Бывает разглашаема любовь -
Провозглашаема она бывает!
И поражается уже не в бровь,

А сразу же в зеницу ока…

А сразу же она десницей
И шуйцей будет понята
Как ахиллесова пята неуязвимого пророка -
Когда проказою порока…

Когда житейская тщета…

Когда среди обителей корысти
Я опаду пред вами словно листья
И словно окажусь нагой…
Вы наступаете своей ногой

Совсем не на меня, ведь не свое -

Вы птичье разоряете жилье,
Когда оно покинуто давно!
Когда среди обителей корысти
Такое бескорыстье вам дано,

Что на него возможно наступить

И оттолкнуться от житейских истин -
Затем, чтоб тоже истиною быть:
Которую возможно разорить
И словно бы ногою оттолкнуться…

И чем-то невозможным обернуться!













Облетали листья в тишине:
Бесполезный сон приснился мне...
Бесполезный словно листопад -
Листья облетают и глядят!

И в тишине приснилось мне,
Что я взглянул в глаза весне -

Самой природе перемен!
Самой природе всех измен:

Всех изменений одеяний...
Всех приложений расстояний
От сердца к сердцу и к глазам -
Когда пречистая слеза!

Когда слезинку, что с ресницы...
И радугу, что с роговицы...

От новых дней до старых дней
Садятся листья на коней:
Я простираю как десницу
Мои глаза за горизонт!

Моим глазам не нужен зонт -
Поскольку это свет дождится...
Поскольку каждый лист глядит,
Но облетает словно взгляд -

Поскольку взгляды бесполезны!

Моей весне во взглядах тесно:
Моей природе перемен...
Происхожденью всех измен...
Происхожденью каждых взглядов

И бесполезных листопадов.


















врачу, самого себя для-ради человечества поразившему

Пораженный чумой препарировал собственный труп
И рассказывал о его анатомии...
Я не увидел сакуры
В его смертельной истоме,

Но - увидел только каракули...

Не умея писать толком
И умея постольку-поскольку над трупом своим нависать
И отслаивать дольку за долькой,
И уже после жизни проказу свою объяснять -

Еще до рождения родившимся прокаженным!

Но - я увидел его пораженным...
Еще - я увидел его неразделенным...
Но - с мукой своей разделяемым
По ступенчатым небесам (совершаемым им чудесам)...

Вот и я - такой прокаженный (словно молнией пораженный),

А еще - раздраженный какой-то ежедневной чумой,
Очень медленно сам поднимаюсь домой.
























поочередное четвертование самозванца у всех на глазах

Воск стекал на руки,
И они становились желты...
Стекло пропускало свет,
Как мою жизнь аорта...

И время меня отпускало

Бессмысленным и беспощадным Емелькою Пугачевым!
И голову отсекало,
А после руки и ноги -
И я становился письменным!

Я бока себе отлежал на развилке дороги

И переставал быть маленьким богом человечьей молвы...
Да ведь я же не больше, чем просто дорога!
Да ведь ты же не больше, чем просто дорога,
По которой бродят руки и ноги

В поисках головы.






























Вселенная - вселить!
Дождями литься, колокол отлить...
Что люди и следы (одно и то же)
Небесной переполнены воды,

По капле собранной...

По капле собранный, ты человек небесный.
Удержанный над бездной.
Но чьи тобой наполнены следы,
Нисколько неизвестно...

Быть может, их оставил ты,

Который много более тебя?
Который все воспринимал больнее,
Который стал немножечко полнее
Оставленного на дороге...

Вселенная - вселить твои повторы,

Невыговоренные разговоры:
Договорить все то, что очень дорого.
























Не бойтесь, он всего лишь человек!

Тень ветра,
Тень света -
Закон Архимеда, то есть от века
Изучение мира путем вытеснения

Из вопросов ответа...

И то, что у света есть тень,
Означает всего лишь его прояснение!
Означает всего лишь его вытеснение
Из-под множества тел...

Я прошел меж людей и ни одного не задел!

Получилось, не они вытесняли меня,
А всего лишь со мной разлучались
Или между собой различались
Как огонь от огня -

На котором они закалили меня...


























Мелодии нет, но есть струны...
Бега нет, но есть бегуны
И среди них бегунья -
Как медленный взгляд луны!

Она как грядущие гунны,

Что замерли и отводят
Свои глаза завидущие...
А потом повернут и уходят
От стен твоего городища -

Мелодии нет, ее ищут!

Распавшись на семь сторон спектра,
Расставшись на семь измен,
Бегунья ослепительных колен -
Пропавшая всепобедительно!

Оставившая взамен

Струны твоих жил,
Чтобы ты как мелодия жил.
























Полоска света под дверью кабинета,
В котором работает Отец мой небесный...
Однажды мне стало тесно
В этой полоске света!

И я поступил честно:

Поднимаясь во весь рост
И приятно заглядывая ему в рот -
Сверху вниз и став его ртом,
И сам собой улыбаясь -

И словно бы сам собою целуя его крест,
Я вымолвил сам собою: Оставьте мне эту жизнь,
Какая у меня есть!
Не берите меня с бою,

Перестаньте меня есть -
То есть опять-таки самого же себя самим же собою...

Но сам собою сказал мне мой голос:
-  Ты просто печалишься!
Вот так и бывает: Уходишь из жизни,
А потом в нее возвращаешься.
































Ольге Ильницкой

Долгое озеро...
Озеро, что надолго...
Недалеко и не близко, не высоко и не низко:
Озеро, что нелегко, как исполнение долга

Под Волоколамском и Волгой...
Озеро, что забросило собственное незамерзание
Дальше всех расстояний!
Ближе всех расстояний!

Озеро, что по крыше шло проливным дождем
(озеро нас услышит, когда мы к нему подойдем) -
Озеро нам прокричит
О том, что промокла плоть!

Так же, как и приумолкла
Там, где отерли пот
И осушили слезы...
И никакие морозы не проморозят насквозь -

Так, как пронзает ось щеки картонного глобуса
И яблоко из папье-маше...
Видишь, моя дорога нас привела уже
К райскому саду, который только у нас в душе!

Ну а снаружи - озеро...
Озеро, что надолго:
Озеро, что забросило собственное незамерзание
Дальше похолоданий.





















На Унтер-ден-Линден липы зацвели:
Улица под липами стала край земли!

Улица под липами стала корабли,
Что приплыли к краю...

Вот и я не знаю клейкого листа,
Коим красота прилепилась к небу:

На Унтер-ден-Линден я ведь еще не был!
Вот и нарисую среди бела дня

Клейкого меня, коим красота прилепилась к небу
С чистого листа: росчерком пера во главу угла...

И на край стола выйду не спроста
С чистого листа!

Я рисую ножки, я рисую глазки -
После без опаски подвигаю лист к бездне на краю:

Улицу под липами я боготворю!
Ибо как иначе мне изобразить

Бездну на краю и края земли?
На Унтер-ден-Линден липы зацвели.


















крысолов в горах

Крысолов, уведи за собой Москву!
Уведи из Москвы Москву...
Уведи из тоски тоску
Пистолета, что у виска -

Маяковского пистолета!

Ибо - лгут, что стрелял он в сердце
(сердцу голову расколов разукрашенной черепицей)...
Посреди бесконечной Леты
Недоступного вечного Болдино -

Не могло такого случится!

Крысолов, уведи через Лету
Разукрашенную любовь
И продажную нашу культуру -
Всю несчастную нашу родину,

Что описана в литературе недоступного вечного Болдино...

И оставь мне другую реальность,
Расколовшую разум сердца
(сохранив его гениальность, невозможную у людей:
Приподняв на крылах лебедей -

Дабы в горы вести лишь вершины...

Я оставил тебя в долине
(я оставил тебе все лучшее)
И забрал с собой только худшее -
Чтобы медленно поднималось, становясь вершинами гор:

Открывая тебе простор.

















Если видишь чужими глазами,
То и любишь чужой любовью!
Я к тебе прихожу небесами,
Как приходит волна к изголовью.

Как идет скакунов поголовье,
Устремляя зрачок вожака:
Наше зрение за века
Научилось любить любовью

Не такой, какой слышат уши...
А такой, какой видят душу!
Мы не просто живем на суше,
По которой ступают ногами:

Я могу сотворить богов
И переступать богами!
Я могу примирить врагов
Или вовсе не быть врагами...

Все зависит лишь от того,
Какими я вижу глазами?
И когда я приду к тебе,
То какими приду небесами?

И какою тебя найду,
И какую душу увижу...
Будем живы с тобою в аду
Или будем немного выше?



















выходя в замерзающий мир

В разреженном воздухе души,
В разрешенном выдохе и вдохе
Возникают только миражи
Из доисторической эпохи:

О слиянии душ в сплетениях тел!
До того, как наше разделение
Сделалось почти астрономическим...
Делая физическим сближение.

Делая холодным и космическим,
Выложенным по своей орбите.
Я иду по собственной планете
И дышу холодной атмосферой:

Понимаю жизнь как сбережение
Ежедневное себя от смерти.
Полагая злобной и холодной
И себя не чувствуя свободным.

Потому я о свободе лгу!
А меж тем на этом берегу
Мы всегда находимся вдвоем,
Лишь друг друга взглядами найдем.

В разреженном воздухе души
Настоящих разделений нет,
Но зато в нем умирает смерть!
Ведь негаданно лишится прав,

Что ненастоящая, узнав.













попытка  песни

Прошло  уже  двадцать  лет,
Как  огромной  страны  нет.

Пусть  душу  нельзя  продать,
Но  возможно  вполне  добровольно  отдать  ее  часть!

От  своих  каких-то  измен,
Получая  что-то  взамен…

Порассыпавшись  на  песок,
Даже  если  он  золотой.

Если  есть  у  души  свой  срок,
Она,  чтоб  остаться  собой,

Должна  отдавать  себя
И  порой  отдавать  других:

Должна  нагими  глазами
Увидеть  любовь  и  боль!

Но  тот,  кто  придет  за  тобой,
Будет  ли  лучше  тебя  петь  чистыми  голосами?

Прошло  уже  двадцать  лет…


























Мясник  был  мягче  масла!
Мясник  растаял  солнцем
И  источился  в  нужник,
Как  в  некое  оконце:

Почти  душеточился,  кровоточась  почти.

Мы  состоим  из  мяса
И  мясом  предстоим!
Но  добрая  надежда  в  бурливом  океане
В  нас  выдается  мысом  -

И  белые  одежды  примерят  наши  мысли!
Потом  примерят  души  одетость  наших  мыслей…

Давать  на  все  ответы  немного  невозможно.
Давить  нас  будут  числа,  кровоточась  числом…
Потом  я  стал  веслом  в  ладони  у  Харона  -
Не  в  похоронный  нужник  гробницы  фараона,

А  самою  зарницей  вершины  пирамиды!
Мясник  был  помидором  на  тонком  стебельке…

Вот  я  держу  в  руке
Тончайших  ручейков  нездешнее  сиянье:
Мясник  примерил  знанье  и  белые  одежды
И  божьим  стал  созданьем. 





























Каждый пьет из своего ведра,
Но черпаем его из одного колодца печали...
Где кончается ваше рука,
И где той реки начало?

И кто эту реку льет?

И так ли она бодра?
Да и была ли рекой до того, как попала в колодец
И стала наоборот?
И стала просто рукой, которая быстро кончается!

Где качается колоколец

И где он в колокол превращается -
И славно перемещается по теченью руки?
А где рука завершается,
Там начало реки.

































Начинается речитатив...
Начинает накрапывать дождь...
Дорос ли до верха огонь?
Прозвучал ли вопрос -

Сам собою на все отвечая?

Соловей поет о прелюбодеянии...
Иван-чай пьет сырую воду и становится просто Иваном -
Ибо вода закипает, меняя его природу...
Евреи в своем рассеянии

Ревнуют о Божьем царстве...

Начинается речитатив...
Соловей начинает с прелюбодеяния...
Царство Божие в своем рассеянии
Начинает свое явление...

Начинается речитатив -

Начиная с моего поколения,
Ничего собой не прекратив.

























МОИ ЭКСПЕРИМЕНТЫ С ИСТИНОЙ

Светает...
Это потому, что нет тьмы!
Ручей по имени Шепот
Летает из уст в уста -

Я его называю Летой!

Светает...
Это потому, что нет света!
Зато пустота летает,
Зато пустота опадает -

Я ее называю Летой.

Все, что меж нас пролегает,
Все, что рассыпано речью.
Есть ручей по имени Шепот
И его междуречье...

И мне удался этот опыт!

И теперь я живу меж речей,
Расцветающих как ручей.

























Оставь молитву ради женщины,
Но не оставь свою работу!
Оставь и битву ради женщины.
И лезвие возле аорты...

Но не оставь свою работу.

Она поболее молитвы!
Они и лезвие, и битву
Себе использует как средство.
И женщина, что по соседству

Со всей безбрежностью работы

(со всей безбожностью работы),
Вдруг покачнется как церквушка...
И ты подставь ей свою душу!
И вместе с женщиной оставь.

И на прощание прославь:

Что женщина есть остров твой
И лезвие возле аорты!
Оставь молитву ради женщины.
Потом оставь ее покой.
























Было так: Пришел Пастернак к Ежову.
Попросить его за Мандельштама...
И железный нарком ему наизусть прочитал:
«Мы живем, под собою не чуя страны» -

Вот за этим наркомы нужны,

Даже если они палачи и железны!
То есть с той стороны и с этой
Две руки, протягиваемые над Летой и бездной
Связало от крови ржавое передаточное звено...

И ведь оно не одно!

Все предатели и передатели -
Как с рук на руки передают младенца,
Который бьется как сердце,
Которого здесь и сейчас удалось придушить...

Но вон там и тогда он продолжает жить!

Тело очень по разному можно убить...
Но тому, что вне тела, нельзя помешать.



























Ты пишешь великую книгу
По имени Многоточие…
И. в ней заключая интригу,
Ты освобождаешь интригу -

И книга откроет очи…

И книга становится Аргус,
Который как Янус двулик,
И совершает повторы
Уже прочитанных книг!

Но только немного иначе…

Если герой плачет, то плачет прозрачней и дольше!
Если герой смеется, то смех его раздается
Всем, кого видят очи и друг за друга горой…
И ты в этой книге герой,

Который себя пишет…

И книга тобой дышит!
И книга тебя ищет зрением многоглазым:
И ты читаешь свой разум, раз за разом его листая -
И перестаешь быть Богом!

Но станешь его пометкой, что на полях и сбоку.


















P. S.  Быть  лучшим  -  лишиться  свободы.  Когда  человеку  дается  прозрение,  он  лишается  пошлого  выбора.  Остается  быть  одним  из  лучших,  только  из  них  себя  выбирая,  ведь  ты  все  еще  жив.

                безымянный  Заратустра






О  сыновьях  гармонии:
На  первый  взыскательный  взгляд
Душа  их  подобна  простой  гармони,
Втянувшей  в  себя  листопад

И  выдохнувшей  чистый  лист  высокой женской  груди.

Материнским  молоком  исписанные  тетради,
Которые  должно  подержать  над  пламенем  ада,
Дабы  прорезались  молочные  письмена  -
Это  первый  взыскательный  взгляд  листопада,

Рассыпанного  на  опавшие  имена.

А  ты  слышишь,  как  пахнет  этот  осенний  одеколон,
Совсем  не  одышливый  и  не  рассыпавшийся  на  декады,
Но  одетый  как  голый  король  листопада,
На  одно  из  тех  колен  преклонившийся

Израилевых,  что  скрылись  неведомо  где.

О  сыновьях  гармонии,  сбывшихся  и  не  сбывшихся
И  отразившихся  в  осенней  воде.





















утешение философией

О посохе, о ремесле,
О плоти смертной как о весле
Для слез и пота
Все сказано давно, все было на земле,

Все кануло без счета!

Есть земляная грубая работа,
Работу нам дано предугадать:
Искусство смертных - следовать природе,
Потом свою природу покидать

(единственная, в общем, благодать).

И нет других богов, помимо истин,
Что азбучны и бескорыстны!
В какое имя ты не облекись,
Тебя разоблачит простая жизнь:

Ты убиваешь или исцеляешь?

Единственная, в общем, благодать:
Готические своды созидать
И уповать на пятую печать...
Искусство смертных - следовать природе,

Потом свою природу покидать!

Как я люблю отхлынувшие воды,
Водовороты, где была большая гладь.
























Когда  чувства  приходят  в  движение
Вот  так  же  легко,  как  перо  от  порыва  ветра,
И  душа  начинает  скольжение
По  бесконечности  чистой  бумаги…

Это  значит,  что  я  отыскал  отваги

Нехорошо  говорить,  но  правду,
Что  собою  в  себе  я  шел  и  миновал  любовь,
Словно  камень  дороги  из  сказки:
Кто  направо  пойдет,  то  не  видеть  тому  ласки!

Кто  налево,  должно  быть,  лишится  тела.
Если  прямо,  то  лбом  прошибет  небосвода  гранит,
То  есть  уйдет  за  пределы…
То  есть,  в  общем-то,  тоже  умрет  и  убит.

Но  за  это  люблю  я  дорогу:

Сами  ноги  уничтожают  дорогу  мою!
Сами  боги  приумножают  дорогу  мою.
И  опять  я  стою  перед  камнем  дороги  из  сказки
И  гляжу  на  него  как  на  бедную  душу  свою.

























И  снова  убегали  корабли.
И  снова  смерть  взяла  меня  с  земли
Не  насовсем, 
Но  чтобы  издали  взглянуть  на  берег…

Чтоб  вздрогнула  и  раскололась  суша
Улыбкой  зверя,  дескать,  вашу  душу
Обратно  не  приму!
И  я  опять  пойму,  никак  без  наших  хлябей  нам  не  выжить.

Общеизвестность  данную  к  чему  велел  я  на  камне  выжечь?

Опять  за  пядью  пядь  дано  нам  жить.
Опять  за  пядью  пядь  дано  нам  умирать
И  возвращаться,  чтоб  воспоминать
Любой  великий  случай  детской  жизни.






























Идет  прокаженный  любовью  как  ветром  разодранный  облак:
Так  и  видится,  как  с  него  осыпается  облик,
И  нечисть  крылатая  рвет  прометееву  печень,
И  даже  на  посохе  плачет  бубенчик,

Голося  всем  здоровым  и  здравым,  дескать,  сгиньте  с  дороги!

Хорошо  он  понятен  старикам,  впавшим  в  детство.
Его  рыба  немая,  но  кита  заглотившая  в  малое  чрево,
Хорошо  понимает…  Оттого  он  и  дорог,
Что  всегда  по  соседству  отделен  карантином

И  вполне  наблюдаем,  и  умело  почти  поедаем
Даже  взглядом  кретина…  Что,  любви  заповедны  угодья?
Я,  шагнувший  давно  за  пределы,
Здесь  простую  любовь  описал,  ее  чревоугодье.



































Избавиться  от  боли  через боль,
Что  проще  может  быть?  Любовью  от  любви,
Болезнью  от  болезни,  и  от  соли
Избавить  море  можно  только  солью  -

Ты  подскажи  мне,  от  чего  избавить!

Какую  мне  другую  катастрофу,
Избегнувши  одной,  к  себе  прибавить,  еще  я  не  решил,
Ведь  все  по  силам  мне…  Одно  мне  выше  сил,
Подскажет  мне  услужливая  память:

Что  бесконечно  побеждать  свои  победы  -
Как  убегать  от  тени,  как  в  беседе
Вести  за  словом  слово,  как  часы
О  солнечнопесочные…  Молчи!

Иссяк,  быть  может,  и  еще  иссякну!

Но  снова  мраком  побеждаю  мрак
И  тайною  разгадываю  тайну.
































Что  яблонь  меж  деревьями  лесным?
Я  с  ними  не  веду  о  тебе  речи,
Лишь  имя  назову,  и  легкий  ветер
Сыплет  с  них  зеленую  листву,

Как  бы  осенней  сделав…  Мы  в  ответе
За  слово  в  этом  мире,  мы  как  будто
Планетами  играющие  дети,
Убийствами  встречающие  утро:

Дать  имя  означает  убивать.

Дать  имя  означает  обладать
Всего  одним  из  множества  имен…
И  если б  не  кипение  племен,  и  если  б  не  природа  перемен,
Была  бы  непомерна  эта  власть.

































Мелодии нет, но есть струны...
Бега нет, но есть бегуны
И среди них бегунья -
Как медленный взгляд луны!

Она как грядущие гунны,

Что замерли и отводят
Свои глаза завидущие...
А потом повернут и уходят
От стен твоего городища -

Мелодии нет, ее ищут!

Распавшись на семь сторон спектра,
Расставшись на семь измен,
Бегунья ослепительных колен -
Пропавшая всепобедительно!

Оставившая взамен

Струны твоих жил,
Чтобы ты как мелодия жил.






























Она могла жить по своему
И в своем собственном времени -
Как это дерево, что у окна
Осенним охвачено пламенем...

А по эту сторону тишина, но - совсем другая!

Она могла жить по-твоему
И быть твоего рода-племени,
И быть как бы приотворена,
И быть как бы совершенно нагая -

И по эту сторону от наготы!

И вот только ты всегда оказывался на другой стороне планеты,
Которую можно вращать так или этак -
Подобно глазному яблоку, где она просто зрачок!
Которым очень удобно планете

Видеть звездное небо по ту сторону и по эту.



























Неправедное слово мне претит,
А праведное стыдно или скучно.
Излучина реки, обычный вид...
Куда заброшу я дуги излучину,

Уздечку, что для белого коня?

Уздечку скакуну белее дня?
Когда случилось белое затменье,
Я слово произнес, как произнес знаменье -
Такого скакуна с собой принес

С той стороны излучины реки.

Такой он масти, что теперь ни зги,
Такой он радуги, излучины небес -
Итак, мной хорошо изучен бес,
Гордынею меня посмевший изувечить!

Ведь я, сумевший скакуна взнуздать,

Поскольку я не верил в благодать
И все-таки вобрать ее сумевший.


























                ЭТО  МЕТАМОРФОЗА   

-  Я  всегда  становлюсь  женщиной  в  тот  момент,
Когда  это  наименее  оправдано, -
Сказало  железо,  ведь  было  согрето  набело,
Как  виноградина,  ставшая  чистым  спиртом …

А  ведь  это  всего  лишь  тело  -  когда  насовсем  не  убито!

Здесь  и  кузнец,  подковавший  серому  волку  голос,
Дабы  козлят  к  себе  выманил .
Здесь  и  петровская  дыба,
На  которой  стрелец  изъясняется  матерно  -

То  есть  матерью  становится  слову!

Это  метаморфоза  каких-то  основ
Или  выбор  ослов  буридановых  левитановским  стогом …
Это  красивая  стрекоза,
Что  замерла  перед  красивым  Богом  -

От  отчаянья,  а  не  по  расчету:

Господи!  Везде  какие-то  чаянья,
Как  чаинки  в  спитой  заварке …
А  у  нас  все  получается  -
Как  виноградина,  ставшая  чистым  спиртом.
























Если видишь чужими глазами,
То и любишь чужой любовью!
Я к тебе прихожу небесами,
Как приходит волна к изголовью...

Как идет скакунов поголовье,
Устремляя зрачок вожака:
Наше зрение за века
Научилось любить любовью -

Не такой, какой слышат уши...
А такой, какой видят душу!
Мы не просто живем на суше,
По которой ступают ногами:

Я могу сотворить богов
И переступать богами!
Я могу примирить врагов
Или - вовсе не быть врагами...

Все зависит лишь от того,
Какими я вижу глазами?
И когда я приду к тебе,
То какими приду небесами?

И какою тебя найду,
И какую душу увижу...
Будем живы с тобою в аду
Или будем немного выше?





















                выходя в замерзающий мир

В разреженном воздухе души,
В разрешенном выдохе и вдохе
Возникают только миражи
Из доисторической эпохи:

О слиянии душ в сплетениях тел -
До того, как наше разделение
Сделалось почти астрономическим!
Делая физическим сближение...

Делая холодным и космическим,
Выложенным по своей орбите...
Я иду по собственной планете
И дышу холодной атмосферой:

Понимаю жизнь как сбережение
Ежедневное себя от смерти
(полагая злобной и холодной)...
И - себя не чувствуя свободным!

Потому я о свободе - лгу!
А меж тем на этом берегу
Мы всегда находимся вдвоем
(лишь друг друга взглядами найдем!):

В разреженном воздухе души
Настоящих разделений нет,
Но зато в нем умирает смерть:
Ведь негаданно лишится прав -

Что ненастоящая, узнав.















Прошло уже двадцать лет,
Как огромной страны нет!
А мы до сих пор не узнали,
Что и на что поменяли...

Царство Божие СССР,
Что построено столь же грубо,
Как разбитые в кровь губы
Произносят свою любовь!

Царство Божие СССР
Невозможно построить вновь -
Ведь оно звучит и сейчас!
А мы одной нотой расстроенной,

Что вывалилась из гаммы...
А мы Гумилевым расстрелянным отпущены из казармы

Торговать душой сбереженной:
Жизнь живую менять на мертвую!
На одной шестой части света
Царство божие распростерто -

Но целых его пять шестых
Произносят мои губы:
Что мне проще быть жертвою, чем палачом...
Что палачество не по плечу душегубам...

Царство Божие СССР,
Ибо - небо подперто плечом посреди бездорожья!
Прошло уже двадцать лет,
Как огромной страны нет.











Все начиналось с нескольких тактов!
Чуть в стороне от проезжего тракта
(чуть в стороне от трактата по музыке)
Трубадур жонглировал звуками -

Как какой-то нищий жонглер!

Что жонглирует пищей духовной,
Ее делая пищей любовной -
А потом воплощая в звуки,
Которые попросту свищут!

Стяжая немного хлеба...

Начинаясь с нескольких тактов,
Что подарит тебе небо,
Он пошел плясать над испугами
И над пропастью нависать -

И вот здесь его легкая небыль принялась ему угрожать!

В эту ночь шел по тракту убийца,
Трупоядец и кровопийца,
И терзал его лютый голод, и была у него власть:
Отойти немного от тракта и дойти до небесных тактов -

Опираясь о вопли жертв...

Он почувствовал жар костра,
У которого грелась музыка,
И из тьмы подошел безлико -
Но не стал никого убивать!

И здесь нечего объяснять...

Ведь один свиристел - восходя,
А другой убивал - нисходя:
И они почти повстречались
На одном и том же пути -

И все дело в этом почти.

















двуглавому антипоилюхину (есть такие люди)

А совесть так просто болела,
Как ушибленная, но уже после ушиба.
Стала совесть как вздыбленная,
Когда на петровской дыбе...

Это я повстречал двух бездарей.

Когда бы просто она онемела,
И я бы мерил людей невыносимой пользой,
Просеивая её как просо...
А я с виноградной лозой,

С янтарной её прозой.

Когда бы я из глухарей,
То я их (толкующих) просто бы поимел,
То есть оставил в виду их рублей...
А себя оставил тоскующим.

Но я понял, что бездарей надо строить.

Если мы желаем построить
Из бездарных кирпичиков нечто волшебное,
То даже из бездарей следует брать их ущербное
И превращать в дивный град!

Это я на петровской дыбе,
То есть начал с себя три столетия назад.

















Антипову

Выдывали мы лилипутов и покрупнее,
Которые выглядывают из-под огромных забрал.
Которые выкатывают глаза своих гаубиц.
Которые напоминают плохо ощипанных птиц,

Которые с головою на шее.

Всё это из мыслей вон!
Пусть мысли освободятся от лишнего
И напомнят осенний склон,
Над горизонтом нависший.

И не то чтобы мне дело до горизонта!
И не то чтобы я хотел его суклоном рассечь
И сорвавшимся стать полетом...
Но я могу вертикально лечь

На мою вертикальную речь.

Когда язык перекатывается внизу,
Но падение слова устремляется вверх
И становится как заглядение
Или девичий смех...

Или грехопадение града,
Когда каждая слезинка себя льдом выдыхает!
И этот лед вертикально тает,
Не летая горизонтально....

И всё это добывается вертикальным трудом!
То какая-то другая весна наступает.
















Ещё темно, ещё покой-зерно
В прохладных закромах
Не переиграно на белое вино...
И душу я не рву. Душа мне как рубаха,

Как тело есть рубаха для души.

А что же далее? Во что оденем тело,
Что будем рвать на звезды и гроши?
Ведь я не человек, но я - нагое дело,
Нагая функция, и без меня пусты

Все одеяния жестокой простоты!

Я центр круга, вкруг меня душа
Танцует хороводами, вещами,
Высотами, глубинами, святыми
Пророками и Богом, и Россией.

Но знаю, что во мраке бытия
Есть ты, и вкруг тебя танцую я.





























Когда  хозяин  собаку  бросит,
То  она  обернется  недоступна  хозяину!
И  она  наступит  босыми  лапами
На  нечто  совсем  неприступное  -

То  есть  на  бетонные  надолбы  или  лбы  пьяных  ежиков…

Добрый  человек  спросит,
Наступив  на  собаку  босыми  мозгами:
-  Собака,  вы  не  сможете  сами
Переступать  через  божиков!

И  менять  свою  точку  зрения,
Разбивши  на  множество  точек…
Добрый  человек  как  одна  из  множества  кочек
На  словесном  болоте!

А  собака  себе  переступит  через  толпу  одиночек,
Поскольку  она  охотничья  и  живет  по  своей  охоте.

































Это  же  надо  умудриться:  Богу  душу  продать!
Плодиться  и  множиться,  и  города  создавать,
И  убогому  отслюнить  копеюшечку,
И  просвещать  народы…

Вот  такие  бывают  -  гули-гули  -  уроды.

Когда  простые  уроды  безумствуют  в  своей  преисподней
И  кипятят  исподнее,  сохраняя  капелюшечку  личности,
То  оставшиеся  наверху  не  более  чем  наличность  -
То  есть  вполне  заменяемая!

Божий  дар  есть  система  не  восполняемая,
И  она  разбежалась  по  всем  расплодившимся…

Это  я  говорю  не  родившимся,
Которым  предстоит  научиться  рождаться.
Но  услышит  меня  пробудившийся,
Который  не  перестал  пробуждаться.


























Женщина  взвешивает  жемчуг,
Позабыв,  что  она  тоже  раковина.
Полюбив,  она  обволакивает
Любую  песчинку  собой,

А  потом  отдает  перламутровую  пустяковину…

Женщина  прячется  в  жемчуг,
А  потом  она  утром  себя  взвешивает
Или  берет  на  испуг,
Когда  в  себе  перемешивает  зародыши  перламутра…

Эти  зародыши  утра!
Эта  уверенность,  что  все  ради  нее!

А  я  люблю  не  свое.
А  я  люблю  не  в  себе.
Потому,  когда  на  губе
И  на  продетом  сквозь  губу  серебре  покачивается  жемчужина,

То  мной  произносится  женщина
И  самой  себе  преподносится…


































Первому  поколению  нужен  Бог  -
То  есть  попросту  Бог  и  совсем  без  всего…
Второе  поколение  из  Бога  складывает  святилище,
А  третье  его  раскидывает,  чтобы  строить  блудилище  -

И  все  трое  одновременны!

И  каждое  из  троих  совершенно…
И  когда  три  совершенства  сходятся  в  одной  точке,
То  земная  продавливается  оболочка,
Когда  я  на  нее  наступаю!

Но  Бог  ходит  по  самому  краю  и  по  каждому  из  троих,
И  ни  одно  из  них  я  для  жизни  не  избираю…







































Случайного листа вдоль тонких жил
Скатившейся водою росной,
И на ладони примостившейся...
Но - с нею унесенной в даль!

Я положил тебя на сердце как печаль

Или печать - как ангел Богослова...
Я не скажу:
В начале было Слово,
Но я на деле это покажу -

Как Слово катится вдоль тонких жил,

Стирая дождь и отражение со стекла...
Ведь между нами не любовь была,
А просто неумение лгать собой:
Поскольку каждые своей болью жил

И будет жив, доколе больно ею!

Случайного листа вдоль тонких жил
Ладони, обернувшейся своею.


























Богатым все можно,
Даже топиться и вешаться:
И он начал топиться как печь,
Чтобы в ночи не остыть,

И повесился словно речь, чтобы ей освещать...

Богатым все сложно:
Им приходится совещаться,
Чтобы в себе освещать
До самых своих закоулков...

А я нищий из переулка, где закоулков нет -

Поскольку все на просвет!
Поскольку пусто и гулко, и нет никакого смысла,
И нет никакого вкуса,
И нет никакой пищи -

И мне ничего нельзя!

Как слезе на реснице Бога,
Которой не замерзать.

























Дворянина Пушкина в бордели не пускать!
Не затем, что он теряет благодать...
Не затем, что оставляет часть души...
А затем, что девы хороши!

А затем, что девы благодарны...

И за этим наблюдают все жандармы,
Ибо корпусу жандармскому приказ:
Чтобы гений не покинул нас,
Не оставил нас без языка

Или не оставил нас без солнца...

Чтоб Каховский, выстреливши в спину,
Не запачкал своей подлостью поэта,
До Сенатской площади оконце
Было ему заперто, ведь Лета

Не заменит ему Болдинскую осень...

Я люблю вершины этих сосен,
Что корнями прорастают в глину,
А ветвями задевают бесов -
Ибо бесы тоже благородны

И мудры как важные седины!

Но мне блазнится такой приказ отдать:
Никого чтоб в их бордели не пускать.





















И с любого порога взашей,
Ибо мы всегда на пороге...
Перестать быть мерой вещей,
Чтоб не мерить собой Бога!

Перестать себя мерить судьбой:

Перестать о себе рыдать,
А потом вообще - перестать,
А потом вообще - о себе
Научиться не забывать по ту сторону и по эту!

Ведь с любого порога взашей,

Ибо мы всегда на пороге
В ожидании тьмы или света...
Я ответы даю себе,
Я ответы даю тебе -

Когда сам не знаю ответа!

Когда сам о себе забыл:
Ведь о том, что я не любил,
А потом не любить перестал,
Я не так уж давно узнал.

























В разреженном воздухе души,
В разреженном выдохе и вдохе
Возникают только миражи
Из доисторической эпохи:

О слияньи душ в сплетеньях тел,

О происходящем как сияние -
Когда оба тела так едины
И вольны от многих истерических...
Разве только временем больны

И плывут, как на весенней льдине,

В разреженном воздухе души
И в своих пределах разрешенных -
Что подтаивают как на прокаженных
В разреженном воздухе души!

Мы с тобой как эти миражи,

Что настаивают на непреходящем,
Ибо существуют в настоящем.
























Каждое движение вызывает ропот...
Каждое волнение или даже шепот
Имеет продолжение где-то в Гондурасе
И землетрясение где-то в Эфиопии -

Как покажет опыт: все вослед идее!

Или на матрасе, где зачали Пушкина...
Или на террасе видеть метеоры -
Как они сгорают в непреклонной массе...
Или у Радищева (если не отпущены) -

Как они страдают!

Я бросаю воры,
Ты бросаешь взоры:
Взор сдвигает атомы со своей опоры
И срывает дверь со своих петель -

Каждое движение вызывает ропот

Или как капель,
Или как метель:
Ты поверь, что мы живем в невидимом,
Что теперь все более невиданно!


























Дрема - от слова мудрость...
От аэродрома веет лишь словом скупость!
От аэродрома веет лишь первой славой
Рухнувших этажерок -

Лопнувшими нервами всех безнадежных примерок

Неба на голую землю,
Где короли все голы...
Дрема - от слова мудрость,
Дрема - от слова головы,

Которые не приемлют одну головную боль:

Но сразу идут за второй!
Но сразу идут за третьей!
Дрема - от слова ветер, что едва овевает,
Ибо одной головы без многих болей не бывает:

Дрема как пух тополей...

Мудрость полутеней, вдруг озаренных светом
И сразу ставших полетом - вместо полуответа!























Плачет моя душа.
Плачет слезами души.
Плачет под небесами,
Что небеса души

Кажутся миражами.

Плачет моя душа.
Плачет в такой глуши...
Плачет над чудесами!
Плачет и без чудес!

Словно над витражами,,

Мимо которых свет:
Плачет она как ангел,
Плачет она как бес...
Плачет, что ее нет!

Плачет, что она есть!

Плачет она как факел,
Что задымил и угас,
Или что засветил...
Или пустился в пляс

В мире, который здесь, в мире, который сейчас!

Плачет, что она - инь.
Плачет, что она - ян.
В мире, который трезв,
Плачет, что ею я пьян.

Плачет как море трав или ветер удачи...

Плачет, что много значит
И ничего не значит.















О спать!
О спать и просыпаться в той весне.
О спать и просыпаться сном во сне,
Твою глазами озирая стать.

С тобою спать.

Как будто бы себя объединять:
Не обеднять, а делая богатым,
Великолепные соорудив палаты...
Как будто заново себя родив.

О спать!

Глаза открыв или тебя открыв
Уже не в сновидении, а в прозрении:



Не исполняя волю провидения,
А сами провидением стать...

О спать!

Вот так я именую: спали мы.
Вот так я и ревную: стали мы,
Чтоб никогда уже не перестать.

О спать!














Я раз-любил, я два-любил, но три
Дня сотворения я прежде сотворил.

Душа моя покинула тела,
Между которыми любовь была,

И сразу мгла развеялась над ними,
И каждое узнало своё имя.

Ведь прежде тело было бездыханным.
Ведь прежде дело было безымянным.

Мы вышли поздно, но приходим рано,
Поскольку мы восходим из души

И в душу возвращаться не спешим...
Поскольку поспешим общаться!

И становиться из любви небесной
Любовью унизительно телесной.

Которая настолько заразительна,
Что даже в унижении восхитительна.

Я раз-любил, я два-любил, но три
Дня сотворения я прежде сотворил,

Не дав надежде заново родиться,
Но дав ей вежды заново раскрыться.
































Ищу я женщину и с ней иду в бордель.
И выясняется, что целый мир - постель,
В которой спим или не спим с любимой...
Реальность же проходит мимо.

Ищу я женщину, и все эти пастели,
Которые изображает грифель,
Есть чертежи невиданного мифа,
В котором спим или не спим с любимой...

Поскольку больше нечего желать
Идущему дорогой пилигриму.
И нечего ему изображать,
Помимо мной увиденного днем!

Помимо мной увиденного ночью.
Тебе ж я предлагаю многоточие
Для архимедового рычага,
Которым много раз перевернуть

Однажды мной изображенный путь.

Мы много раз уснем с тобой вдвоём,
Пока мы не разбудим Бога.
























картинке Виктора Семеновича Вильнера


Ты видишь музей в разрезе,
Всю его метафизику.
Ты видишь любовь в разрезе,
Всю небесную лирику.

Словно бы труп в разрезе

Музы, тобой убитой.
Музы, тобой воскрешенной...
Ты видишь свой ум в железе!
Теперь ты умалишенный:

Ум, тебе разрешенный

На всю ширину цепей!
В разрезе мир как музей,
Ведь прежде он был в железе...
Теперь из железа взашей!

И вот потек из ушей мертвым телодвижением.

И вот весь мир как живот и пищеварением мыслит.
А я как твой жаждущий рот
И как твой целующий рот,
Ступаю из рода в род, и попросту перечислю

Жующую метафизику и всю небесную лирику.

И окажусь ждущий
И просто тебя зовущий.




















О происхождении видов
Надо спросить у воды.
Ты человек Воды.
Ты напоил сады,

Ты потушил ад и затопил рай.

Ты превратил гибриды в истинные плоды
Чистого просветления.
Как комариный рой,
Что от земли сырой

Начал происхождение, медленно возлетая.

Я о тебе знаю,
Ибо тебя пью
И о тебе пою.
Ибо на том стою,

Что происходят виды, ежели наполняют:

Даже любую видимость сущностью изменяют!
Дескать, у ней есть будущность...
То есть не только прошлость,
Что как седая пошлость, юности домогаясь.

Ты обо мне знаешь,

Ибо меня наполняешь...
Либо не наполняешь.


















Верю-верю я всякому зверю,
Только женщине я не поверю.

Ибо больше животного в теле,
Чем звериного в истинном звере,

Что подобных не ест и не пьет.
Все мои отношения подробны

И известны уже наперед.
Все мои отношения телесны.

Верю-верю я всякому зверю,
А тебе никогда не поверю.

Ибо ты человечия женщина,
И тебе в человечестве тесно,

А звериное слишком честно'...
В этом мире совсем нет весны!

Ведь настолько она постоянна,
Ведь настолько она повсеместна,

Что её не назвать и весной.
Мы настолько с тобою известны,

И настолько с тобою нам тесно,
Словно в зеркале твари лесной.



















Я отец-одиночка.
Я живу в одиночке,
В диогеновой бочке,
Словно обручем стиснут.

В диогеновой строчке,
Словно буквицы смысла,
Как весенняя почка,
Я отец-одиночка (словно приговорён).

Всё имеет конец.
Всё имеет начало.
Этот мир будет мной сотворён
Кораблём у причала.

И затем, чтоб отплыть кораблю,
Мои помыслы станут к рулю:
Мои вёсла и паруса,
Мои вёсны и небеса.

Мои звёзды будут страдать
И искать одиночку-мать,
Чтобы вместе миры сотворять.
Оттого мне давно известно,

Что и я никого не найду,
И она никого не найдёт.
Одиночество - на одного,
На двоих это жадный рот,

Что способен лишь целовать.

Начинается Бог Отец,
И приходит к нему Бог Мать.




















Невинно совершится с нами
(из спермы возгорится пламя).

Как будто взрыв продавит изнутри
И разорвет живущее в крови.

И станет биться тельце кровяное,
Пока не сотворится мною.

И улыбнется, высунув язык,
Чтоб он как можно чувственней проник

В сокрытую утробу мироздания
И передал тебе моё дыхание.

И я заговорю твоей утробой
И буду говорить, пока до бездны гроба

Дыхание невинно не дойдет.
И бездна обернется ждущий рот,

Из рода в род целуя твой живот...
Пока не обернется в рот зовущий.

Чтоб вышел из своей утробы,
Как будто Эвридикою из гроба.






















И на маленьком таком танке.
И на маленькой такой тайне.
И на маленьком таком такте.
И на маленькой такой ноте

Как-то вы закрыто живёте.
Как-то вы забыто живёте.
А потом живете в зевоте,
Распускаясь словно цветок,

Словно бы в нектарный глоток.
Словно вы застыли в янтарном,
Что теперь лежит на руке,
Словно откровенная тайна...

Ну а я нуждаюсь в глотке'
Даже не воды, а водки.
Ибо я нуждаюсь в гло'тке,
Дабы разом вас проглотить,

Чтобы разум свой напоить.

Ибо даже танк проглочу,
Ежели я вас захочу.


























В чём смысл дождя?
А в том же, в чём и смысл тебя.

Ты словно бы простая мысль,
Которая (меж нами проходя)

Становится всё более простой...
И оставляет тело на постой,

Сама распространяется во мне
(как берег продолжается волной).

В чём смысл дождя?
А в том же, в чём и мысль дождя:

Они одеты в разные тела,
Которые невиданно прекрасны...

Настолько, что немедленно раздеты.
Вот так мы переходим нашу Лету,

Туда или обратно воскресая.
В чём смысл дождя?

А в том, что он идёт как смерть босая,
Не умирая, но наоборот... Как дождь идет.















P. P. Я не могу молиться: «Оставь ее мне!» - хоть мне и кажется часто, что она моя. Я не могу молиться: «Дай ее мне!» - она принадлежит другому. Я мудрствую страданиями.

и я ее поцеловал, а дуновение воздуха от падающей одежды погасило светильник.

Гете, роза для Экклесиаста




Циники мы, но не ****и.
Циники мы и не лебеди,

Что потянулись к Непрядве
Так, как летать и умели:

Медленно и по шагам,
И испражняя обочины...

И я сквозь свои стыд и срам, прильнувшие к стременам,
Пишу великую книгу по имени многоточие.

Циники мы, но не ****и,
Ибо мы все еще люди

(что за краюху неба, услышанного вполуха,
Вдруг совершают небыль, сами ее не видя).

Я не имею вида и я не имею веса,
И нет во мне интереса к тому, что меньше меня:

Циники мы, но не ****и, и я боюсь как огня -
Того, за что жить не стоит...

И если спускаться в ад, зная всю его дикость,
То пусть он меня удостоит видением моей Эвридики.






















Что может быть проще яблока,
Выпавшего упасть?
Сгустившегося из воздуха
И как вода пролившегося

На голову провинившегося.

Что может быть проще запаха,
Который после грозы?
Зато вдыхается всласть!
И словно бы исполняется

Такая над воздухом власть,

Что ты вдыхаешь эпоху не выдохом или вдохом,
А сразу слухом и зрением,
И даже телесной близостью...
Да будет тебе известно,

Что ты заболел корыстью!

Ты тщишься использовать чудо,
Когда оно так понятно...
Когда оно так безоглядно...
Когда ты придешь обратно

Ко мне, ожидавшему чуда.

Протягивая мне яблоки,
Я выйду к тебе ниоткуда.











P. S. Тогда человек узнает, что движет звездами, Сфинкс засмеется, и жизнь на земле иссякнет.

пророчество






Ты не можешь всегда побеждать.
Разве что в каждом отдельном
Властвуешь столь безраздельно
(и в результате бесцельно),

Что не можешь всегда побеждать.

А я засмотрюсь на солнце
Или на птичью рать...
Сердечная мышца сердца
Станет отдельна от сердца,

Умеющего побеждать.

Ведь я не нуждаюсь в победах
И ими не наслаждаюсь.
Я просто присутствую здесь
(весь или даже не весь),

Когда я уже всегда.

Но и я не могу побеждать собственное никогда!
Ведь я не стану всем солнцем
И я не стану всем сердцем,
А буду как эта звезда:

Теряться в твоем небе...

Где мы могли бы вдвоем
Переболеть никогда.



















Чтоб не было стыдно потом,
Ты переболей стыдом.

Легким, как пух тополей,
В будущее улетевших

(туда, куда нам с тобой, грешным
Все еще будет нельзя).

И вот уже ты, скользя...
И вот уже я, скользя в будущую неизбежность

Увижу ее безбожность, которую не победить.
И здесь нам с тобой решить,

Стать ли сейчас на сторону будущего торжества
Или уйти воровства, и - к нашему поражению

(которое незавидно)?
Зато нам не будет стыдно

Ни сейчас, ни потом,
Ведь переболеем стыдом.

Зато нам не будет стыдно, что мы допустили ложь...
А то, что нас победили

Еще на восходе лет,
То мы уже переболели, и далее смерти нет.






















Ты отвечаешь за ответ,
Как отвечаешь за рассвет.
И крики чаек отличаешь
От росчерка большой волны.

И словно бы из тишины
Ко мне на встречу выступаешь
Таким же росчерком зрачка...
Такою жилкой у виска...

Ты отвечаешь за ответ,
Как отвечаешь за рассвет.
И свет от тени отличаешь,
Поскольку даже света нет

Без нами найденных отличий!
Без нами найденных обличий...
И мы идем среди приличий,
И обозначенных личин:

Ты отвечаешь величинам
Превыше всяких величин.
А я отвечу за тебя,
Лишь невозможно полюбя.

А ты ответишь за меня

Таким невиданным ответом,
Как будто осветишь рассветом.





P. S. Хозяин ответил: «Какова была служба - такова будет и награда.» И дал он Гансу слиток золота, величиной с его голову.

счастье Ганса











На запястье тополиного листа
Жизнь была прозрачна и проста:
Разбегаясь лучиками жил
И моей улыбкой улыбаясь.

На запястье у моей былины
Даже верность станет лебединой.
И ничуть не умаляет власти
Продолжать героями запястье

(от мизинца и до указания
Словно бы протянутой десницы).
Дальше начинается лобзание:
Кончиками пальцев по губам

Передать друг другу поцелуи
И судьбу, которую ревную
Я к настолько же прекрасным судьбам
(чтоб не разделяло нас нисколько).

Дальше тополиного листа,
Связывая ниточкою пульса,
Моя жизнь настолько же проста:
Словно бы нефритовые бусы

Всех моих прижизненных явлений!

В самого себя перерождений,
Чтобы дотянуться до тебя.






p. s. можно идти одному, - а это самое необходимое для идущего своим путем к своей цели.

Луций Анней Сенека










Просто пьют чай...
Просто - все еще в чаяниях
И не впадают в отчаяние,
И каждый себе - по росту...

Просто пьют чай
И наполняют чашки,
Словно простую плоть
(словно простую жизнь, что родилась в рубашке)...

А где-то на материке, который не расколоть,
В какой-то одной из отчизн,
Что чашку держит в руке -
Обращаясь к другой отчизне!

Просто пия чаи и говоря о жизни
На материке другом...
Таким я вижу свой дом,
Куда пригласил гостей

И жду от них новостей, как их исполнить чаяния
И чашку не расколоть - словно одну из отчизн!
Словно простую плоть...
Словно простую жизнь, что родилась в рубашке...

И не прихожу в отчаяние чаинкой в спитой заварке,

Когда провожаю гостей,
Не взяв у них новостей гостинцем или подарком.






















Это носилось в воздухе, отсвечивало в глазах,
Проступало со дна разговоров
Или даже - слышалось эхом,
Чистое как слеза -

И такое же бесполезное! Ибо - в наш век железный

Даже весть посылается - всем!
Но коснется лишь тех, кто услышит
На самом краю бездны
(а не своих проблем, которые мелковаты

Словно печная сажа)...

Не используй весть как лопату,
Чтобы построить дом,
Или - набраться силы:
Чтобы сделать себя богатым или народу милым...

Что бы ты ни орал, выроешь только могилу
(так что сразу и начинай, не откладывая на потом)!

А я этот край земли
Протягиваю кораблю, что на краю причала:
Я ничего не знаю о бездне, что на краю,
Я лишь утоляю печали.
















P. S. Рядом с истинными и горячими сердцем слугами Отечеству явились люди (равнодушные сердцем, ленивые), не верящие ни в народ русский, ни в правду его, ни даже в Бога его... У таких людей всегда несколько ртов: эстетический, философский и т. п., и всеми они чавкают.

Достоевский и Тургенев





Стелют низкий туман поля,
И лежит в ожидании земля.

Ожидает она корабля (переплывшего все моря),
Что как солнышко обжигает

Умягченный туманом зрачок...
Тогда я протяну платок,

И она слезу оботрет!
А корабль как солнце плывет

И уже достигает земли:
Так она свои корабли и встречает, и провожает...

Ты не спросишь, кто же она?
Если я назову - весна,

Лепесток ромашки сорву,
Чтоб гадать на ее имена, но - все более бесполезней...

Если я назову - страна, запоется она песней,
Или станет она страшна...

Я пока не стану гадать:
Пусть расстелется благодать.

Пусть лежит в ожидании земля:
Ожидает она корабля, переплывшего все моря.

















Ты помнишь этот дивный сон
О том, что мир еще не завершен?

Но - завершается сейчас,
Поскольку только что сражен видением прекрасных глаз...

Словно по воле провидения
Ты видишь этот дивный сон:

Что нанесен последний штрих,
Ведь ты доселе был в передней -

И вот теперь допущен в залу!
Теперь тебе и мира - мало...

Что видел ты без красоты,
Какой доселе и не ведал?

И что тебе одна победа, в которой нет последней правды?
Вот так и ты - на склоне лет...

Вот так ты - на восходе лет
То прибавляешь, то убавишь:

И нет последнего штриха в твоей недремлющей природе -
Ведь переменами погоды мир не избавить от греха,

В котором нет последней правды...

И все-таки ты видишь сон
О том, что мир еще не завершен.



















Мелодия медленная, словно ладья крылом
Взмахивает и покидает мое Беловодье:
Мелодия лепится ласточкиным гнездом -
Словно маленький дом, но под крышей большого дома...

Мелодия медленная как водоем,
А вокруг берега бескрайнего окоема!
И когда подвигаются берега,
Получаются заливные луга.

Вот и я как мелодия - я не весь:
Словно лес на его окраине...
Словно сердце с его венами...
Словно дождь тронул землю - здесь и за стенами!

И когда я взглядом касаюсь тебя,
То касаюсь такой тайны,
Которая еще - до любви,
Которая еще - не любя:

О том, что мы продолжаемся, ибо мы не случайны!

Мелодия медленная, словно руки касаются рук,
И зарождается звук.


























Чайки кричали во тьму,
Что только тебе одному
Можно приблизить море:
Бросив себя к нему!

Чайки кричали в свет,
Что уже много лет
Даже тьма рассветает,
Если над морем летает много горластых птиц!

А я знаю много лиц,
Что загляделись в море:
Что загляделись в горе, не знающее границ!
Что загляделись в радость, не знающую причины -

И стали неразличимы, словно бы капля в море...

Тогда я назвал душою - происхождение горя:
То, что оберегает малое от большого!
А чайки кричали в бездну,
Становясь бестелесными и становясь без гнезда...

Тогда я назвал душою - собственное рождение,
Тогда я назвал душою - свое небольшое да,
Что отменяет нет и прочие ослепления,
От гибели оберегая маленькие суда.


























Ибо дело твоей жизни
Стало телом моей жизни:

И оно как тело болело,
Выздоравливало как тело!

И его как тело любили:
Даже если бы опустело -

То любили бы даже труп!
Ибо был я настолько глуп,

Взяв такое дело для жизни:
Идентичность моей отчизны!

Самое себя узнавание...
Ведь себя не только лобзанием -

А как души любят жилье!
Опустелое, но свое - облекая в одежды белые...

И когда твое дело жизни
Стало вдруг никому не нежным

(ибо очень неопределенно),
Я по прежнему жил влюбленным в запредельность моей отчизны!

Здесь мое пространство для жизни
И мужание моей вселенной.


















Сторож на стройке...
Сторож на вечной стройке,
Где каждая струйка света -
Словно бы лыко в строку!

И сапоги в дорогу...

Стайкою птиц перелетных
К мастеру дел переплетных
Легкие словно страницы
(зоркие словно стрекозы или слеза с ресницы),

Слетались к нему бесы, дабы его искушать легкостью бытия!

Ибо - тяжесть прогресса:
Совсем не твоя тяжесть
И совсем не тяжесть твоя -
Мы с тобой не имеем веса!

Нас нельзя во главу угла...

Нас нельзя во главу стола - дабы вкушать яства!
Нам нельзя - воздвигаться дамбой...
Нас возможно только на дыбу:
Дабы всем стало ясно,

Что весь свет повернул не туда - талый, словно вода!

Но я уже много лет сторожу твой весенний свет,
И ты уже много лет сторожишь мой весенний свет.






p. s. -  высоко ты бросаешь, - сказал портной. - а все же твой камень упал на землю. Вот я брошу, так прямо на небо камень закину.
Он опустил руку в карман, выхватил птицу, и швырнул ее вверх. Птица взвилась высоко-высоко и улетела.

храбрый портной








Не важно. Важен ветер воли.
И не отважно, если быть Стихией.
Я человек Воды, и мне не страшно
Собою наполнять Россию!

В ее ничтожестве или позоре...

В ее величии и кругозоре,
В котором видится Мессия,
Что в преисподнюю спустился -
Чтоб удержать собой Россию

Опять у самого у дна...

Не важно. Важен ветер воли.
Не страшно. Ибо не не пролили,
Как чашу горького вина,
Что до краев давно полна...

И я нисколько не отважен:

Я просто следую за светом,
Как прежде следовал за тьмой!
Я человек Воды, но не из Леты,
Наполненной сумой или тюрьмой:

Я тьмою не наполню тьму!

Я светом не наполню свет!
Я просто прихожу домой.























Душе человека, чтобы быть в человеке,
Нужны веские основания:
Камень, что с тихим плеском
Ударил о гладь мироздания -

Оказывается не навеки в этой проточной воде!

В которую можно - дважды...
В которую можно - трижды...
В которую можно - везде!
Но только нельзя - навсегда:

Убегут от нее города - кругами по глади воды...

И мимо него - врагами (гробами) по глади воды...
А я наполняю следы,
Ибо - ступала ты медленными губами,
Дабы не выпить меня:

Ибо стихии Огня близка стихия Воды!

Душе человека, чтоб в человеке быть,
Человека надо любить,
Зная о том от века:
Невозможно любить человека,

Хоть раз не сгорев от стыда!

Ведь можно и дважды, и трижды,
Но нельзя навсегда.















Не человек для времени,
А время для человека:
Словно домашний зверёк,
Свое получивший имя

От человека в нем!

От человека днем...
От человека ночью...
А будет ли он столь нем,
Чтобы великую книгу по имени многоточие

Не искать днем с огнем, собой заполняя пустоты?

То есть - свои низины...
То есть - свои высоты...
То есть - свои длинноты, не проходя меж них:
А как говорливый родник - биться, не выбиваясь!

Я временем не называюсь (вместо того, чтоб - назвать):

Время еще мне снится (не желая меня знать)...
Но я от него просыпаюсь.































Но если у вас абсолютный слух,
Вы просто не можете играть неверно...
Но когда у вас слухов поболее двух,
И в каждом слухе таверна,

И в каждой таверне свой музыкант,
Взваливший на спину их распространение,
Словно античный гигант,
Принесший людям горение -

Извлекши его из печени...

Такова эта печь, в которой тебя испекли...
Такова эта речь, которой тебя изрекли...
Таков этот меч, имеющий имя Домоклов -
То есть истина ваша прогоркла!

Но когда у вас есть абсолютный слух,
И вы из каждой сизифовой горки
Готовы извлечь несравненный дух,
В просторечии именуемый горним -

Вы просто не можете играть неверно!
































Ж. Л.

Она могла жить по своему
И в своем собственном времени -
Как это дерево, что у окна
Осенним охвачено пламенем...

А по эту сторону тишина, но - совсем другая!

Она могла жить по-твоему
И быть твоего рода-племени,
И быть как бы приотворена,
И быть как бы совершенно нагая -

И по эту сторону от наготы!

И вот только ты всегда оказывался на другой стороне планеты,
Которую можно вращать так или этак -
Подобно глазному яблоку, где она просто зрачок!
Которым очень удобно планете

Видеть звездное небо по ту сторону и по эту.






















Зрелище мотыльков,
Порхающих вокруг меркнущей лампы,
Напоминает гипсовый слепок света
И вместе с тем напоминает эстампы -

Которые можно бесконечно листать!

Движение, начинающее замирать,
И свет, себя продолжающий крыльями мотылька -
Это то, чего рука не может коснуться,
А нога всегда пытается настигать...

И души не касается благодать, но - может коснуться!

Это ты, которая не можешь присниться
И перекинуться птицей, не способной летать
И - продолжающей биться,
Когда твердь не желает тебя принимать!

И гипсовый свет начинает дробиться...
И мотыльки продолжают сгорать...

Но никто не может разбиться.





























Зачем тебе столько зеркал,
Если лицо одно?
Или - оно как волна,
Что у подножия скал,

Но - словно в немом кино:
Бьется и готово само с собой говорить...

Такого лица просто не может быть:
Составленного из осколков зеркал!
И тот, кто его теплою кожей
Ограничил с уменьем и толком,

Тоже не имел права существовать...
Или что-то важное знал,

О том, что лица - как одна Стенающая звезда!
О том, что лицо - как одно множество стен,
На котором лицо (как окно)
Распахивается взамен

Стонов - либо раздирающих, либо сладостных,
Но преодолевающих стены.

























Хорошо, когда тебя любят
Или, по крайней мере, присматривают за тобой...
Сторожат, когда губы
Начинают вести как прибой -

Начинают накатывать и отступать...

Это как примерзать к железу,
Которое еще предстоит выковать,
Которое еще предстоит остужать...
Которое еще предстоит выкинуть -

Ибо губы начинают к нему примерзать!

Ибо губы вмерзают - либо
В горизонты, либо в грешную землю...
Хорошо, когда тебя любят
И выкидывают кромешное -

Оставляя себе тебя, оставляя к тебе мосты!

Хорошо, когда ты под присмотром,
Чтобы ты оставался ты.




























Одной любви
Очень мало для выживания:
Как будто стоят стеной
Челюсти для сжевания -

По обе стороны, и готовы сомкнуться!

Потому-то одной любви
Очень мало для выживания...
Но представьте, что в крови кровяные тельца как очи -
То есть кровь становится зрячей!

И вот эти очи бьются

Немного дальше самих себя...
И потребны другие, чтобы навстречу,
И ты слышишь, как бьются речи,
Даже если немеют губы -

Так любовь выживать умеет!

Но и такой любви
Очень мало для выживания...





























То песня возвращалась к соловью -
Как будто взять в ладонь, потом обратно!
Как будто конь измерил седока...
Как будто можно на ладони утро -

Оставивши себе его зарю...

То песня возвращалась к соловью.
Поскольку соловей - родитель песен
И сеятель воздушных нот-мостов
Между собой и мною... Тесен мир,

Поскольку он поет неподалеку!

То песня возвращалась к соловью...
Поскольку песен в этом мире нет,
То с песней поступать жестоко -
И оставлять себе ее зарю!

А песня возвращалась к соловью.





























Неправедное слово мне претит,
А праведное стыдно или скучно...
Излучина реки, обычный вид...
Куда заброшу я дуги излучину,

Уздечку, что для белого коня?

Уздечку скакуну белее дня?
Когда случилось белое затмение,
Я слово произнес, как произнес знамение -
Такого скакуна с собой принес

С той стороны излучины реки.

Такой он масти, что теперь ни зги,
Такой он радуги, излучины небес -
Итак, мной хорошо изучен бес,
Гордынею меня посмевший изувечить!

Ведь я, сумевший скакуна взнуздать,

Поскольку я не верил в благодать
И все-таки вобрать ее сумевший.


























На Унтер-ден-Линден липы зацветут -
То есть липы прорастут сквозь липы!
Названные словом - прорастут...
Вызванные словом - прорастут...

И над ними дождик будет сыпать

Каждый гвоздик капельки своей,
Прочно пробивая мостовую,
Прочно мостовую прибивая...
К песне не прибитый соловей,

Нахтигаль, который не убитый,

Существует сразу в двух мирах,
Более принадлежа второму...
Мостовая, коей движет страх,
Протекает меж домов и к дому -

Страх, что она может улететь
От реальности, к которой не прибита,
Но - распята словно Божий Сын,
Коему не дали вознестись!

Сны мои, стремящиеся ввысь,
Словно мои божии сыны.
























                власть твоего имени

Он называл себя берегом и, поэтому, выглядел
Соответственно имени: пустошью и скалой!
А а потом он назвал себя выменем,
А море назвал смолой,

Что течет из имен - играя:
Гонит волну за волной!
Навсегда застывая у края,
Что едва отделен скалой -

Ведь земля остается плоской...
А тебя он назвал дорогая,
И стала ты дорогой -
Обернувшись белой полоской,

Что делит небо и землю!
И все же - всегда под рукой
(ведь дорога - всегда под ногой)...
И поэтому я не приемлю власть твоего имени!

Ведь я не хочу быть выменем
И не хочу застывать:
Это море-аморе продолжает играть
И изгибать прямые,

И плоскости раздвигать.



















                крысолов в горах

Крысолов, уведи за собой Москву!
Уведи из Москвы Москву...
Уведи из тоски тоску
Пистолета, что у виска -

Маяковского пистолета!

Ибо лгут, что стрелял он в сердце
(сердцу голову расколов разукрашенной черепицей).
Посреди бесконечной Леты
Недоступного вечного Болдино -

Не могло такого случится!

Крысолов, уведи через Лету
Разукрашенную любовь
И продажную нашу культуру -
Всю несчастную нашу родину,

Что описана в литературе недоступного вечного Болдино...

И оставь мне другую реальность,
Расколовшую разум сердца
(сохранив его гениальность, невозможную у людей:
Приподняв на крылах лебедей -

Дабы в горы вести лишь вершины...

Я оставил тебя в долине
(я оставил тебе все лучшее)
И забрал с собой только худшее -
Чтобы медленно поднималось, становясь вершинами гор:

Открывая тебе простор.

















Если видишь чужими глазами,
То и любишь чужой любовью!
Я к тебе прихожу небесами,
Как приходит волна к изголовью...

Как идет скакунов поголовье,
Устремляя зрачок вожака:
Наше зрение за века
Научилось любить любовью -

Не такой, какой слышат уши...
А такой, какой видят душу!
Мы не просто живем на суше,
По которой ступают ногами:

Я могу сотворить богов
И переступать богами!
Я могу примирить врагов
Или - вовсе не быть врагами...

Все зависит лишь от того,
Какими я вижу глазами?
И когда я приду к тебе,
То какими приду небесами?

И какою тебя найду,
И какую душу увижу...
Будем живы с тобою в аду
Или будем немного выше?





















Мир существует, пока не облетела листва!
Душа - это рыжее существо где-то вне мироздания...
Душа есть невежество, то есть незнание
Ожидающей нас пустоты!

Мир существует, пока существуешь ты...
И пока что эти листы с обликами нарисованными
Освещает душа извне:
Ничего не случится во мне,

Что фатально и непоправимо!
Этот мир существует печально...
Этот мир существует радостно...
Этот мир существует зримо -

Для души, что странствует мимо!
Освещая пласты грима,
Нанесенные очень просто -
Для души моего пилигрима!

Дабы ею они освещались,
И друг с другом они совещались,
Ибо - мир существует, пока не облетела листва
(как лоскутное одеяло - и сшивают его слова)!

Ты душа, что проходит мимо,
Освещая мое имя...
А я твое освещаю
И ему себя посвящаю.





















                выходя в замерзающий мир

В разреженном воздухе души,
В разрешенном выдохе и вдохе
Возникают только миражи
Из доисторической эпохи:

О слиянии душ в сплетениях тел -
До того, как наше разделение
Сделалось почти астрономическим!
Делая физическим сближение...

Делая холодным и космическим,
Выложенным по своей орбите...
Я иду по собственной планете
И дышу холодной атмосферой:

Понимаю жизнь как сбережение
Ежедневное себя от смерти
(полагая злобной и холодной)...
И - себя не чувствуя свободным!

Потому я о свободе - лгу!
А меж тем на этом берегу
Мы всегда находимся вдвоем
(лишь друг друга взглядами найдем!):

В разреженном воздухе души
Настоящих разделений нет,
Но зато в нем умирает смерть:
Ведь негаданно лишится прав -

Что ненастоящая, узнав.
















Вот так и гуляют серьезные люди:
Бухнут золота на алтарь -
И нагими уходят в святые места!
А не то небеса на них рухнут...

Вот так открывают груди:
Как открывают букварь -
Дабы учиться по сердцу...
Вот так и бывало встарь!

А теперь и некуда деться:
Кроме как вырыть колодец -
И всем предложить напиться!
Не стоять деревням без колодца,

И земле без воды не родиться...
Да и мне в тебя не влюбиться без твоего лица,
Которое мне улыбнется!
Которое мне рассмеется...

Вот так и начнутся начала,
Без начала и без конца!
Вот так и умрет смерть,
Чтобы мне ею не умереть...

Но я все твои печали
Утолю еще до начала.























Когда чувства приходят в движение,
И душа начинает скольжение -
Словно вода по стеклу...
И мы с тобой - никогда,

Словно стоим на ветру!
И не пойти против ветра
(кроме травы сквозь камень,
Кроме как лед и пламень),

Пока не лишимся чувства
И к знанию не обратимся...
И не обратимся к зрению,
И останемся без прозрения:

Ибо - чувства приходят в движение
И покидают нас, чтобы остаться чувством...
Таково это ложе прокрустово, что называется жизнью,
Но - таковой не является!

Ибо - жизнь всегда выше и ниже,
Словно бы дождь по крыше...
Словно не здесь, но - везде...
Словно воздух меж нами

И море меж островами,
И горе падения с вершины...
Но сейчас мы с тобой в долине, что может казаться раем,
И я все о тебе понимаю.



















Ибо каждый любовник бледнеет
Перед взором, ему солюбовным!
И становится как бы бескровным...
И становится как бы небесным -

Ибо тесно любовнику в мире!

Ибо каждый любовник немеет,
Когда слышит небесную лиру -
И не может за ней повторить,
Словно нить в небеса продевая!

Совершая свои чудеса...

Я сшиваю одежды тебе,
А потом их с тебя посрываю -
Ибо вижу за красоту
(за версту столбовую простой красоты) -

Уже следующую красоту...

Ибо каждый любовник полюбит
И последует за тобой:
Он немного уже не в себе!
Ибо всей любовью в тебе -

Всею родинкою на губе...

Ибо каждый любовник бледнеет
Перед взором, ему солюбовным...
Ибо каждый шиповник уколет...
Ибо все поголовно одинаковы в главном.





















Прошло уже двадцать лет,
Как огромной страны нет!
А мы до сих пор не узнали,
Что и на что поменяли...

Царство Божие СССР,
Что построено столь же грубо,
Как разбитые в кровь губы
Произносят свою любовь!

Царство Божие СССР
Невозможно построить вновь -
Ведь оно звучит и сейчас!
А мы одной нотой расстроенной,

Что вывалилась из гаммы...
А мы Гумилевым расстрелянным отпущены из казармы

Торговать душой сбереженной:
Жизнь живую менять на мертвую!
На одной шестой части света
Царство божие распростерто -

Но целых его пять шестых
Произносят мои губы:
Что мне проще быть жертвою, чем палачом...
Что палачество не по плечу душегубам...

Царство Божие СССР,
Ибо - небо подперто плечом посреди бездорожья!
Прошло уже двадцать лет,
Как огромной страны нет.















Духи Воздуха определяются,
Как духи выдоха и духи вдоха:
Если вдыхаешь смерть,
А выдыхаешь жизнь -

Это не так уж плохо!

Если ступаешь по тверди
И звучишь как эпоха,
Духи Воздуха разделяются -
И это не так уж плохо:

Если выдох на верх!

И вот ты закрываешь глаза,
А руки - на клавиатуру:
Давать уроки музыки
Девчонкам с верхнего этажа

Очень в твоей натуре!

Если вдыхаешь смерть,
А выдыхаешь жизнь...
И слышишь ласковый смех
И то, как они танцуют, выступая по партитуре -

Совсем не твоими руками!

А словно бы облаками:
Тебя измеряя веками, а совсем не твоим мгновением:
Как одно дуновение ветра
И другое его повеление -

И сами становятся нами.























Про время и про поцелуй:
Ибо каждому дан второй
После первого впечатления...
Словно имя у гения -

А потом его самого видевши каждый день!

Про время и про поцелуй,
В котором каждый герой -
За которым его тень
Волочится с минуты рождения...

И стремится в его губы!

Про время и про поцелуй -
Ибо время его погубит!
Если ты не уйдешь в него дальше
И другие губы найдешь

(что повторят много дольше каждый твой поцелуй)...

Про время и про поцелуй
И про утоление жажды,
Которая выпьет тебя -
Если ты не выйдешь из губ,

Встречая губы другие...

Встречая губы нагие:
Без грабь, без груб и без глуп.
















Душа моя покинула тела,
И вновь мы стали порознь и нагие...
Казалось бы, вокруг ночная мгла,
Но ясно мне, что явятся другие:

Их звали мгла - и вновь их будет две!
Как добавление света к свету...
К предмету добавление души
Или волос к неумной голове -

Чтоб за волосы из болота!
Или лучу пройти сквозь витражи...
Душа моя покинула предметы,
Едва одушевленные душой -

Чтобы к дороге выйти из глуши...

Так мы с тобой добавлены к любви:
Ее собой едва одушевляя!
Или себя одушевляя ею
(как сердце, что пульсирует в крови)...

Душа, что перестала быть моею
Или твоею - стала больше нас!
Как души, что в своих телах теснятся:
Казалось, они только снятся -

Такая мгла царит в полночный час!

Или вдвойне царит такая мгла...
Душа моя покинула тела.















Все начиналось с нескольких тактов!
Чуть в стороне от проезжего тракта
(чуть в стороне от трактата по музыке)
Трубадур жонглировал звуками -

Как какой-то нищий жонглер!

Что жонглирует пищей духовной,
Ее делая пищей любовной -
А потом воплощая в звуки,
Которые попросту свищут!

Стяжая немного хлеба...

Начинаясь с нескольких тактов,
Что подарит тебе небо,
Он пошел плясать над испугами
И над пропастью нависать -

И вот здесь его легкая небыль принялась ему угрожать!

В эту ночь шел по тракту убийца,
Трупоядец и кровопийца,
И терзал его лютый голод, и была у него власть:
Отойти немного от тракта и дойти до небесных тактов -

Опираясь о вопли жертв...

Он почувствовал жар костра,
У которого грелась музыка,
И из тьмы подошел безлико -
Но не стал никого убивать!

И здесь нечего объяснять...

Ведь один свиристел - восходя,
А другой убивал - нисходя:
И они почти повстречались
На одном и том же пути -

И все дело в этом почти.















Причина смерти Блока - Блок,
Причина смерти Гумилева - Гумилев
(а не затылки стрелянных голов
Или в бокале черный лепесток)!

Причина смерти - в самой смерти...
Причина жизни - в самой жизни...
Само существование отчизны
Настолько виртуально на конверте,

Опущенном тобой в почтовый гроб,
Изыскивая имя адресата -
Есть те, кому дано переписать!
Есть те, кому из гроба воскресать

Невиданно красивым и богатым!
Нам можно все, но не хватает сил
За это все ответить перед Богом...
Устами Блока я произносил,

Что истина в вине, пролитой на дорогу!

Грешить и плакать! Утро пробуждает,
Любовь спасает, и горит огонь...
Опять я полюбил земную мякоть,
Что протянула мне твоя ладонь.



















P. S. Если бы вы видели то, что вижу я, слышали то, что слышу я, и знали то, что знаю я, то чувствовали бы только одно: огромную благодарность!

Жанна д'Арк





О предметах, достойных души,
О приметах, достойнейших сбыться,
Он придумал себе миражи -
Не умея достойно влюбиться!

Не умея достойно молиться,
Он как пристань себе рисовал
Или пристава в околотке -
И судьбу понимал как колготки,

По которым бежит колея...
А меж тем ты была не предметом,
Обладающим свойством сбываться...
А меж тем ты была не моя,

А его - как касание пальцев,
Что на куполе у Буонарроти
И молитвой всего народа,
Не оставшейся без ответа...

Просто я перестал влюбляться!
Просто я не любить перестал!
Просто мне ты была как дыхание,
Которое я вдыхал - чтобы мне не лежать на погосте...

Которое я выдыхал

И словно не знал расстояний
И расставаний не знал.