Шота Руствели Облаченный в шкуру тигра

Краткий пересказ,
в переводе с грузинского на русский язык


АННОТАЦИЯ



Поэма Шота Руставели «Облаченный в шкуру тигра» явля- ется шедевром не только грузинской, но и мировой поэзии и каждое её издание становится событием в культурной жизни общества. Пересказ краткого содержания, выполненный в по- этической форме Г. Кебурия отвечает требованиям нового вре- мени и сам по себе уже представляет высокохудожественное произведение.
В очерке «Мир Руставели» автор дает анализ поэмы, рассчи- танный, как на руствелологов, так и для широкой обществен- ности.
Проникновение в мир Руставели обогащает душу читателей и приобщает его к грузинской культуре,  призывая их к высо- ким идеалам любви и дружбы.

Профессор Мака Элбакидзе,
Заместитель директора Института грузинской литературы им Шота Руставели.
 


ОТ ПЕРЕВОДЧИКА



Современному читателю, увлеченному интернетом и закру- ченному в водоворот эпохи глобализации, трудно сосредото- читься на описаниях природы, или на бытовых деталях лю- бого произведения, будь то «Война и мир» Льва Толстого или «Дон-Кихот» Мигеля Сервантеса. Разумеется, при этом суще- ствует риск потери цельности произведения, но зато нарастает динамика действия, адекватная новому темпу и позволяющая сэкономить драгоценное время, тем более, что любые, недо- ступные ранее, красоты природы можно теперь увидеть по телевидению или мировой паутине, не затрачивая особых уси- лий. Мне бы хотелось привлечь внимание читателя, особенно молодого, к сокращенному тексту с тем, чтобы в нем пробуди- лось желание поближе познакомиться с шедевром грузинской поэзии, гениальной поэмой великого Шота Руствели, в пере- водах таких именитых величин, как К.Бальмонт, П.Петренко, Н.Заболоцкий, Ш.Нуцубидзе, Г.Цагарели и другие.
Константин Бальмонт в предисловии к парижскому изда- нию поэмы «Вепхисткаосани» – «Носящий барсову шкуру», изданном в 1933 году, писал: «Как Гомер есть Эллада, Данте – Италия, Шекспир – Англия, Кальдерон и Сервантес – Испания, Руставели есть Грузия…».
Говоря о сути перевода, Бальмонт приводил слова Сервантеса о том, «...что всякий перевод похож на узорную ткань, показывае- мую с изнанки...» Оправдывая некоторые вольности в обращении с текстом, он считал, что не перевел, а перепел поэму Руствели. Впрочем, есть ткани красивые как с лица, так и с изнанки.
Белла Ахмадулина к книге «Сны о Грузии» (изд-во «Мерани», Тбилиси, 1970 г., стр. 454) пишет: «...Я рассматриваю пе-
ревод, как любовь одного человека к другому...
Мне кажется, что подстрочник – это дитя, если можно так сказать, которое беззащитно, оно потеряло ту жизнь, в кото- рой жило на родном языке, и еще не определило новой жизни. Пока это только дитя, с которым можно сделать все, что угод- но, и лишь настоящее искусство поставит, направит, усыновит это дитя, сделает его не только своим ребенком, но отнесет ко всему миру, чтобы весь мир принял его в свои объятья.
...Мы говорим о пределах вольности перевода. Я думаю, что математическим способом не удастся вычислить должный предел.
...Я считаю, что истинно точным перевод можно сделать пу- тем каких-то неточностей, потому что потери при переводе с одного языка на другой обязательно бывают».
Все переводы поэмы отличаются как достоинствами, так и недостатками, но, к сожалению, ни один из переводчиков не достиг высоты творческого озарения и поэтического полета Руствели. Следует учесть и то обстоятельство, что некоторые, не зная грузинского языка, пользовались подстрочником, но что самое главное, каждому времени соответствовал свой ва- риант текста поэмы, устанавливавшийся руствелологами.
Сюжет поэмы и афоризмы (приводятся жирным шрифтом) в моем переводе сохранены полностью. Кроме того, почти пол- ностью переведены: пролог, послание и молитва Автандила, а также письмо Нестан-Дареджан.
Поэма написана грузинским шаири, состоящим из шест- надцати слогов,  в акцентировке которых прослеживаются два мотива, два ритма повествования. Высокий шаири (4+4+4+4 слогов) более динамичен и применяется при описании таких драматических событий, как битва с неприятелем или схватка витязя с тигром. Низкий шаири (5+3+5+3) или (3+5+3+5) носит более описательный, спокойный характер. В любом случае главная цезура приходится на середину (8+8). Таким образом, автор чередует их, меняя ритм и динамику повествования, то ускоряя, то замедляя его, избегая монотонности мелодии строф.
Эти же принципы использованы в 15-сложной системе, при- чем происходило это, скорее всего, подсознательно, интуитив- но. Казалось, что иногда сам автор подсказывал нужную ин- тонацию, и необходимые слова точно укладывались в место, как бы заранее предназначенное именно для них в сложной мозаике произведения. Иногда с 15-сложной системы я непро- извольно переходил на грузинский шаири, но во всех случаях сохранялся ритм первой половины (4+4).
Сама форма пересказа предоставила мне некоторую свободу выбора, поскольку отпадала необходимость соблюдения одной рифмы в каждом катрене, что помешало другим переводчикам сохранить первозданную прелесть и смысл грузинской вязи.
В полном издании произведения насчитывается свыше 1600 строф. Число строф расходится в зависимости от того, какие из них издатель считал написанными рукой Руствели, изымая при этом сомнительные строфы. Предлагаемый читателю вариант является пересказом краткого содержания поэмы, а не только переводом, поэтому объем моей книги раза в четыре меньше, что в значительной степени  облегчает восприятие произведе- ния читателем. Сам процесс чтения поэмы уже очищает душу, придает силы  и украшает нашу жизнь.
К глубокому сожалению, рукопись Руствели не дошла до нас в оригинале, и в этом нет ничего удивительного, поскольку с XIII по XVIII век Грузия находилась под игом иноземных за- хватчиков, которые безжалостно уничтожали все материаль- ное и духовное наследие грузинского народа.
Во времена золотого века численность населения в границах грузинского государства достигала 8 млн. человек, а в результате последующего четырехсотлетнего иноземного ига сократи- лось до 400 тыс. человек! Большинство населения тогда было неграмотно, но поэма пользовалась такой популярностью, что многие знали ее наизусть и передавали из поколения в поколе- ние, подобно «Илиаде» и «Одиссее» Гомера. В среде образо- ванного населения существовала традиция, согласно которой, наряду с Библией, в приданом невесты обязательно должна была быть рукопись поэмы. Таким образом, многие поколения выросли на высоконравственных идеалах поэмы. Имена глав- ных героев поэмы и сейчас очень популярны в Грузии. Благо- даря существованию института переписчиков, начиная с XIV века, сохранилось около 200 рукописей поэмы Руствели.
Царь Вахтанг VI в 1712 году издает первый печатный вари- ант поэмы на основе тех рукописей, которые к тому времени удалось собрать для установления принадлежности текста перу автора. Реакционная часть клерикалов христианской церкви обрушивается на поэму с критикой ее свободомыслия и прославления радостей земной жизни. Ортодоксы ополчи- лись против эпикурейских воззрений автора. Они считали, что поэма развращает людей и противоречит аскетическому об- разу жизни монашества. Акакий Белиашвили обвинял ка- таликоса Антона в том, что якобы, с его ведома рукопись публично топили в реке, сжигали, однако Святейший и Блаженнейший  Каталикос-Патриарх  всея  Грузии,  Илия II опровергает это мнение. В заглавной статье книги «Рас- сказываем о Вепхисткаосани», он приводит высказывание Каталикоса Антона I в котором тот всего лишь выражал сожаление том, что Руствели растратил свой талант на по- эзию, а не на богословские труды.
Нет сомнения в том, что каждый из переписчиков вносил свои дополнения в поэму, в связи, с чем многие издания отли- чаются друг от друга количеством строф.
 

«Облаченный в шкуру тигра», как рукотворный, но нетленный памятник человеческому гению, обладающий мистическим маг- нетизмом, ассоциируется у меня с образом царицы Нефертити (в переводе: Прекрасная пришла, поскольку есть версия, что она не была египтянкой), главной жены древнеегипетского фараона Эхна- тона (1351-1334 до н.э.), которая пришла до нашей эры и осталась с нами навсегда. (Мы ведь тоже были солнцепоклонниками.) После ее кончины имя Нефертити было повсеместно уничтожено, хотя теперь никто не помнит тех, кто пытался стереть ее имя в истории. Впервые встретиться с Нефертити мне посчастливилось в Лувре. Магия её взгляда взяла меня в плен: как только я посмотрел на неё, я просто окаменел. Очередь деликатно обходила меня, но я ничего не замечал. Казалось, что она смотрит на меня из вечности, что она знает какую-то тайну, которую мне не дано постичь. Я смотрел на нее, как завороженный, и это ощущение осталось со мной на всю жизнь. Потом я видел её в Каире, Москве, и все повторялось зано- во. Аналогичное мистическое ощущение возникает у меня при чте- нии поэмы Руствели. Мне все время казалось, что в поэме заложен секретный код, но нам, простым смертным, не расшифровать его, а дано нам это понять, лишь согласно буддизму, только попав в мир иной. Что ж, поживем - увидим…
С того дня, как началось мое увлечение поэмой, возникло мистическое ощущение того, что сатана всячески препятству- ет работе. Несколько раз по непонятным причинам пропадала вся информация в компьютере, вплоть до того, что однажды пришлось даже привлечь специалистов, и они восстановили все документы ... кроме «Облаченного в шкуру тигра», кото- рый после четырех месяцев работы пришлось восстанавливать по памяти. Много было и других, чисто бытовых деталей, но самое главное это глаза: за короткий срок, вследствие глауко- мы, я потерял правый глаз, а в левом сохранилось только 10% зрения. Или, как объяснить такой факт: в зимние холода у меня вышел из строя отопитель. Друзья принесли свой, который у них хорошо работал. У меня он работать отказался по непонят- ным причинам. Слишком частое совпадение неприятных слу- чайностей со временем начинает походить на закономерность, но с Божьей помощью мне удалось закончить свой труд..
Многие художники иллюстрировали шедевр Руставели, но я выбрал именно тех, которые, по моему мнению, ближе всего отражали характер эпохи и рыцарский дух героев бессмертной поэмы. Как бы Руствели не пытался скрыть. под маской пер- сидского сказа, грузинский характер поэмы, она выдает себя во всех действиях. Поэтому героев поэмы хотелось бы пред- ставить не в восточных миниатюрах или стилизованных ил- люстрациях, а рисунках тех художников, которые отобразили самую суть грузинской нации.
Это Михай Зичи (1827 – 1906), придворный художник четырех русских царей, который полюбил Грузию настолько, что, как гру- зин, прочувствовал ее самобытность и национальный характер.
Серго Кобуладзе (1909—1978), народный художник Грузии, лауреат двух Сталинских премий первой степени.
Ираклий Тоидзе (1902—1985), народный художник Грузии, заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат четырёх Ста- линских премий.
Мураз Мурванидзе (1939), народный художник Грузии, академик Российской академии художеств, лауреат Государ- ственных и международных премий, главный художник Тби- лисского театра оперы и балета им. З.Палиашвили, почетный гражданин города Тбилиси.
 


ОБЛАЧЕННЫЙ В ШКУРУ ТИГРА


ПРОЛОГ




Создавший мироздание божественной рукою, Вдохнул в нас жизнь и наделил бессмертною душою, Для смертных землю сотворил, с природой многоликой, И образ свой царям придал он силою великой,


О Бог, единый! Облик дал ты каждому творению, Избавь от сатаны, что нас зовет к грехопадению,
Дай силы, как миджнур, пылать любовью неземною, Покаявшемуся прости грехи перед тобою.


Давид-Сослан в бою с врагом, поэта восхищает, Но как Тамар мне описать?! Уменья не хватает.
О солнцеликой дай сказать, мои старанья – тщетны,
Не хватит моря мне чернил, пред ней слова бесцветны.


Жемчужины – в её глазах, уста её – рубины, Но что бы я не написал, тут нет и половины.
Тот, кто Тамар не лицезрел, тот красоты не знает, Я б не посмел, но лик её поэта вдохновляет.


Я пишу по повеленью, без ума в неё влюбленный, Слово нежное поэта раздробит и камень твердый. Нет снадобья от разлуки, ничего не помогает.
Пусть убьет уж, коль не лечит, кто на муки обрекает.
 


Сердцем написал поэму для царицы, я Руствели, Чтоб, стихи мои, читая, перед ней благоговели.
Бога в помощь призову я, весь проникнусь состраданьем, Об отважном Тариэле поведу повествованье,


О влюбленных я Руствели, книгу жизни открываю. Слезы льет над их судьбою и на Бога уповаю.
О собратьях Тариэла, верных рыцарскому долгу, О любви и о коварстве, о судьбе, угодной Богу.


Я быль персидскую в стихах грузинских излагаю. Их сиротливый жемчуг слов, я рифмой украшаю,. Рассудок с чувством, как коней нагайкой усмиряю
На суд потомков спорный труд, в сомненьях, представляю.


Нас светила направляют, наделяют нас судьбой:
Воин с саблей неразлучен, пахарь с матерью-землей. Будь миджнуром настоящим, будешь ты тогда любим, Жизнь прими, как дар небесный, не завидуя другим.


Ведь не всем дано по небу с музой в облаках летать, И не каждый может мудрость мысли ясно передать. Кто страдает многословьем, тот болтун, а не поэт.
В час раздумий, в час сомнений не найдешь в стихах ответ.


Виден конь на переправе, проверяют меч в бою, Я по мелодичной рифме стихотворца узнаю.
Кто способен в кратком слове необъятное объять,
Тот рожден, чтоб быть поэтом, стих его как благодать.
 


Стих порой, как гусь, хромает – речь бездарного бедна, Так собою он доволен, что походит на осла.
Кто-то может быть удачлив, – рифму к строчке подберет, Но в дороге он отстанет – до вершины не дойдет..


Стих высокий сердце лечит, каждому он по душе, Но поэты-самозванцы любы лишь самим себе. Должен быть поэт понятен и глупцу, и мудрецу, Чтоб звучала по-грузински речь, приятная Творцу.


Коль неопытен охотник, он по мелочи стреляет, Иль в себе он не уверен, иль грузинского не знает. Глупый все богатство слова по дороге растеряет, Мудрому, для меткой мысли, слова одного хватает.


Любовь без сердца не любовь, – порочная забава
Она опасна и грешна, как сладкая отрава.
Соблазнов много на пути – не видит их влюбленный, Мечтает лишь о встрече он, с любимой разлученный.


Когда поешь ты лишь одной, то благосклонна муза, С ней стихотворчество – полет, а без неё – обуза. Неверность – первый враг любви – она все разрушает Миджнура чистая душа измены не прощает.


Миджнур, в персидском языке, безумца означает. Что жизнь земная для него, он лишь о ней мечтает. Скрывая боль своей души, в разлуке он страдает. Народ к нему благоволит,– миджнура понимает.
 


Не знаю чище я слезы, чем слезы о разлуке, – Миджнур терпенье проявит, чтоб не поддаться муке. Врага в бою он победит, любовью окрыленный,
Я б строчки написать не смог, не будь и я влюбленный.


Небо нам любовь дарует, та, что выше всех страстей, Но бездушного минует, блуд ему всего милей, Ветрогоны есть такие, с кем и как, им все равно,
Хоть и зрячи, но слепые, на душе у них темно.


Злые люди злодеянье с удовольствием свершают.
Тех, кого при встрече хвалят, за спиной потом ругают. Как они не понимают, что себя же унижают.
О любви одно лишь знают, – продают и покупают.


Преград любовь не признает, вершины покоряет. Кто неспособен полюбить, тот ей лишь подражает.
Пусть страсти в нас огонь горит, чтоб сердце в нем пылало, Лишь в этом жизни торжество, в нем всех начал начало.


Жалок тот, кто страсть любовью по неведенью зовет, Кто, как бабочка, летает, в облака не попадет.
Всем клянется в пылких чувствах, поцелуи раздает, Сам собою он торгует, душу черту продает.


Любовь тигрицей может быть, и лев ей уступает, Она нам силы придает, и смерть с ней не пугает. Любовь как таинство души, миджнур оберегает, Готов пожертвовать собой, и жизнь ей посвящает.
 

Был в Аравии когда-то Ростэван царем царей, На совет собрал он как-то рыцарей и вазирей. Говорит им: «Скоро вечер, свет укроет темнота, Дни мои развеет ветер, смерти тень уже близка.


Бог не дал, увы, мне сына, дочка свет моих очей, Будет вам она царицей, трон передаю я ей». Отвечал вазирь мудрейший солнцеликому царю:
«Ты для нас опора в жизни, мы с тобою, как в раю.


Полон сил ты, как и прежде, и не рано ль на покой?
Даже твой упрек нам в радость, мы всегда, во всем с тобой. Ты для трона, повелитель, далеко еще не стар,
В чем же дело? В чем причина? Может, ты от нас устал?


Все исполним, как прикажешь, – дочь твоя царица нам. Лев то будет или львица, – трон принадлежит царям. Ростэван сказал совету: «Я доволен вазирем,
Но хочу еще при жизни видеть дочь свою царем.


Старость – веская причина, время не остановить, Мчит оно неумолимо, что же мне не поспешить? Тинатин благословляю – воля царская моя,
Созывай народ на праздник, шли гонцов во все края!»
 

Тинатин в слезах стояла, – как отца ей заменить? Сможет ли она, на троне, судьбы подданных вершить? Ростэван был непреклонен, Тинатин он утешал,
К трону подводил царицей и короной украшал.


Рад был вести предводитель войск арабских, Автандил, Знал он с юных лет царевну, как мечту, её любил, Страсть в душе его терзала, но не смел признаться ей, Ну, а тут такое счастье, чаще будет он при ней.


Почести воздать царице собралось людей не счесть. Наказал отец ей строго честь фамильную беречь: Щедро раздавать подарки, голь и знать не различать, И недобрый подобреет, если лаской привечать.


Для травинки или розы – светит солнышко для всех, Воду в море возвращают дождь и реки без помех.
Что раздашь, – добром вернётся, что оставишь – пропадёт. Голым человек приходит, – голым, в мыр иной, уйдёт.


Так она и поступила, все раздала Тинатин,
Шла о ней молва по свету, с гор высоких до равнин. Пировали все на славу, веселился стар и млад, Ростэван лишь был печален, будто празднику не рад.


Подошел к нему советник и почтительно спросил:
«Почему грустит мудрейший, кто ему не угодил? Может, горько сожалеет, что пуста теперь казна?
Не послушал он совета, нынче чья же в том вина?»
 

Ростэван лишь усмехнулся: «Сразу видно, ты скупой. Ни о чем я не жалею, занят мыслью лишь одной:
Нет в Аравии мне равных, ни в охоте, ни в борьбе, Автандил был мной воспитан, да и тот не ровня мне».


Автандил, услышав это, предложил ему на спор:
«Проведем соревнованье, справедлив ли твой укор? Если грусти в том причина, я тебя развеселю,
Но учти, хоть ты учитель, я тебе не уступлю.


Только дай мне обещанье, проиграв, не горевать.
Ты ведь первый бросил вызов, не стыдись и проиграть». Ростэван развеселился: «Ты ведь мне, как сын родной, Как тобой и не гордиться, будь победа за тобой».


Поначалу шли на равных, попадали в цель стрелой, Но устал учитель старый и велел трубить отбой:
«Много дичи настреляли, наказать нас может Бог, Время прекратить охоту, скажут пусть, каков итог».


Слуги робко доложили: «Победитель Автандил.
Не гневись на нас, властитель, коли счет не угодил». Ростэван лишь рассмеялся: «Я учитель неплохой, Для меня его победа, что подарок дорогой».


Отдохнуть спустились к речке, рядом лес шумел листвой, Тихую вели беседу, – царь помолодел душой.
Сколько дичи перебили, будет снова пир горой. Стража поодаль стояла, – охраняла их покой.
 

Странный витязь в шкуре тигра взор царя к себе привлек, Отчего мужчина плакал, ему было невдомек.
Сабля с пояса свисала, плетка, с палец толщиной,
А в руке сжимал поводья, рядом конь был вороной.


Разузнать, что с ним за горе, Ростэван рабов послал, Те ни с чем назад вернулись, витязь им не отвечал. Царь разгневался и страже приказал его пленить, Вышло воинов двенадцать, непослушного схватить.


Но, увы, не тут-то было, стал он плетью их стегать, Кто-то отдал Богу душу, кто-то бросился бежать. Царь на пару с Автандилом быстро сели на коней, Погнались, но незнакомец оказался их резвей,


То ль, как призрак, испарился, то ль на небо улетел,
То ль сквозь землю провалился, – берег речки опустел. Царь увидел знак в том Божий: видно, грешен я пред ним. Мрачным во дворец вернулся, все поведал Тинатин.


Разослал гонцов повсюду, чтоб узнать хоть что-нибудь, Кто тот родом и откуда, чтоб найти к разгадке путь. Через год гонцы вернулись, – не узнали ничего.
Царь подумал: «Может, дьявол скрылся в образе его?».


Дочь отцу помочь решила, – тайну витязя раскрыть, Автандилу наказала от отца решенье скрыть
И отправиться по странам, мир как будто повидать, А на деле попытаться все про витязя узнать.
 







































Но, увы, не тут-то было, ну он плетью их стегать, Кто-то отдал Богу душу, кто-то бросился бежать.

Илл. И.Тоидзе
 


«Про любовь твою я знаю и сама тебя люблю, Хоть разлука будет тяжкой, я терпенье проявлю. Испытанью срок три года, не найдешь, вернись ко мне. Ждать я буду у порога, справим свадьбу по весне».


Радость с грустью вместе ходят, Автандил был огорчен: Лишь приблизился, и тут же на три года разлучен.
Но царице подчинился. Предстоял неблизкий путь. Поутру к царю явился, объяснил отъезда суть:


«Нужно укрепить нам стены пограничных крепостей. За себя оставлю друга, Шермадина нет верней.
Знают все, какой он воин, с ним войска пойдут в поход. Будет трону он опорой, я ж вернусь уж через год».


Попросил он Шермадина – Ростэвану письма слать, Будто бы от Автандила, чтоб секрет не раскрывать. Шермадин не согласился: «Я с тобою должен быть, Ведь вдвоем нам легче будет трудности переносить».


Автандил ему ответил: «Испытать меня хотят,
Что ж, я принимаю вызов, трусости мне не простят». Снял одежду полководца и оделся победней,
Золото зашил он в пояс, выбрал стрелы подлинней.


Надо ведь в пути охотой пропитанье добывать, В путешествии далеком горизонта не видать. Снарядился в путь-дорогу, порученье выполнять,
Но не мог ни днем, ни ночью Тинатин не вспоминать.
 

Повидал людей он разных, в дальних странах побывал, Но о том, кого искал он, ничего никто не знал.
Время в поисках летело, Тинатин его ждала, Лишь три месяца осталось, но удача все не шла.


Автандил не мог вернуться к Тинатин без новостей. Лучше уж не возвращаться, чем позориться пред ней. Пусть уж думают, что умер, будет траур во дворце,
О преемнике заботясь, станут думать о венце.


Трону надобен наследник… Мысли не давали спать. Нет, не может он вернуться, надо поиск продолжать. Месяц он еще скитался по нехоженым местам,
Но ни с кем не повстречался, – нелюдимо было там.


Перед ним была долина, дней на семь по ней пути, А за ней тянулись скалы, нелегко их перейти. Призадумался наш рыцарь: я в пути уж целый век, Утром чтоб принять решенье, здесь останусь на ночлег.


Подстрелил в лесу оленя, на лугу развел костер, Чтоб изжарить оленину. Собрался разбить шатер, Но, увы, не тут-то было, шум послышался вдали,
Дым костра привлек вниманье: кого черти принесли?
 


Хищники то или люди, Автандил еще не знал, До зубов вооружился, вороного подозвал.
Вскоре шестерых увидел, был один из них без сил. Кто такие? Что за горе? – Автандил их расспросил.


Старший горестно поведал: «Мы охотились втроем, Слуги стрелы подбирали, предложил я: отдохнем! Тут леса богаты дичью. Каждый тщился доказать,
Что средь нас он самый меткий, чтобы силу показать.


Но в лесу возник, как призрак, всадник на тропе глухой, Облаченный в шкуру тигра, конь под ним был вороной. Я окликнул незнакомца: кто он, как сюда попал?
Но на все мои вопросы витязь, как немой, молчал.


Приказал тогда я братьям: непослушного пленим! Младший стал вдруг петушиться: «Я хочу сразиться с ним, Вызову на поединок, и коня возьму в трофей.
Вы мне, братья, не мешайте, станет ясно, кто сильней».


И коня к нему направил. Витязь плетью лишь взмахнул, – Брат с коня, как труп, свалился, будто бы навек уснул». Автандил утешил братьев, им шатер свой уступил, – Впрочем, радостью своею он их сильно удивил:


«Я молил об этой встрече Бога, солнце и луну, Брата к речке вы снесите, полегчает там ему.
Где тот витязь, покажите, по следам его пойду». Братья снова удивились, – кличет он себе беду, –
 


Но тропинку показали. Вдалеке виднелась тень. Автандил был рад безмерно: наконец настал мой день! Вслед за витязем, крадучись, он последовал тропой. Долго шли они по лесу за неведомой судьбой.


Путь скала им преградила. Автандил с коня сошел, – Витязь вдруг как испарился, – и следа он не нашел. Выбрав дерево повыше, Автандил наверх полез,
Вид оттуда был отменный, и скала видна, и лес.


Видит он, как из пещеры вышла женщина одна, Плача, витязя обняла, грусти и тоски полна.
Их пещера вскоре скрыла, вороной траву щипал, Автандил поста не бросил, до утра он там прождал.


Утром витязь появился, вороного оседлал,
С женщиной тепло простился и куда-то ускакал. Автандил решил остаться, с женщиной поговорить, Чтоб про тайну рассказала, и решить, как дальше быть,


Он направился к пещере чтоб, судьбу свою пытать, – Но, увидев незнакомца, бросилась она бежать. Автандил настиг беглянку и хотел ей объяснить,
Что не вор он, не грабитель, что пришел поговорить.


Но, увы, не тут-то было, принялась она кричать, Вырываться и браниться, Тариэла в помощь звать. Еле-еле Автандилу удалось её унять,
Объяснить свое желанье тайну витязя узнать.
 

Женщина ему сказала: «Хоть убей, но не скажу. Пусть уж Тариэл вернется, все ему я расскажу». Автандил терял терпенье, был не в шутку разъярен, И смуглянке непокорной к горлу нож приставил он.


Та спокойно отвечала: «Я ведь смерти не боюсь, Тариэл моя отрада, за него лишь я молюсь».
Понял Автандил, что силой правды так и не узнать, И решил он попытаться жалостью её пронять.


Рассказал ей все, как было, что безумно он влюблен, Что красой своей царицы на всю жизнь он покорен, Что вернуться не успеет, иль вернется к ней ни с чем: Станет смерть ему желанной, жизнь тогда ему зачем?


Женщина вдруг согласилась, но не находила слов:
«Я раскрою тебе тайну, коль ты выслушать готов». Автандил же рассмеялся, притчу ей пересказал, Как в колодец некий странник неожиданно упал.


К счастью, мимо шел прохожий, он ему и говорит:
«Подожди, приду с веревкой, здесь пока что не горит». Тот невольно рассмеялся: «Уж, конечно, подожду,
А куда я, бедный, денусь, тут в колодце посижу».


Впала женщина в раздумье. Автандил смиренно ждал. Наконец она решилась, голос у неё дрожал:
«Я Асмат, а витязь странный, Тариэл, он мне как брат, Но я загодя не знаю, будет ли тебе он рад.
 

Все, что с нами приключилось, пусть уж он расскажет сам. Чтобы с гостем был радушней, я совет собрату дам.
Буду сетовать на то, что он всегда, везде один,
В этом, правда, есть и польза, – сам себе он господин.


Но без друга очень тяжко, с ним не страшен даже черт, Верный друг на помощь другу в трудный час всегда придет». Так оно и получилось. Автандил ждал за стеной
И, когда вернулся витязь, подошел к нему с сестрой.


Рассказал ему подробно, как у речки повстречал, Как искал его по свету, как в пещере ожидал,
Кто он родом и откуда, как царевну полюбил, Как найти его до свадьбы, он задание получил.


В свою очередь поведал Тариэл свою беду:
Жил в раю он, как царевич, а теперь горит в аду. Был безгрешен и наивен, но решил судьбу злой рок И миджнура на разлуку и скитания обрек.
 

Он родился в Индостане, где отец его царил.
Шесть таких же царств соседних Фарсадан объединил. А родитель Тариэла побрататься с ним решил, Сделался его вассалом и в походы с ним ходил.


Фарсадан был благодарен, благородство оценил И ему, как полководцу, воинство свое вручил. Тариэла он, как сына, как наследника, растил, – Для бездетного владыки Тариэл надеждой был.


Так прошло пять лет привольных. Тариэл жил при дворе, А у Фарсадана вскоре родилась дочь на заре…
Тариэл к отцу вернулся. – Протекло пятнадцать лет, – После смерти Саридана сын жил скромно, как аскет.


В трауре ходил глубоком, был печален и суров. Фарсадан его хватился и послал за ним гонцов. Принял вновь его, как сына, пост отца ему вручил, На пиры и на охоту без него впредь не ходил.


Но царевну он не видел, та отшельницей жила. Замок стража охраняла, а при ней Асмат была. На охоте соколиной как-то Фарсадан решил:
Поделюсь-ка с дочкой дичью, – башню в замке посетил.
 


Царь один вошел в покои. Тариэл у входа ждал. Приподнялся край полога, он царевну увидал, Ослепила Тариэла, словно солнце, Дареджан
Не напрасно прятал дочку всемогучий фарсадан.


Будто молния блеснула, хоть не слышен в небе гром, – Так девичьей красотою Тариэл был поражен.
Он три дня лежал сраженный, и не мог прийти в себя, Так любовь сжигает сердце в страстном пламени огня.


Лучших лекарей направил к Тариэлу Фарсадан, Те руками разводили, – не было на теле ран.
Вел себя с тех пор он странно, из дворца не выходил, День и ночь о ней он думал, в одиночестве грустил.


Фарсадан пытался было юношу развеселить, На охоту брал с собою, чтобы как-то ободрить, Но напрасно он старался, Тариэл был одержим.
Мыслью тайной, страстью властной, был любовью он томим.


У него друзья гостили, чтоб он не был одинок, Пели песни и шутили, но не шли старанья впрок. Доложили Автандилу: женщина у входа ждет –
«Видно кто-то из наложниц, в спальню пусть она войдет».


Чтоб они не расходились, он друзей предупредил,
В спальне женщине он ложе разделить с ним предложил. Та сказала: «Встреча с вами для меня большая честь»,
Но лицо не открывала, рядом не спешила сесть.
 

Тариэл аж удивился: «У меня ты в первый раз?» Та стыдливо отвечала: «Выполняю я приказ. Послана я к вам царевной, потому-то и пришла. Я письмо своей хозяйки, тайное, вам принесла».


Был в письме укор нежнейший, что мужчине не к лицу
По любимой убиваться, стыдно слезы лить бойцу.
«О тебе давно мечтаю, с башни за тобой слежу,
Будь моей любви достойным, лишь о том тебя прошу.


Лев влюбленный должен львице силу страсти показать, Ведь, любовью окрыленный, должен подвиги свершать. Докажи твою мне верность, хатаетцам прикажи,
Чтобы дань нам заплатили, иль войной их накажи».


Тариэл в смятенье думал: сон ли вижу наяву? Счастью своему не верю, как до встречи доживу? Тариэл ответил кратко: что благодарил судьбу,
Но слова любви святые не доверил он письму.


Будто заново родился, стал и весел, и здоров,
Во дворец к царю вернулся и к походу был готов. Фарсадан был рад их встрече, о письме он не узнал. Дать урок хатаетянам Тариэлу приказал.


Войско ждало Тариэла. Он учения провел,
А пока, до выступленья лишь переговоры вел. Для начала в Хатаети, к их царю, письмо послал, Где о каре непокорных, о войне предупреждал.
 

В ожидании ответа сам в покоях отдыхал.
От царевны раб явился, приглашенье передал. Тариэл стрелой помчался, встретила его Асмат. Красотой Нестан сияла, – роза украшала сад.


Нестан-Дареджан увидев, от волненья онемел.
Встал, как вкопанный, у двери, слова вымолвить не смел. Между ними бушевали волны страсти и любви,
Но приблизиться друг к другу не решались, не могли.


Очи роза поднимала, но, увидев жгучий взгляд, Их невольно опускала, много-много раз подряд. Наконец Асмат вмешалась, к Тариэлу подошла
И на ухо прошептала: «Выйдем, друг мой, со двора!


Видишь, как она стыдлива, хоть безумно влюблена, Оттого и молчалива, и её ли в том вина? Возвращайся, будь спокоен, я к тебе раба пришлю
И о следующей встрече непременно сообщу».


Шел домой он, окрыленный встречей с Нестан-Дареджан, Ждал его с недоброй вестью человек хатаетян.
Царь Рамаз писал в посланье, что не будет дань платить, Фарсадан над ним не властен и его не покорить.


Стало ясно из ответа, что войны не избежать, Разослав гонцов повсюду, стал полки он собирать. Фарсадан дал приказанье: хатаетцев наказать! Предстояло Тариэлу с непокорным воевать.
 


Все было уже готово: утром рано выступать!
Сам он думал об одном лишь: как к Нестан ему попасть? Дело в том, что у царевны тетка строгая была,
Уму-разуму учила и колдуньею слыла.


С мужем трон она делила, и в стране каджей жила, Но с тех пор, как овдовела, то к племяннице пришла. Там Давар (так её звали), – Фарсаданова сестра, –
За Нестан, как мать, следила и растила, как могла.


Случай снова улыбнулся, – милого Нестан звала. Тариэл приободрился, – ведь разлука не мила.
Лев увидел свое солнце, счастлив был, как никогда: Поклялись они друг другу быть миджнурами всегда.


Пусть вернется он с победой, как прославленный герой. Справят свадьбу в Индостане, царский пир пойдет горой. Не хотелось расставаться, но наутро был поход. Попрощалась с Тариэлом, проводила до ворот.


Утром знамя Индостана рать вело уж за собой,
Тариэ л войска возглавил, был готов на смертный бой. Вот и земли Хатаети. Враг в засаде скрытно ждал,
Но таких огромных полчищ царь Рамаз не ожидал


Он решил пойти на хитрость, с мировой гонцов послал, Тариэлу послушаньие, мир и дружбу предлагал:
«Мы платить вам дань согласны, ну, зачем нам воевать? А для мирных разговоров не нужна такая рать.
 


Рать оставьте на границе, мы отряда будем ждать, Встретим вас мы без оружья, будем вместе пировать». Тариэл гонцов приветил, предоставил им шатер.
Сам к совету удалился, знали все – Рамаз хитер.


Подозренья оправдались: ночью, поздно из шатра, Тайно к ним гонец прокрался, не дождавшийся утра. Помнил милость Саридана, Тариэлова отца,
И раскрыл ему секреты он Рамаза-подлеца:


Ждет тебя в лесу засада, Тариэл, будь начеку!
Я вернусь в шатер скорее, чтоб не накликать беду. Тариэл был благодарен: «Я тебя озолочу,
И свой долг тебе за помощь сторицею отплачу».


На совете порешили: сделать вид, что верим им. Вышлем им отряд навстречу, а войска пойдут за ним. Отобрали самых смелых, триста сильных молодцов, Да таких, что каждый стоил сотни вражеских бойцов.


Тариэл отряд возглавил, каждый был вооружен. Был он Божьим провидением от погибели спасен. Царь Рамаз пытался было в сети их отряд завлечь, Но, увы, не тут-то было, страшен Тариэла меч!


Дав войскам сигнал условный, он влетел во вражий строй, Триста воинов отважных на врага пошли стеной.
Царь Рамаз дал приказанье: «К окруженью приступить!» Он не знал, что план коварный и его мог погубить.
 

Тариэл, как лев, сражался, уложил он груду тел. Вскоре войско подоспело, царь укрыться не успел, В окружение попался, схватку проиграл с судьбой.
Должен был он с Тариэлом рукопашный принять бой.


Сброшен был с коня на землю он рукой богатыря. Тариэл пленил Рамаза, хатаетского царя,
Много пленных и добычи Фарсадану он послал, Взял ключи от городов он и казну царя забрал.


Витязь был великодушен. Он царя не унижал, И к народу обратился, мир им долгий обещал. Подобрал дары-подарки для царя и для Нестан, Дома ждали его слава и счастливый Фарсадан.


Как герой и победитель, он вернулся в Индостан, Отмечал победу пиром благодарный Фарсадан.
Он простил царя Рамаза, трон, как милость, возвратил. Дань платить тот обязался, снисхождения просил.
 

На пиру Нестан блистала, красотой затмила всех. Тариэл сидел напротив, – пили гости за успех,
Но влюбленные молчали, взгляды пылкие даря, Никого не замечали, в облаках любви паря.


Фарсадан тост за победу, за героя предложил, О заслугах Тариэла, об отваге говорил. Наградил он полководца и о войске не забыл. На подарки не скупился, щедро всех он одарил.


Тариэл был ранен, в руку, враг стрелой ему попал, То, что будет ранен в сердце, он пока еще не знал. Объявил царь на совете, что корона тяжела,
И стране полезней будет, чтоб на трон Нестан взошла.


Замуж выдать дочь решил он, – вместе с мужем пусть царит, С сыном шаха из Хорезма брак их семьи породнит.
Как один, все согласились, Тариэл лишь промолчал, Возражать уж было поздно, Фарсадан все сам решал.


Тяжкой вестью оглушенный, Тариэл пришел домой, Но и дома, потрясенный, не нашел в душе покой.
От Асмат пришло посланье: ждет к себе его Нестан, – Но помочь могло лишь чудо, изменить отцовский план.
 


А Нестан, мрачнее тучи, принялась его ругать,
В малодушье обвиняла. Как он мог в ответ смолчать? Может, он её не любит, и неужто позабыл,
Как в тоске по ней ночами он не спал, не ел, не пил?


Тариэлу полегчало, он-то думал, что она Стать царицей поспешила и согласие дала. Успокоил он тигрицу, клялся в том, что верен ей
И что любит больше жизни, самого себя сильней.


Нестан-Дореджан спросила: «Как он может допустить, Как потомок царской крови, трон чужому уступить? Пусть он тайно, темной ночью, сына шахского убьет,
И по праву, как наследник, сам на трон царя взойдет.


О любви своей ни слова он не должен говорить,
О правах своих законных лучше громко заявить». Возвращался с тяжким сердцем удрученный Тариэл. Как отца, любил царя он, воевать с ним не хотел.


Для него Нестан светила, словно солнце и луна, Лишь она его отрада - сердца два, душа одна.
Во дворце приготовленья к свадьбе полным ходом шли, И с подарками от шаха гости в Индостан пришли.


Тариэл все уклонялся грех на душу принимать,
Но Нестан предупредила: «Может все он потерять, И её, и трон, и царство, их им нужно защитить,
Но, а, если не решится, не простит и будет мстить.
 

Не в дуэли, а в постели он соперника убил,
В город свой потом вернулся, под защиту верных сил. Царь сейчас лишь догадался: витязь дочь его любил, И сестру, Давар-колдунью, в недогляде обвинил.


Как себе, сестре он дочку, безгранично доверял,
Как случилось, что про тайну их любви он не узнал? Ей божественную мудрость надо было почитать,
Но Давар земные страсти предпочла ей прививать.


Он послал за Тариэлом, и сестру грозил убить: Дочь за то, что скрыла тайну обещал он проучить. Тариэл ему ответил, что Нестан тут ни при чем,
Царь отцом ему был раньше, а теперь стал палачом?


Но готов он защищаться, у него хватает сил,
Не хотел он с ним сражаться, – честь свою он защитил. Дочь отдаст пусть кому хочет, но на трон взойдет лишь он, По какому это праву, он престола был лишен?


Фарсадан не унимался и не думал их прощать, Стало ясно - наказанья им никак не избежать.
У Давар глаза горели, дым стоял от бранных слов: Обмануть её посмели? Брат убить её готов?


Ничего она не знала про героя и Нестан,
Их любовь Асмат скрывала, ей и мстит пусть Фарсадан. Вне себя от горя, гнева, поклялась им отомстить. Проклиная, предсказала: «Больше вместе им не быть!»
 

И Нестан избила страшно, – та без чувств почти была, – А потом двум чернокожим приказание дала:
Чтоб уплыли с нею в море к неизвестным берегам, Путь обратный позабыли, дали волю парусам.


«Раз уж смерть рукою брата мне, несчастной, суждена, С жизнью уж сама покончу, я судьбой обречена». Прямо в сердце меч вонзила. Тариэл о том не знал.
От Асмат, от безутешной, обо всем потом узнал.


Взял корабль он самый быстрый, воды моря бороздил, Но нигде следов любимой он никак не находил.
Целый год с Асмат по морю поиски он продолжал, Но надежда угасала… Что ж, он к берегу пристал.


Было тихо и спокойно, Тариэл в тени уснул.
В это время крик раздался, кто-то вроде бы тонул. Вскоре показался всадник, к берегу он подскакал,
Слал проклятья он кому-то, страшной местью угрожал.


Тариэл к нему подъехал и подмогу предложил,
Но, как видно, было поздно, враг на корабле уплыл. Они быстро подружились, звали рыцаря Фридон,
В Мульгазанзарское царство Тариэл был приглашен.
 

Рассказал Фридон собрату, как в ловушку он попал, Для охоты с соколами он на остров приезжал.
Там леса богаты дичью, для охоты благодать.
Остров дан ему в наследство, им владеть и охранять.


Тут двоюродные братья привалили пострелять, Из охотничьих угодий я пытался их прогнать. Свиту мою перебили, не осталось больше стрел,
Меч сломался, с корабля я в море вплавь уйти сумел.


Накажу я их войною, только войско соберу.
Коль дружны теперь с тобою, то пойдем в поход к утру. Тариэл совет дал добрый: пока лучше не спешить,
Надо подготовить войско, чтобы в схватке победить.


Вот и город показался. Невелик был, но красив. Вкруг царя народ собрался, был со всеми он учтив. Видно, все его любили, он заботился о них.
Все наряжены богато, а дворец в камнях цветных.


Вот Фридон в поход собрался, был наш витязь рядом с ним, Божьей помощью хранимый, каждый храбр, непобедим. Было взято много пленных, пал и стольный городок, Покорен царек враждебный, был оброк с него жесток.


Драгоценности и ткани, – оплатил сполна он долг, – Пировал Фридон победу, Тариэл не зря помог. Веселились все на славу, грустным был лишь Тариэл: Тосковал он о невесте, и не спал, не пил, не ел.
 

Чтоб его печаль развеять, царь прогулку предложил: Соколиную охоту он особенно любил.
На скалу они поднялись, открывался дивный вид:
Но Фридон вдруг что-то вспомнил, он собрату говорит:


«Как-то я заметил в море что-то, вроде бы, как кит. К берегу он приближался, видно было, что спешит. Вскоре лодка показалась, был ковчег на лодке той, Вышла из него девица, – изумила красотой.


Все вокруг неё сияло, я не видел красивей,
Солнце перед ней поблекло, стало от неё светлей». Чтоб увидеть чудо ближе, он с горы пустился вскачь. Берег быстро приближался, слышен был девичий плач.


Стук копыт заслышав, негры стали быстро уплывать, Лодка в точку превратилась, их не мог Фридон догнать. Тариэл мгновенно понял, кем красавица была,
Нить судьбы его случайно к солнцеликой привела.


От избытка чувств он тут же, как подкошенный, упал. Друг его аж растерялся, ведь причины он не знал. Наконец пришел он в чувство и Фридону рассказал, Что Нестан, свою невесту, он в похищенной узнал.
 


Царь собрал всех мореходов, год на поиски им дал, Непременно все проведать о царевне приказал.
Год прошел в тревожных мыслях, Тариэл известий ждал. Но вернулись мореходы, след её совсем пропал.


Все постыло Тариэлу, стало ждать невмоготу,
Слиться он решил с природой, чтоб заполнить пустоту. Он сказал Асмат и слугам, что уходит от людей
И отшельником отныне будет жить среди зверей,


Что они теперь свободны, дальше он один пойдет, Видно, так судьба сложилась, что Нестан он не найдет. Наотрез те отказались: мы с тобою навсегда,
Не гони нас, будем вместе мы во всем, везде, всегда.


Царь Фридон пытался друга в своем царстве удержать, Но миджнуру Тариэлу не по силам было ждать.
Поклялись друг другу в дружбе, царь Фридон тут загрустил, На прощанье Тариэлу вороного подарил.


Так, скитаясь и плутая, на пещеру набрели,
Где драконы обитали, от меча те смерть нашли.
В схватке слуги все погибли, он остался лишь с Асмат, Облаченный в шкуру тигра, не носил он больше лат.
 


Вспоминал свою тигрицу, знать бы, где она теперь?
Одичав в тоске бесплодной, средь зверей он жил, как зверь. Рассказав все Автандилу, в заключение сказал:
«Можешь ты теперь вернуться, про меня ты все узнал».


Автандил его утешил: знай, теперь ты не один, Как сестру я и как брата, вас обоих полюбил.
Я уеду ненадолго, обязательно вернусь,
Вас в беде я не покину, дружбой рыцарской клянусь.


Выслушай, однако, все же то, о чем не промолчу:
Врач дает советы даже заболевшему врачу.
Горю мукой не поможешь, надо поиск продолжать, Подожди меня, и вместе будем мы её искать».



 


К войску Автандил вернулся, встречен с радостью он был, Шермадин, как рыцарь верный, тайну друга сохранил.
В честь приезда Автандила задали веселый пир, И, казалось, воцарился, наконец-то, долгий мир.


Тинатин глаз не сводила с суженого за столом, Автандил ей любовался, словно редкостным цветком. Вскоре встреча состоялась, – Автандил был приглашен, Рассказал о Тариэле, как безумно тот влюблен.
 


Но несчастлив оттого, что был с любимой разлучен. Автандилу это близко, боль тоски познал и он,
Он, исполнив порученье, воротился, как герой. Вместе вновь они отныне, осчастливлены судьбой.


Радость встречи омрачало то, что друг его в беде, Если он не возвратится, не простит того себе. Обещанье дал, как рыцарь, Тариэлу Автандил, Что вернется, чтобы ждал он, никуда не уходил.


Тинатин все понимала, – у миджнуров свой язык, –
Был и грустным, и счастливым девушки прекрасный лик.
«Благодарна провиденью я за то, что ты со мной, Убедилась я в разлуке – неразлучны мы с тобой.


Но грустна я оттого, что остаюсь опять одна, Невредимым ли вернешься и когда, я знать должна. Вот возьми браслет с собою, обо мне напомнит он, Будешь этим амулетом от беды ты огражден.


Автандил прощался грустный, глаз всю ночь он не смыкал, Думал о любимой нежно, амулет её ласкал.
Утром рано к Ростэвану вазиря решил послать, Чтоб отважился царю он про отъезд его сказать.


Тот сначала испугался, – страшен Ростэвана гнев, Золота же не отвергнул, в этом выгоду узрев.
Но вазирь вернулся грустным, – выгнал царь его взашей
И скамью вдогонку бросил, не стыдясь своих гостей.
 


«Хорошо, что промахнулся, стало б меньше вазирей, Ворон коршуном не станет, я вазирь, не чародей.
Я, во имя нашей дружбы, своей жизнью рисковал, Хоть успеха не добился, но вам верность доказал».


Автандил не знал, что делать, не уехать он не мог, Чтоб сдержать мужское слово, надо уложиться в срок. Тут же он, домой вернувшись, вазирю дары послал: Три рулона тканей редких, много жемчуга и лал.


Тыщу золотых впридачу со слугой он отослал.
Утром вызвал Шермадина и про план свой рассказал:
«Не могу зарок нарушить, слово рыцаря я дал, - Как бы, не сдержав обета, я себя бы уважал?!


Ты опять меня заменишь, жди, пока я не вернусь.
Коль погибну на чужбине, – смерти славной не боюсь, – Пусть не поминают лихом и поминки справят мне.
А полки, как полководцу, доверяю лишь тебе.


Дашь отпор врагу, я знаю. Верных трону награди, А предателей и трусов, как пристало, накажи. Присмотри за моим домом, за имением моим. Оценю твою услугу, буду должником твоим.


Написал я завещанье, Ростэвану передашь,
Я ж Аравию покину, знаю, тайну не предашь». Передал письмо он другу, и молитву сотворил,
А потом покинул город, дождь следы с дороги смыл.
 

ПОСЛАНИЕ АВТАНДИЛА


«Царь, прости, что покидаю, не спросившись у тебя, Что ослушник, понимаю, но и ты пойми меня: Заронивший искру дружбы, ждет ответного тепла. Должен был сдержать я слово, нас судьба навек свела.


Знаю, ты великодушен. Так услышь слова мои:
Друг в беде не бросит друга, будет рядом с ним в пути. Как не вспомнить тут Платона, дал когда-то он совет:
«Ложь и лицемерье телу, и душе наносят вред».


Ложь и есть первопричина всех несчастий на земле. Разве мог предать я друга, так поверившего мне? Для чего передавались нам заветы мудрецов,
Если мы легко забудем наставления отцов?


С детства нас любовь и дружбу приучали почитать, Грех на душу принимает, кто способен изменять. Ведь любовь нас возвышает, крылья нам она дает, Кто безумства не познает, тот в Эдем не попадет.


Кто открыл глаза на мир нам, жизнь земную сотворил? Кто, невидимый, помог нам, силой власти наделил? Боже, ты границы жизни свыше нам определил: Одному дашь силу сотни, сотню вмиг лишишь ты сил.
 


То, что Богу неугодно, не случится никогда. Меркнет красота, лишившись животворного луча. Тянет все живое к солнцу, тянет к свету и меня. Путь разлуки выбираю, как отца, тебя любя.


Поступил я против воли воспитателя-царя,
Но, поверь, не мог иначе, не гневись ты на меня.
Хоть и выбрал путь я трудный, должен цели я достичь, Иль пройду я все преграды, иль мне рыцарем не быть.


Что случилось, то случилось, так зачем теперь грустить? Раз на то Господня воля, должен ты меня простить.
Ведь решенья провиденья смертному не изменить. Нет прямой дороги к счастью, сатану чтоб победить.


Ты и сам меня за трусость перестал бы уважать. Отправляюсь в путь далекий, чтоб с судьбою воевать На прощанье разреши мне жизни легкой пожелать.
Я надежды не теряю и прощенья буду ждать.


Ты, со временем, не будешь мой поступок осуждать, Ты и сам так поступил бы, как меня тут не понять?
Тот не рыцарь, кто способен, как предатель поступить, Дьявола послушав, можно свою душу погубить.


Перед Богом нам придется за поступки отвечать,
Тем, кто чист в любви и дружбе, ниспошлется благодать. Не хотел тебя обидеть, но не мог я не сказать:
Если б я остался в царстве, Бог меня мог наказать!
 


Тот не рыцарь, кто не ищет славы в яростных боях, Не надейся на победу, коль тебя обуял страх.
Не к лицу мужчине дома с прялкою в руках сидеть,
Лучше всех приобретений – имя доброе иметь.


Смерть ничто не остановит, ждет нас всех земля и тлен. Будешь сильным или слабым, под конец берет всех в плен. Только имя остается, ставит жизнь свою печать.
Чем нести клеймо позора, лучше смерть в бою принять.


Я осмелюсь, царь великий, об одном еще сказать: Каждому из нас придется в этом мире умирать. Никому не удавалось смерть-злодейку обмануть.
От души тебе желаю, чтобы долгим был твой путь.


С чем пришел я в мир сей бренный, с тем же на тот свет уйду. Коль погибну на чужбине и бесследно пропаду,
Не оплаканный родными, буду спать в земле чужой, В утешенье знать хотел бы, что прощен я был тобой.


Раздари стада-отары, отпусти рабов моих, Золото дай богадельне, для сирот и для слепых.
Пусть помянут добрым словом, мне отрадно будет знать, Что меня в молитвах станут благодарно вспоминать.


Часть богатств в казну возьмите, на строительство мостов, Часть бездомным подарите, накормите бедняков.
Не скупитесь при раздаче, мне уж нечего терять,
В жизни тот приобретает, кто умеет отдавать.
 


Се последнее посланье, царь, вернусь я иль умру, Душу я свою вверяю нынче сердцу твоему. Примирись с моим отъездом, непокорным не зови, Как отец простил бы сына, так и ты меня прости.


Тот, кто пишет завещанье, мыслями на небесах, Коль светила пожелают, будет ветер в парусах. Шермадин меня заменит, ты его не прогоняй, Уважай, как полководца, и, как другу, доверяй.


Вот и все мое сказанье, расстаемся мы с тобой.
Не грусти, мой воспитатель, предан я тебе душой. Ухожу я в неизвестность, свет нащупать в темноте, Вы ж, на зло врагам, живите, неподвластные судьбе.


Передал он Шермадину завещание свое
И сказал ему: «Я верю в красноречие твое,
Будь с царем поосторожней, если грянет вдруг гроза». Обнялись друзья, как братья, выдавала их слеза.
 

МОЛИТВА АВТАНДИЛА


О Всевышний! Ты, владыка суш, морей, небесных сил,
Ты, который, из любви к нам, смертным все грехи простил: Чудодейственным уменьем сказкой жизни одари,
Помоги унять гордыню, силой правды надели.


Ты, властитель всей вселенной! Помоги мне в трудный час
Стойко выдержать разлуку, ты, любви учивший нас! Для чего мне жизнь земная, если не увижусь с ней. Сделай так, чтобы любила с каждым мигом все сильней.


Боже, Боже милосердный, об одном еще прошу: Помоги найти для друга ту, которую ищу. Защити в боях с врагами, сатану чтоб победить, Буду я тебе молиться, буду жертвы приносить.


 



Ростэван проснулся рано, он с утра не в духе был, Чтоб развеять подозренья, вазиря он пригласил. Тот вошел, не уповая на спасительный исход.
Царь сидел мрачнее тучи, визиря прошиб аж пот.


Начал Ростэван учтиво: «Ты любимый мой вазирь, Я не помню, что случилось, чем меня ты разозлил? Я вчера тебя обидел, выгнал из дворца взашей, Знаю я: порой «обида сети паука страшней».
 


Впредь со мной будь осторожен, все обдумай, не спеши, А сейчас все по порядку, не скрывая, расскажи.
Ты ведь близок мне, мудрейший, будто к сердцу прикипел. Я ж тебя в порыве гнева на костре спалить хотел».


Повторил вазирь все снова, царь разгневался опять:
«Как ты смеешь, как еврею, при торговле повторять? С глаз моих исчезни живо, к Автандилу поспеши, Расспроси его и толком все потом мне расскажи».


Во дворце у Автандила ничего никто не знал.
Был вазирь в смятенье духа, царь его опять позвал. Не явился он. Царь понял, что любимец убежал:
«Я того, кто стоил сотни, без сомнений потерял.


Я любил его, как сына, до сих пор его люблю. Для меня погасло солнце, о потере я скорблю.
Жаль мне тех, кто непокрытой держит голову свою. Я теперь хожу, как нищий, волю грусти я даю.


Я не знаю, как разлуку с беглецом перенесу? Неужели не придется нам охотиться в лесу? Ничему не посмеемся, не затеем в мяч игру? Неужели не оплачет он меня, когда умру?


Долго так он убивался, свет затмило темнотой. Шермадин к нему явился, – рисковал он головой, – Будто бы он завещанье обнаружил на столе:
«Если, царь, меня осудишь, предпочту лежать в земле».
 


Царь прочел и долго плакал. Обо всем совет узнал. Опечалился владыка, веселиться перестал.
Облачил всю свиту в траур, и молится наказал: Чтобы рыцарю Всевышний путь-дорогу указал.


 



Автандил спешил к собрату, вороного погонял. Тяжела была разлука, по любимой тосковал.
Ночью в небе путь по звездам Автандил определял, Путеводною звездою Тинатин он называл.


Уловив реки журчанье, становился на привал. Наконец, на третьи сутки, он к пещере прискакал. Там Асмат одну лишь встретил, Тариэла не застал. Обещал его дождаться тот, но слова не сдержал.


Бросил он Асмат с упреком: «Что ж он слову изменил? От царя я тайно скрылся, Тинатин не пощадил,
С ней в разлуке мы страдаем, я опалу заслужил, Мог я этого не делать, но я дружбой дорожил».


Но Асмат ему сказала: «Брат мой, может быть, ты прав, Но и он не виноват в том, что не смог смирить свой нрав. Смерть ему сейчас желанней жизни горькой без Нестан, Оживет он только после, встречи с Нестан-Дареджан.
 


Не суди его так строго, не страдаешь ты, как он. Не наказан ты судьбою, с милою не разлучен.
В чужом деле все пророки, кто помочь себе не смог.
Он не камень бессердечный, муки он не превозмог.


Сердце, воля и сознанье, все на ниточке одной, Если эта нить порвется, ты не властен над собой.
Если жжет любовный пламень, трудно сохранить покой, Не суди ты друга строго, сам себе он как чужой.


Встреч с людьми он избегает, в одиночестве своем, Есть ли выход в лабиринте, разберетесь вы вдвоем.
Кто на свете так страдает? С каждым днем он все мрачней. Помоги найти лекарство, ведь со стороны видней.


Уезжая, он сказал мне: «Далеко я не уйду,
Друга я в лесах окрестных, даже мертвый, подожду». И с тех пор я в ожиданье, нет ни ночи мне, ни дня, Стала жизнь невыносимой, смерть забыла про меня.


Средь китайских изречений есть такое, что по мне:
«Кто не ищет друга в жизни, тот наносит вред себе».
Был он розой, стал шафраном, и терзается в огне. Ты последняя надежда, да поможет Бог тебе!.


Автандил Асмат утешил: Тариэла я найду
И возлюбленную сердца отыскать я помогу. Пусть перед царем я грешен – наказанье понесу,
Но не будет жизнь мне в радость, если друга не спасу.
 


И не время предаваться горьким мыслям нам в пути, Умный время не теряет, к цели он спешит прийти. Тариэла трое суток днем и ночью он искал,
Наконец-то, на поляне, вороного увидал.


В нем коня он Тариэла, друга верного, признал. Предвкушая радость встречи, к тому месту поскакал. Вопль отчаянья исторгнул: Тариэл, как труп, лежал. – Весь изранен, взгляд стеклянный, – и на зов не отвечал,


Ближе к смерти был, чем к жизни, кровью алой истекал. Автандил глазам не верил, вид окрестный поражал, Рядом лев был бездыханный и тигрица вся в крови, Видно, сабля Тариэла прервала их бой любви.


Из ручья водою чистой раны другу он промыл, О спасенье-излеченье Всемогущего молил. Тариэл смотрел на друга и его не узнавал.
Наконец пришел он в чувство, еле слышно прошептал:


«Видишь, я тебя дождался, слово витязя сдержал. Как ты вовремя вернулся, сам Господь тебя прислал. Чтоб не съели труп мой звери, здесь меня похорони Для души упокоения ты молитву сотвори.


Даже если жизнь вернется, без Нестан зачем она? Чашу жизни, полной яда, я уже допил до дна». Слезы лил ручьем при этом, Автандил их отирал, Сам слезами заливаясь, Тариэла утешал:
 

«Бросил я царя, невесту, чтоб с тобою вместе быть, Я не для того приехал, чтоб тебя похоронить,
Мы Нестан с тобой отыщем и вернемся в Индостан
После стольких лет разлуки будет рад и Фарсадан.


Не обрадуешь Нестан ты, умерщвляя свою плоть,
Для того шипы у розы, чтобы палец уколоть.
Ведь чем дольше ты страдаешь, тем скорей тебе конец. А Нестан ты не жалеешь? Кто пойдет с ней под венец?


Тот, кто стоек в своем горе, тот становится сильней. Не один ведь ты страдаешь, может, ей еще трудней?! Жизнь всегда полна печалей, их порой не избежать,
Так уж мир устроен, чтобы счастье через ад познать.


Розу как-то раз спросили: – Ты так чудно расцвела, Но к чему шипы при этом? Ты ведь нам и так мила! Отвечала роза скромно: – Я шипами дорога,
Коль была б легко доступна, то упала бы цена.


Для миджнуров нет препятствий, недоступных на пути, Коль мы вместе, значит, точно, сможем мы Нестан найти». Тариэл же еле слышно, слабым голосом шептал:
«Нет, оставь меня в покое, обессилел я, устал».


Автандил ему ответил: «Я не буду докучать,
Но в одной лишь только просьбе я прошу не отказать: На коне тебя увидеть. Сесть в седло я помогу.
Может, вспомнишь, как в бою ты наносил удар врагу?
 


Мы пойдем сначала шагом, быстро ты придешь в себя. Знаю, нелегко придется, но ведь я прошу любя». Тариэл не мог подняться, но и отказать не мог. Наконец, собрался с силой, боль и слабость превозмог.


Автандил не унимался: «Об одном еще прошу, Ладно уж, коли не скажешь. Но я все-таки спрошу:
На руке браслет ты носишь, днем и ночью он с тобой, Что за сила в нем такая, может, послан он судьбой?»


«В нем и горести, и радость, – отозвался Тариэл, - Видно, оттого и жив я, что браслет тогда надел». Автандил ему ответил: «Я и сам такой ношу, Амулет предмет бездушный, о другом тебя спрошу:


Речь идет о человеке, верном в дружбе, как скала.
Об Асмат хочу напомнить, что всю жизнь вам отдала. Ждет тебя она в пещере. Ты, как брат, её любил,
Но среди печальных мыслей, про неё совсем забыл.


Это ль рыцарский поступок? Надо нам вернуться к ней». Тариэл с ним согласился: «Прав ты. Едем же скорей!». Взяли курс они к пещере и пришпорили коней.
Речь приятную услышав, кров покинет даже змей!.
 

 


Тариэлу стало лучше, и решил он рассказать, Что случилось на поляне: «Это трудно описать: Лев с тигрицею резвились, та заигрывала с ним, То звала, то убегала… лев любовью был томим


И взорвался страстью дикой, лапой ей нанес удар, Но тигрица увернулась, – искра родила пожар. Стало ясно Тариэлу: надо льва остановить,
А иначе он тигрицу может в ярости убить.


Встал он с саблей между ними, лев метнулся на него, Но, ударом сабли острой, Тариэл убил его.
А тигрица грациозно извивалась перед ним… Вспомнил он свою тигрицу, ту, которой был любим.


Захотелось ему зверя, как Нестан, поцеловать, Та когтями защищалась, не дала себя ласкать. Наносила ему раны, кровь лилась уже ручьем,
Он пронзил тигрицу саблей, прямо в сердце, как копьем.


«Рассказал я все, как было, что еще тебе сказать?
Мне помочь никто не в силах, можешь смело уезжать. Когда с жизнью я простился, стала смерть вдруг убегать». Автандил аж прослезился, стал он друга утешать:
 

«Ты с Нестан повенчан Богом, хочет вас он испытать. Смерти вам он не желает, встречи вам не избежать. Если б не хотел Всевышний, не венчал тебя бы с ней. Давят облака на землю, так пришпорим же коней».


Тяжело порой миджнурам быть в плену душевных мук, Сладостней бывают встречи после длительных разлук. Бог того лишь награждает, кто все тяготы снесет,
Как поэт Руствели знает, – сладок после яда мед.


Рок счастливого миджнура расставаньем угнетет, В одиночестве влюбленный до отчаянья дойдет. Тариэл был слаб с дороги, он ни есть, ни пить не мог, Но в беседах с Автандилом все недуги превозмог:


«Возвращайся ты к царице, путь не близок, а далек,
Счастлив будь хоть ты, собрат мой, раз со мною рок жесток». Автандил ему ответил: «Нет, дружище, ты неправ,
Не могу я быть счастливым, свою совесть замарав.


Вот когда найдем Нестан мы, справим свадьбы две с тобой, И тогда я буду счастлив, будет пир у нас горой.
В тени древа роза вянет, ей без солнца не цвести,
Без Нестан ты стал бессилен, – лодку жизни мне вести.


Я для друга, если надо, хоть полмира обойду, О Нестан все разузнаю и тебе её верну». Тариэл был благодарен, и дорогу объяснил,
На восток, по побережью друга в путь благословил.
 


Тяжким было расставанье, крепко братья обнялись,
И друг другу, на прощанье, в дружбе верной поклялись. Так один ушел на запад, на восток ушел другой, Сколько их, таких, на свете, истязаемых судьбой.


В круговерти жизни, в кости рок всегда людьми играет: То кого-то приголубит, то с бедой подстерегает.
Счастье не всегда встречают, а поймав на миг, теряют. Что нас ждет? Что с нами будет? Этого никто не знает.


Лишь Всевышний нам отрада, он страдальцев утешает, Тех, кого земля судьбою осчастливить не желает.
Мы с надеждой смотрим в небо, к Богу мысли обращаем. В дни сомнений и терзаний дух молитвой укрепляем.


 


Был разлукой с Тариэлом опечален Автандил,
Знал он, как миджнур страдает, ведь и сам миджнуром был. Мысли в голове теснились, Тинатин он вспоминал,
С ней надолго разлученный, и грустил, и тосковал.


Тот, кто был хоть раз влюбленным, кто стихи мои прочтет, Тот поймет и, сострадая, слезы горькие прольет.
Автандил молился солнцу и о помощи просил:
«Ты любовь мою согрело, я тогда счастливым был.
 

А сейчас все потемнело, где же свет моих очей? Тяжело мне без любимой, помоги вернуться к ней. Ты, как Тинатин, прекрасно, солнцелика и она,
Так согрей нас, как и прежде, жизнь нам в ад превращена.


Звезды-сестры и планеты, помогите мне в пути, Покажите мне дорогу, как Фридона мне найти?
С Тинатин не разлучайте, с ней мы связаны навек, Я, слезами умываясь, через вас ей шлю привет.


Нож судьбы меня не лечит, только боль мне причиняет. И луна, тоскуя в небе, видно, солнца ожидает
И светило в полнолунье, с бурной радостью встречает. Кто же счастьем наслаждаться мне, с любимою, мешает?


Пусть удвоятся удары, нас их гром не испугает. Кто терпенье не теряет, тот награду получает.
Я надеюсь, что услышан голос, к небу обращенный, Укрепился я в молитве, верой умиротворенный.


Автандил приободрился, песня жизни зазвучала, Страсть, с тоской переливаясь, словно птица трепетала. Собирались звери, птицы, зачарованные песней,
Даже соловей не слышал в жизни ничего чудесней.


На восток, на юг, на запад разлетались песни трели, Столько было в них печали, слезы на глазах кипели, От Китая до Египта… русские, французы, греки...
В Персии и Индостане… всюду вспять пустились реки.
 


Автандил по побережью шел семидесятый день. Перед деревом спешился, отдохнуть прилег он в тень. К берегу гребцы пристали, о дороге он спросил:
«В царстве ты царя Фридона», – их ответ ему гласил.


Автандил помчался к лесу, там охота шла вовсю. Стало ясно Автандилу: царь находится в лесу.
В небе чистом, чуя жертву, медленно орел парил. Метким выстрелом из лука он его стрелой пронзил.


Царь Фридон с холма все видел и за рыцарем послал. Автандил про Тариэла все Фридону рассказал. Прекратил Фридон охоту, гостя в замок пригласил. Там, в пирах и разговорах, обо всем он расспросил.


Нурадин-Фридон прекрасен, но с собратом несравним, Свечка ночью вместо солнца, днем ей не тягаться с ним. Ждали о Нестан известий, но о ней никто не знал.
И Фридон вовсю старался, но на след он не напал.


Автандил решил продолжить путь, чтоб что-нибудь узнать. Друга в дальнюю дорогу царь Фридон стал снаряжать. Четырех рабов дал в помощь, пропитанием снабдил,
Мула, и коня впридачу, и оружье подарил.


Проводил на берег моря, где Нестан давно видал,
И с собратом здесь расстался. Автандил весь день скакал. Встретил по пути торговцев, – из Багдада они шли,
И к приморью караваном наконец-то подошли.
 

Был у них Усам как главный. Рыцарю он рассказал:
Что в пути нашел торговца, тот в песках, как труп, лежал. И хоть море было рядом, он от жажды умирал.
Мы беднягу напоили, от побоев он страдал.


Из Египта он товары вез по морю кораблем,
Их пираты вдруг настигли и напали ясным днем. Спутники погибли в схватке, он до берега доплыл. Он Усама за спасенье горячо благодарил.


Об опасности серьезной караван предупредил. И Усам, узнав такое, караван остановил.
Ведь торговцы бой достойный дать пиратам не могли, А вернуться, так потери были б слишком велики.


Рыцаря просили слезно их в пути сопровождать, Только он их от пиратов сможет смело защищать. Рыцарь наш на то и рыцарь, он не смог им отказать, Рады были все безмерно, можно в море отплывать.


Но пираты не хотели ценный груз их упустить, И решили, их корабль в волнах моря потопить. Но сначала надлежало их товары захватить.
А для этого пришлось бы всех торговцев перебить.



Караванщики дрожали, слыша труб зловещий звук, Их пираты напугали ужасом предсмертных мук. Автандил их успокоил: «Я от смерти вас спасу, Спрячьтесь-ка от стрел подальше – под тюками на носу.


Страх в бою нам не помощник, надо вызов принимать, Пусть судьба меня проверит, раз уж хочет испытать. Наша участь там, на небе, уж давно предрешена,
Коль захочет провиденье, нашей жизни грош цена.


А пираты уж решили взять корабль на абордаж,
Но пред ними, весь в доспехах, встал вдруг рыцарь, как мираж. Он палицею огромной рог тарана проломил,
Прыгнул сам на их корабль, их, как коз, мечом рубил.


Тут покаялись злодеи, не хотели погибать:
«Пощади нас, ради Бога, мы готовы все отдать». Автандил великодушно превратил врагов в рабов. Взял сокровища пиратов, вместе с кораблем воров.


«Там, где страх все подчиняет, там рождается любовь».
Все молились Автандилу, восхваляли вновь и вновь. Тот был с ними не согласен: победил не я, а Бог, Провиденье было с нами, что я без него бы смог?


Даже маленькая искра может уничтожить лес, Хвалится своею силой тот, в кого вселился бес. На седьмом Усам был небе, и от радости кричал,
Что весь мир узнает скоро, как их Автандил спасал.
 


Предводитель каравана Автандилу предложил:
Взять себе все их товары, он ведь жизнь им подарил. Автандил ответил скромно: «Я за златом не гонюсь Своего добра хватает и с другими я делюсь.


Есть всего одна лишь просьба: мою тайну сохранить, Говорить, что я торговец, а про рыцаря забыть».
Был в халат одет наш рыцарь, и тюрбан ему нашли, И по морю, наконец-то, они к городу пришли.


 



Гуланшаро был портовый и богатый городок,
Там торговлей промышляли, продавали, кто что мог. Там зимы почти не знали, город утопал в цветах. Правил троном Сурахави, живший в роскоши, как шах.


Вышел Автандил на берег и товары разложил, Подошел к нему садовник и порядки объяснил: Он работал у Усена, что торговлей ведал тут, Все товары поначалу показать ему несут.


Он им назначает цену, разрешение дает,
И подарки принимает, в общем, плату с них берет. Он сейчас в поездке долгой, все дела жена вершит, Будет рада Фатьма-ханум, коль её он посетит.
 


Автандил Фатьму проведал и подарки прихватил, Красотой и обаяньем он хозяйку покорил.
Та без памяти влюбилась, был ведь гость сложен, как Бог, И легко он для торговцев льготы выторговать смог.


Быстро в караван-сарае место выделила им, Гостю вина предлагала и хмелела вместе с ним, Музыканты им играли, развлекали, как могли.
А глаза Фатьмы от страсти, рыцаря, как угли; жгли


Женщина любви созданье, – вся желанием горит, Искушая, завлекает, вряд ли кто тут устоит. Главное, в общенье с нею голову не потерять,
Ей ведь ничего не стоит и любить, и изменять.


Солнце лаской согревает, но приблизиться не смей, Всех сожжет в своих объятьях, пламенем своих лучей. Если женщина узнает, что влюблен ты до ушей,
То изменит вероломно, жалко только их мужей.


Хоть Фатьма немолода уж, только больно хороша, Хочет юноше открыться, но в смятении душа. Если холодом повеет, как смириться с этим ей?
Автандил ей ночью снился, страсть терзала все сильней.


Написать письмо решила, в тайны сердца посвятить,
«Коль больной все не расскажет, как врачу его лечить?»
Автандил в недоуменье, – что же делать, он не знал, Он навек душой и телом Тинатин принадлежал.
 

Ворон розе не подходит, розе нужен соловей, Сколько б ворон ни старался, не понравится он ей. Вновь судьба со мной играет: что досталось, не хочу. А до той, о ком мечтаю, все никак не доскачу.


Жизнь свои ответы прячет, их в тумане не найти?
Что в кувшин зальешь в дорогу, то и выпьешь по пути. Фатьма может пригодиться, что-то про Нестан узнать, Ключ к разгадке появился, надо счастья попытать.


Он в письме ответил кратко, что пылает страстью к ней, Часа встречи ждет он с нею, чтоб увидеть поскорей.
Той же ночью он Фатьмою, был домой к ней приглашен, Но в пути раб повстречался: был час встречи отменен.


Автандил был озадачен, не поверил он Фатьме: Знаю я, какое дело у кокетки на уме.
Женщина его приходом была явно смущена, Хоть и виду не подала, что кого-то в ночь ждала.


Автандил ласкал хануму, в шею, в губы целовал, Та охотно отвечала, час слияния настал.
Вдруг в дверях возник мужчина, раб за ним нес меч и щит, – Вид Фатьмы и Автандила им о многом говорит.


Вне сомненья, здесь измена. Бросил тот Фатьме в сердцах:
«Я не ожидал такого, скоро все узнает шах! Развлекайся, черт с тобою, я не буду вам мешать, Но учти, за униженье будешь жизнью отвечать.
 


Отомщу тебе сторицей, будешь смерти ты желать, Чтоб спасти себя, решишься своих деток поедать». Как пощечину, ей бросил, повернулся и ушел.
Тут Фатьму как подменили, страх вдруг на нее нашел.


Плакала она, металась и кричала: «Гибну я!
Мне ничто уж не поможет, в ад попала жизнь моя. Автандил её утешил: «Может, я могу помочь?
Чем тебя так напугал он, не его ль ждала ты в ночь?»


Фатьма пала на колени: «Я молю тебя, спаси!
Хоть купец ты, но, как рыцарь, мне, несчастной, помоги! Надобно убить злодея, все потом я расскажу.
Дом его стоит у моря, я дорогу укажу.


А иначе я погибла, ты ж спасайся поскорей.
Коль он шаху тайну выдаст, жди в погоню палачей. Я любовью безрассудной погубила всю семью.
Ах! Зачем я полюбила, ах, зачем тебя люблю?».


Дом надежно охранялся, но наш рыцарь был хитрей, Он с рабом Фатьмы прокрался незаметно до дверей. Там, в охране, двое спали, он их тут же придушил. Встать соперник собирался, но его кинжал пронзил.


Палец с перстнем он отрезал, наказала так Фатьма, Бросил трупы в море рыбам, а уж там их скрыла тьма. Автандил с рабом вернулись вскоре снова в дом купца, Перстень с пальцем возвратили, сделав дело до конца.
 


От души благодарила Автандила, как могла:
«Твоя рыцарская помощь нас от гибели спасла». Автандилу не терпелось все про тайну разузнать, Рядом сел с ханум Фатьмою, стала та ему вещать:



 


«Расскажу все по порядку: праздновали новый год, Во дворец к царю с царицей собирался знатный род. Не с пустыми же руками, шли с подарками к нему, Царь в долгу не оставался, раздавал гостям казну.


От царя домой вернувшись, пригласила я купчих, Много пели, танцевали, я, устав, ушла от них.
На скалу вела тропинка, там беседка у меня, Хорошо там любоваться морем на закате дня.


Чтоб побыть в уединенье, я в тот день туда пошла. Я не знаю, почему-то на меня тоска нашла. Вдалеке виднелась лодка, двое к берегу гребли.
Вышли, зорко огляделись, с лодки ларь большой снесли.


Вдруг окрестность озарилась, будто солнце вновь взошло: Вышла из него девица, от нее сиянье шло.
(Автандил чуть не подпрыгнул вдруг от радости такой, Ведь никто не мог сравниться с Нестан-Дареджан красой.
 


Позабыл, зачем к Фатьме он на свиданье ночью шел, Ведь негаданно-нежданно след красавицы нашел).
Я рабов своих призвала и дала им кошелек,
К лодочникам их послала, чтобы учинили торг.


Девушку купить велела, золото им предложить, Ну, а коль не согласятся, не жалея, их убить.
«Золото себе оставьте, денег за нее не жаль: Если не спасти беднягу, попадет она в сераль.»


Девушку я приласкала, как её не целовать,– Красотой она блистала, лучшей в мире не сыскать. Спрятала её подальше я от любопытных глаз
И от мужа тайну скрыла, выдать мог, неровен час.


Целый день она молчала, как воды в рот набрала, Ни на что не отвечала и печальною была. Призвала я в помощь мужа, рассказала все ему, Чтобы вместе попытаться облегчить её беду.


Мой Усен, её увидев, в восхищенье онемел:
«Что за чудо предо мною, – это красоты предел!
Кто луну похитил с неба, луч божественный затмил? За какое прегрешенье в шафран розу превратил?


Отчего ты горько плачешь? Чем помочь тебе, скажи? Расскажи нам, что с тобою, душу с нами облегчи».
Та лишь плачем отвечала, жизнь была ей не мила, Так, затворницей печальной, в доме у меня жила.
 


Евнухам я приказала, как хозяйке, ей служить,
А с Усена взяла клятву встречу в тайне сохранить. Проходили дни за днями, жизнь своим шла чередом, Тайну от гостей скрывали, чтоб не выдали потом.


Но однажды приглашен был муж мой к самому царю. Взял с собой он перстень редкий, мол, владыке подарю. Во дворце застолье было, и Усен со всеми пил.
За подарок драгоценный царь Усена похвалил.


А Усен, уж захмелевши, ему скромно отвечал:
«Это я тебе обязан, что главой торговцев стал, Для царевича подарок приготовил я тебе,
Не сыскать невесты краше и прекрасней на земле.»


Так Усен проговорился, выдал он царю секрет. Наградил купца царь щедро, во дворце созвал совет. Было послано придворных шестьдесят, от всех семей. Те приказ мне передали: «Ждет невесту царь скорей».


Муж с тех пор мне ненавистен, вижу в нем теперь врага:
«Ну, зачем вороне роза, мулу пышные рога?» Девушке я все ж успела в пояс золото зашить, Может быть, и пригодится, чтоб охрану подкупить.


Царь, когда ее увидел, то в восторге закричал:
«Я как заново родился, о такой и не мечтал!
Сын с похода возвратится, всех на свадьбу приглашу, А пока свою невестку, как царевну, наряжу».
 


Приказал устроить ложе золотое для неё, Двое негров сторожили день и ночь покой её. Расспросить ее пытался, что-нибудь о ней узнать. Та лишь горестно молчала, не хотела отвечать.


Про себя же говорила: злом меня не удивить,
К горю я уже привыкла, вот до счастья бы дожить?! Для миджнура-Тариэла я любовь должна сберечь, Чтоб увидеться с любимым, все границы пересечь.


Золото она достала, что в дорогу я дала,
И охране показала, речь о бегстве повела:
«Или вы меня спасете, иль покончу я с собой. Не простит вам царь такого, дорожите головой.


Лучше золото возьмите, нет даров его верней, В дом Усена отведите, и бегите поскорей.
Денег вам надолго хватит, будете безбедно жить,
Выпал вам счастливый случай: жить привольно, не тужить».


Те, от жадности, забыли рабский страх перед царем, И недолго размышляли, разделив добро вдвоем.
Дал один свою одежду, а другой ее увел
И беглянку незаметно в дом Усена он привел.


Я от радости не знала, как судьбу благодарить,
Стала думать, чем помочь ей, чтобы в путь благословить. Время даром не теряла, сразу ей коня дала
И дорогу показала, что из города вела.
 


Знала я, погоню пустят, станут девушку искать, И поэтому велела ту одежду не снимать,
Гнать коня, пока есть силы, в разговоры не вступать… Плача с нею я простилась, не хотелось отпускать.


Бросила я семя в землю, но пропал мой урожай – Не хранишь свои ты тайны, хоть чужие уважай! Тощим был мой муж, невзрачным, не любила я его, Он не стоил твоей тени, даже ногтя твоего.


Я тогда с другим встречалась, резвым, будто жеребец, Но, из ревности, как видишь, оказался он подлец.
Я про тайну рассказала, погубил меня язык,
Я не знала, не гадала, что он вдруг поднимет крик.


За грехи свои отвечу, как раба своих страстей,
Но мужчина недостойный во стократ меня грешней. Шах-Нагиру оставалось своей жизнью заплатить
За угрозу мою тайну грозному царю раскрыть.


Ведь в Писании, недаром, есть заветные слова:
«Если друг врагом вдруг станет, нет опаснее врага». Мир порой пропитан ложью, как себя в нем сохранить? Кто не верит в Бога, видно, хочет сатаною быть.


Как погода, мир изменчив, солнце прячется в тени, Люди слабые созданья, ненадежны и они.
«Ты о нем не беспокойся, – Автандил Фатьме сказал, – Он к тебе уж не вернется, к рыбам я его послал.
 


Расскажи мне, что же дальше? Неужели след пропал? Неужели, в одночасье, путь к Нестан я потерял?».
Сказ Фатьма свой продолжала: «Плакала я много дней. Лишь о том тогда мечтала, как проведать: что же с ней?


Но судьба мне улыбнулась, подвернулся случай вдруг. У окошка я сидела, слышу: разговор ведут:
Был один из них пиратом, караваны грабил он, Возвращался он в Каджети, был добычей нагружен.


Я пирата пригласила, пили мы вино вдвоем. Захмелев от угощенья, рассказал он обо всем:
«Был Рошак, в Каджетском царстве, самым главным среди слуг. Я же, раб обыкновенный, был ему, как лучший друг.


После смерти царя-брата царством правила сестра. Ратью всей повелевала, хоть сурова, но добра.
Двух племянников растила, как своих родных детей. Старшего женить собралась, чтобы состоял при ней.


Тут сестра её скончалась, надо было уезжать,
Но Рошаку не хотелось царский двор сопровождать. Взял он сто головорезов, на торговцев нападать Стали, грабить караваны, и товары отбирать.


Раз причалили мы к суше, вечер силу набирал, Вдруг вокруг все озарилось, всадника я увидал. На вопросы: кто таков ты? – ничего не отвечал, Видно было, что не раб он, хоть лицо и закрывал.
 


Всадника мы окружили, крикнул он: «Посторонись!». Голос девичий услышав, диву разом мы дались.
И пленить её хотели, но Рошак нам приказал:
«Будьте с нею дружелюбней, нам её сам Бог послал.


Ни продать её, ни спрятать, отведем к царице в дар, А иначе, коль узнает, превратится жизнь в кошмар, – Ведь она невесту ищет, чтоб светила, как луна?
Вот племянника и женит, – ослепительна она.


За нее мы от царицы можем злато получить, Никого я не обижу, будем весело мы жить». Привели её к царице, та была восхищена,
Нас по-царски одарила, как всегда, была щедра.


Но тут свадьбу отложили, у царицы траур был, –
А племянник был в походе. Кончена на этом быль». Радостную весть услышав, призвала я двух рабов, Приказала им пробраться незаметно в стан врагов.


Разузнать о том, что с пленной, что за участь её ждет, Сколько воинов в охране, и какой к ней путь ведет. Гонцы быстро возвратились, рассказали все, как есть: Стать царевною Каджети выпала невесте честь.


Но пока жених в отъезде, деву в башне сторожат. Та молчит и только плачет, евнухи за ней следят.
Крепость каджей неприступна, лаз подземный к ней ведет, Караулят десять тысяч, дни и ночи напролет».
 


Автандил был рад безмерно, – ведь почти что рядом цель, Но не так-то просто будет отыскать в той башне щель. Надо как-то изловчиться, чтоб Нестан письмо послать, Чтоб она смогла в ответе башни план нам описать.


Каджи люди непростые, демоны вселились в них. Победить их невозможно, нет в них слабостей людских.
«Для чего им плоть земная, если в них царит злой дух, Что им женщина живая?» – удивлялся рыцарь вслух.


Но Фатьма предупредила: «Каджи – племя колдунов, Есть у них такие чары, что опасны для врагов: Осушают в реках воду, топят в море корабли,
По воде ходить умеют, и летать, как журавли.


Вызывают бурю в море, могут светом ослепить,
Нам в бою с нечистой силой трудно будет победить. В остальном они такие, как и мы: растят детей, Любят так же, ненавидят, все, как будто у людей».


Фатьма каджей опасалась, Автандил же счастлив был, Господа за сей подарок горячо благодарил
И на радостях с Фатьмою целовался до утра,
А Фатьма была довольна, ночь, как сон любви, прошла.


Автандил взгрустнул наутро, не забыл он Тинатин, Верен был ей всей душою, выше всех она вершин. Ради дела, ради друга, изменил в ту ночь он ей,
Как ворона б ни старалась, розе люб лишь соловей.
 


Повторить Фатьма хотела давешний любви пожар, Обольщала Автандила, не жалела женских чар. Автандил переоделся, – больше не было купца, –
И Фатьма была в восторге: волком стала вдруг овца!


Но, увы, не получилось, Автандил дал поворот, Был любезен, дружелюбен, но в душе таился лед.
Он решил во всем признаться и Фатьму предупредил: Миловал тебя я ночью, но тебя я не любил.


Знаю, больно это слышать, правда – что укус змеи, На судьбу свою не сетуй и по-дружески пойми. Рассказал Фатьме про все он: как он любит Тинатин, И как Тариэл страдает, без Нестан совсем один.


«Вижу я в тебе подмогу, друга мы с тобой спасем. Напиши письмо Нестан ты, к ней раба мы с ним пошлем. Пусть письмо придаст ей силы. Расскажи ей про меня. Обещай: «Вернемся скоро, чтоб освободить тебя.


Будет свадьба с Тариэлом, пусть не вянет роза в ней. Пусть напишет все подробно, ждем мы от нее вестей». У Фатьмы был раб особый, он в Каджети раньше жил. И через любые двери невидимкой проходил.


Он накинул плащ волшебный и, как птица, полетел. С пленницею повидался и обратно прилетел.
Та в письме Фатьме писала: «Ты мне, как родная мать, Дважды ты меня спасала, но судьбы не миновать.
 


Мой жених сейчас в отъезде, в башню я заточена. По приезде будет свадьба, моя участь решена:
С головы платок сняла я, знает он подарок свой,
Цветом он темнее ночи, схож, как тень, с моей судьбой.


Вслух Фатьма письмо читала, слезы лились в три ручья, Было ясно Автандилу: время им теперь судья.
Должен действовать он быстро, не теряя время зря, Чтоб скорей пришли на помощь к другу верные друзья.


ПИСЬМО НЕСТАН -ДАРЕДЖАН ВОЗЛЮБЛЕННОМУ ТАРИЭЛУ


Нестан-Дареджан писала, слезы капали дождем. Плакала о том, кто сердце опалил любви огнем. Роза лепестки раскрыла, обнажив души хрусталь, Прочитавшего посланье одолела бы печаль.


«Я пишу тебе, страдая от тоски и от печали,
Не пером пишу, а сердцем, слезы мне писать мешали. Не жалел нас рок проклятый, обрекая на разлуку.
Без тебя во тьме живу я, как терпеть такую муку?


Без тебя мне даже солнце обернулось темнотой, Для меня оно вернется снова только лишь с тобой. Для чего нас рок жестокий в пору счастья разлучил? Весела была с тобою, ты со мной веселым был.
 

Вечность мы с тобой в разлуке, я вестей уж не ждала, Но, узнав, что жив мой милый, будто снова ожила. Счастью своему не веря, слезы в радость превратив, За надежду ухватилась, Бога возблагодарив.


Счастлива я оттого, что помнишь ты еще меня, Верю я, бессмертно чувство, что так мучает тебя. Как Фатьма ни постаралась от судьбы меня спасти, Строит сатана преграды мне на жизненном пути.


Сил душевных не хватает описать все, что со мной, Да и вряд ли кто поверит моей доле роковой.
В башне неприступной держат до приезда жениха. Стражи, зорко охраняют, не проникнет и блоха.


Три подземных перехода к башне каменной ведут, По три тысячи в охране днем и ночью стерегут. Никому я не достанусь, коль к тебе не ворочусь,
Брошусь с башни прямо в пропасть, иль кинжалом заколюсь.


Разве с солнцем на всю вечность не повенчана луна, Коль с миджнуром, что случится, не переживет она. Не надейся, витязь смелый, одолеть ты злую рать. Позабудь меня, не сможешь ты у них меня забрать.


За меня молись ты Богу, чтоб могла я улететь, Чтобы воздух, воду, землю и огонь преодолеть,
Чтоб могла бы днем и ночью я на солнышко глядеть
Без тебя я жизнь земную боле не могу терпеть.
 


Но и солнце мне не в радость, без тебя оно не греет, Ты частица того солнца, что во мне так пламенеет. Поднимись на колеснице и любовью обогрей.
Жизнь прошла моя в темнице, пусть хоть смерть будет светлей.


Но она уж не страшна мне, – раз ты жив, то я с тобой, В сердце ты моем навеки, стали мы одной душой.
Не носи по мне ты траур, в жизни не горюй земной. Только Божье провиденье принесет душе покой.


Вспомни и об Индостане, что страдает от врагов. Фарсадан уже немолод, годы – груз, что так суров. Снова стань царю опорой, он ведь, как отец родной. В одиночестве стареет он, наказанный судьбой.


Сколько б ни было несчастий, я, не жалуясь, стерплю, Потому, что больше жизни, Тариэл, тебя люблю.
А иначе ворон с криком пусть кружит над головой, Стала я луной ущербной поглощенная змеей.


Шлю тебе платок на память, чтобы помнил обо мне. С непокрытой головою, чтобы снилась я тебе.
Пусть надеждою согреет, кто нас в жизни не щадил, Тот, кто в небе направляет колесо семи светил».


Свой платок гонцу вручила, и письмо ему дала, – Обнажились чудо-кудри, – смоль вороньего крыла.
Раб к Фатьме с письмом вернулся. Тотчас та его прочла, А посланье к Тариэлу Автандилу отдала.
 


Автандил Фатьму за помощь горячо благодарил, От нее благословенье на дорогу получил.
Та сказала: «Ты, как солнце, нет тебя – вокруг темно. Знаю я и понимаю: нам расстаться суждено.


Чтоб сюда скорей вернуться, надобно тебе спешить, Если каджи воротятся, их уже не победить». Автандил рабов Фридона в путь-дорогу снарядил Им корабль свой с товаром на прощанье подарил.


Дал письмо он им к Фридону, где собрату объяснил, Что спешит он к Тариэлу, и о помощи просил:
«Дрогнут скалы перед нами. Крепость каджей покорим, Мы втроем объединимся и Нестан освободим.


Царь царей, тебе спасибо за рабов хочу сказать: Как могли, они старались, чтоб доверье оправдать,
Ты для друга выбрал лучших, разве мог плохих прислать? Повелителю старались они в деле подражать».
 

 


И по морю, и по суше к другу Автандил спешил, Вся природа зеленела, летний жар в цветах гостил. Вот и скалы показались, но в пещере никого. Неужели все напрасно? Как же отыскать его?


Звал он громко Тариэла, – эхо голос разнесло. Лес от крика пробудился. Наконец-то повезло… Друга он с мечом увидел, кровь кипела на руках,
Над убитым львом стоял он… отклик замер на устах.


Быстро меч вложил он в ножны, к Автандилу поспешил. Он обнял его, как брата, слезы ж радости таил. Автандилу не терпелось про Нестан ему сказать:
«Увядала твоя роза, но теперь ей расцветать».


Тариэл ему ответил: «Я не жду уже вестей,
Раз тебя живым увидел, стало на душе светлей». Автандил поторопился и письмо ему вручил, Тариэл, платок увидев, пал ничком в траву без сил.


Понял Автандил: напрасно время он опередил, Неожиданным известьем другу только навредил.
Чтоб быстрей достигнуть цели, надо медленно спешить, Если вылить воду сразу, то огня не потушить.
 


Автандил не знал, что делать, Тариэл без чувств лежал, Им убитый лев с ним рядом алой кровью истекал.
В горсть набравши крови львиной, грудь он другу растирал. Наконец, тот, оглядевшись, друга верного признал,


Взял письмо своей любимой и сквозь слезы прочитал, Автандил ему подробно все, как было, рассказал. Тариэл одновременно радовался и страдал:
По Нестан истосковавшись, он о встрече с ней мечтал.


Сколько б соловьи ни пели, роза вянет от тоски: Летом от жары страдает, осыпает лепестки,
В холод радости не знает, с нетерпеньем ждет весны, Чтобы солнце растопило замерзающие сны.


Так и сердце человека: горе ранит нас порой, Но и радость, как лавина, погребает под собой. Кто фортуне доверяет, самому себе тот враг,
Нет прямой дороги в жизни, ждет в тумане нас овраг.


«Надо действовать скорее, – другу Автандил сказал, – Чтобы тот жених, вернувшись, свадьбу с нею не сыграл». Поспешим, пока нисходит с неба Божья благодать,
Редко в жизни удается счастье за руку поймать.


Случай, словно дождь желанный, заставляет долго ждать, Бог послал попутный ветер, времени нельзя терять. Тариэл не знал, за подвиг друга как благодарить:
Все провидит царь небесный, знает он, как наградить.
 


Кончилась пора страданий, Тариэл от счастья пел. Вторил Автандил собрату, лес в восторге онемел. Песнопение услышав, изумилась и Асмат.
К ним навстречу устремилась, слыша крики: «Кончен ад!»


Смилостивился над нами всемогущий строй светил, Долгожданной вестью, друг мой, слез потоки осушил». День был радостным, счастливым, пили тосты за любовь, А Асмат письмо читала, перечитывая вновь.


За Нестан переживала: «Надобно успеть нам к ней», Автандил её утешил: «Утром выведем коней. Коротка у зла дорога, у добра она длинней,
Сколько б ночка ни старалась, день всегда её сильней.


Вспомнилось вдруг Тариэлу, что тайник в пещере был, Дэвы там добро хранили, он же про него забыл.
О Нестан все время думал, а не золото искал. Двери рыцари взломали и раскрыли тайну скал.


Сорок тайников хранили шлемы, копья и мечи, Золотые украшенья и каменья, что мячи.
Был в последнем ларь огромный, стих на крышке той гласил:
«Здесь хранится снаряженье для необычайных сил.


Станет тот цареубийцей, кто притронется рукой, – Раньше времени не трогать, иль заплатишь головой. Только настоящий рыцарь сможет выйти с ним на бой. Победит в них племя кадшей, кто пойдет на них войной.»
 


Тариэл одним ударом палицею сбил замок. -
Ведь недаром перед битвой случай рыцарям помог. Там для воинов доспехи были на троих как раз.
Знак для них был в этом Божий, а для каджей судный час.


Не завидую я каджам, их судьба предрешена: Наконец Нестан спасем мы, будет счастлива она. Рано утром, спозаранку, в путь отправились друзья. Для Асмат коня купили, без него в пути нельзя.


 



Степь далеко простиралась, табуны паслись на ней. То владенья Нурадина, держит лучших он коней.
Их погонщиков решили братья в шутку разыграть: Напугать, обезоружить, а табун с собой забрать.


«Мы табунщиков прогоним, пусть к Фридону побегут. Хоть с мечами и вернутся, но на нас не нападут.
Если царь развеселится, значит, шутка удалась.
Лишь плохая шутка может обернуться против нас».


И погонщикам сказали: «Мы берем табун себе, Вы ж бегите поскорее, а иначе быть беде».
Им в ответ кричали: «Бойтесь, вы табун наш угонять, Как узнает наш хозяин, смерти вам не миновать».
 


И к Фридону побежали, и со страху донесли, Будто дэвы их прогнали и с конями в степь ушли. Царь в погоню устремился… но табун на месте ждал.
В «дэвах» рыцарей любимых сразу царь Фридон признал.


Снял он шлем и рассмеялся, был друзьям сердечно рад, Те с коней своих спешились, сняли воинский наряд. Тариэл сказал с усмешкой: «Видно, легче воевать,
Чем друзей гостеприимно за столом с вином встречать».


Подошел Фридон к собратьям, они крепко обнялись, –
И сказал им: «Что так долго? Мы вас, право, заждались. Я давно готов к походу, хоть сегодня выступать,
Но сперва поедем в город, нашу встречу отмечать».


Он друзей сначала мыться в баню серную сводил,
А потом в дворцовой зале им по-царски стол накрыл. Рыцари доспехи дэвов другу в дар преподнесли,
Про пещеру рассказали, где сокровища нашли.


Был вниманьем и подарком тронут Нурадин-Фридон, Утром рано, на совете, предложил план штурма он:
«С войском там не развернуться, их осадою не взять.
Надо, с небольшим отрядом, стражников врасплох застать.


Триста воинов отборных предлагаю взять с собой, Будем двигаться ночами, прикрываясь темнотой.
Крепость – на скале отвесной, войско там никак не скрыть, Чтоб в подземный ход ворваться, надо их перехитрить.
 


Нас число их не пугает, стоит тысячи один,
Так быстрей мы доберемся», – поучал их Нурадин. Все с Фридоном согласились и отправились в поход, И по морю, и по суше шли они, ускорив ход.


 



В лунном свете возвышалась крепость каджей над скалой, Три героя совещались, как им город взять чужой.
Им Фридон сказал мудрейший: «Чтоб ворота растворить, Надо в крепость нам прокрасться и замки палицей сбить.


Небольшой отряд возьму я, мы веревки припасем, На зубцы аркан накинем и на башню перейдем. Снимем сторожей бесшумно и ворота отопрем. Если есть другие планы, так давайте разберем».


Автандил сказал Фридону: «План твой вроде бы хорош, Но в бою с охраной башни не спасет вас только нож. Слышишь эту перекличку? Их непросто обмануть, Посторонний звук услышав, перережут к башне путь,


И с обрезанных веревок полетите камнем вниз. Осторожность не мешает, к смерти верной не стремись! Я в купца переоденусь, проведу с собой коня,
В тюках будут не товары, а доспехи для меня.
 








































В лунном свете возвышалась крепость каджей над скалой.

Илл. С.Кобуладзе
 


А потом открыть ворота не составит мне труда, Львов увидев, разбегутся каджи-зайцы, кто куда. У кого есть возраженья, я их выслушать готов, Знаю, с нами провиденье, чтобы одолеть врагов».


Тариэл сказал собратьям: «Планы ваши хороши, Бесконечно благодарен я за помощь от души,
Но представьте: что невеста смотрит из окна на бой, А меня нигде не видно, прячусь за чужой спиной.


Как миджнуру, мне позора перед ней не миновать, Не смогу я после боя победителем предстать.
Каждый пусть возьмет по сотне верных воинов на штурм, До ворот мы вмиг домчимся, обгоняя скачки шум.


Не успеют те ворота перед конницей закрыть,
Как на три подземных лаза бросимся мы во всю прыть». Тут Фридон развеселился: «Зря тебе коня дарил,
Если б не поторопился, я бы первым в гонке был».


Ты представь себе, читатель: три героя на войне – Это буйство сил природы, когда все горит в огне, В небе молнии сверкают, гром раскатисто гремит, Скалы эхом отвечают, ливень рвется горы смыть,


В море камни он уносит, после бури – тишина, Так и рыцарский характер, – переменчива волна.
С первыми лучами солнца каждый взял бойцов с собой, Всякий стоил целой сотни в узкой щели за стеной.
 


Поначалу шли бесшумно, за собой вели коней,
В башлыках, как горожане, чтобы обмануть стражей. Те их близко подпустили, но сигнал вдруг прозвучал, Шлемы воины надели, клич победный зазвучал.


На конях вперед рванули, засвистели плети мигом, * Кони врезались, весь город огласился воем, визгом.
С трех сторон втроем ворвались, понеслися буйно, с гиком, Гром атаки, бой литавр вмиг смешались с воплем, криком.


Перебили каджей многих, горы трупов возвели. Направлял их луч небесный, напролом к победе шли.
Тариэл средь них, как солнце, кто сравниться с ним бы смог. Колесницу каджей в битве сбросил с неба грозный бог.


Встретил Автандил Фридона, бой закончился без ран. Друга своего искали, третий лаз их вел к Нестан.
Там, у входа, лишь доспехи и согбенный меч нашли, Путь дальнейший вел их к башне, через лаз они прошли,


Долгожданная картина им открылась в башне той, Слились двое воедино, стали вновь одной душой, Обнялись, как две планеты, как Юпитер и Сатурн, Слезы оба источали. Кончился на этом штурм.





* Эта строфа написана Сталиным, когда он комментировал перевод
Ш.Нуцубидзе
 


И луна вернулась к солнцу, расцветает роза вновь,
День счастливый, день прекрасный снова празднует любовь. Поздравляли все друг друга, счастью не было конца,
Строй светил благодарили и всесильного Творца.


Слез своих Нестан не скрыла, Тариэла обрела, Автандила и Фридона, братьев двух, приобрела. Омрачало радость горе, были жертвы и у них, Воинов сто сорок в битве потерял Фридон своих.


Все скорбели об утрате, но Фридон им говорил:
«Кто за счастье погибает, смерть свою тот пережил».
Далеко до Гуланшаро, но решили сделать крюк.
Чтоб не быть неблагодарным, двинулись к Фатьме на юг.


Всю казну каджей забрали, драгоценностей не счесть, А к Фатьме гонца послали, – ей бальзам такая весть.
С Божьей помощью сумели крепость каджей покорить. Шестьдесят бойцов осталось, чтобы крепость сторожить,
 




































Слез своих Нестан не скрыла, Тариэла обрела.

Илл. И.Тоидзе

*Первоначально художник изобразил, как и следовало, Тариэла в во- енных доспехах, но после приписки Сталина: «А где шкура тигра?»,
«переодел» героя. Он поступился истиной, но зато в четвертый раз был удостоен Сталинской премии.
 


 



Караван в три тыщи мулов за собой они вели,
Трон с Нестан, освобожденной, на руках рабы несли. Тариэл письмо отправил с вестью для царя морей,
Где писал, что в дар приносит он ему страну каджей.


Был бы рад его он встретить по пути к себе домой, Познакомиться хотел бы также и с ханум-Фатьмой. Царь его в дороге встретил, на десятый день пути,
И Нестан, с Фатьмой обнявшись, слезы лила на груди.


Царь владыке Индостана свадьбу справил с щедротой, Всю неделю пировали, шел по-царски пир горой. Тариэл Фатьму за помощь щедро отблагодарил
И казну, что взял у каджей, ей с Усаном подарил.


Царь морей же Тариэлу в щедрости не уступал, Трон из золота роскошный Тариэлу даровал. Дал корону им впридачу, и друзей не забывал, Автандилу и Фридону вороных коней пригнал.
 


 



Дальше путь их шел к Фридону, там их встретила Асмат, Счастью не было предела, – сам Господь за них был рад.
«Жизнь была на смерть похожей, в скорби долго я жила, Не надеялась на встречу, жизнь была мне не мила.


Я с Нестан уж не расстанусь, только смерть нас разлучит, Раз она ко мне вернулась, в сердце музыка звучит», –
Так Асмат ей говорила, слезы падали дождем:
«Я глазам своим не верю, стала ночь вдруг ярким днем».


Им Фридон устроил свадьбу: пили чашей за любовь, Ведь не зря за радость встречи проливали свою кровь. Помянули в битвах павших, не вернувшихся домой,
Смертью славу заслуживших, в схватке с страшным сатаной.


Утешали все Фридона: «Розой ты январской стал: Радостью тебя излечит тот же, кто беду наслал. Победил ты в битве каджей и Нестан освободил,
Бог трех рыцарей бесстрашных дружбой верною скрепил.


Так возрадуйся победе, Бога в помощь призови, Песней славится застолье, музыкантов позови». Красно-желтый трон поставлен Тариэлу и Нестан, Красно-черный Автандилу, и Фридон с ним восседал.
 


Девы танец исполняли, услаждали взор гостей, Раздавал Фридон подарки, ими радовал друзей. Кубок, полный изумрудов, весь усеян бирюзой, Ожерелье из рубина, с диадемой золотой.


Одарил нарядом многих, шелком редким и парчой, Автандил же был печален, одержим он был тоской. Тариэл сказал Фридону: что ж, пора им уезжать, Тинатин теперь им надо с Автандилом повенчать.


Если надобно вмешаться, он готов ему помочь, Может, Ростэван не хочет за него просватать дочь? С этой вестью к Автандилу и направился Фридон.
«Не в плену ж моя невеста, – Автандил был удивлен, –


Ждет она, когда я с нею поднимусь на царский трон, Но сначала знать мне нужно, примет ли меня патрон? Передай ты Тариэлу: свадьба может подождать,
В Индостан пойдем сначала, чтоб врагов оттуда гнать».


Тариэл, узнав об этом, Автандилу говорил:
«Для меня и для Нестан ты подвиг ратный совершил, Я в долгу перед тобою и об этом не забыл,
Ты вернул мне радость жизни и Нестан освободил.


Мужем для Нестан я стану, лишь когда женю тебя, С Тинатин вас обвенчаю, дружкою возьми меня». Автандил сказал собрату: «Ждет тебя весь Индостан, Дочь увидев, счастлив будет одинокий Фарсадан».
 


Тариэл не согласился: «Заждалась и Тинатин,
Я с Нестан соединился, ты ж по-прежнему один.
Путь в Аравию направим, пусть нас встретит Ростэван. Свадьбу с Тинатин сыграем, будет у нее султан».


 



Тариэл сперва Фридону путь к пещере показал,
Перед ним открыл все двери, клад в подарок передал. Был Фридон обычно твердым, неприступным, как скала, Нынче же его предала благодарности слеза.


К вазирям гонцов послал он, чтоб забрали клад в казну, Сам поехал с Тариэлом в Автандилову страну.
Тариэл же Ростэвану слал письмо уже с пути, Где просил для Автандила Тинатиновой руки.


Любят ведь они друг друга, так не погашай огонь, Еду дружкою на свадьбу, приготовь для зятя трон. Я прошу тебя смиренно и колени преклонив,
Будь к миджнуру милосерден, Автандила породнив».
 


 



По пустыне Аравийской шел верблюдов караван,
На конях за Автандилом – Тариэл, Фридон, Нестан. Дружба верная спаяла представителей трех стран. Пыли облачко поднялось, – шел навстречу Ростэван.


Тут к владыке Индостана обратился Автандил,
Ждал с волнением он встречи и смущен немного был:
«Будет лучше, если первым встретишь Ростэвана ты, Может, в нем еще остались от обиды той следы.


Расскажи ты Ростэвану, как Нестан с тобой спасли, Как, в борьбе с судьбою злою, вы друг друга обрели. Спрячусь я пока подальше, замыкая караван».
Не завидя Автандила, удивился Ростэван.


Автандила он, как сына, уж давным-давно простил. Тариэла же на свадьбу он как гостя пригласил. Принял он Нестан, как дочку, красоту её хвалил,
А увидев Автандила, слезы радости пролил.


Тинатин ждала миджнура, в сердце буря поднялась, И, с отцом его увидев, не стесняясь, обнялась.
Две царицы подружились, породнила их судьба, Озаряло их сиянье, ликовали небеса.
 


Ростэван двойную свадьбу справил во дворце своем, Тариэлу трон поставил, тот с Нестан сидел вдвоем, Чуть пониже Автандила с Тинатин он посадил,
В небольшом же отдаленье и Фридона поместил.


Свадьба месяц продолжалась, и вино лилось рекой, Гости долго веселились, позабыли путь домой. Танцы, песни, музыканты услаждали слух и глаз, Жаль мне, дорогой читатель, что там не было и нас.


 



Кончился медовый месяц, Тариэл спешил домой. Автандил был тверд в решенье: в Индостан иду с тобой! Тариэл спросил у друга: «Не отпустят ведь тебя».
Тот ответил: «Дружба свята – Тинатин поймет меня!»


Восемьдесят тысяч лучших, я возьму в поход с собой. Враг набеги совершает, на него пойдем войной».
Путь три месяца продлился, цель была уже близка. Караван им шел навстречу, но тропа была узка,


И пришлось остановиться: удивил их вид купцов – Были в траур все одеты. Тариэл послал гонцов.
На арабском изъясняясь, старшина их рассказал
(Перед кем стоял торговец, тот пока еще не знал):
 


«У владыки Фарсадана дочь-красавица была:
Он сестре её доверил, под присмотром чтоб росла. Предводитель войск индийских дочь владыки полюбил, Был посватан ей сын шаха, он соперника убил.


Проклял царь сестру и дочку, их в измене обвинил. Гром и молнии метал он, и Давар убить грозил.
Та же ничего не знала, гнев колдуньи стал грозой, Деву к каджам отослала и покончила с собой.


Солнце жизни вдруг погасло, стал миджнур Нестан искать, Десять лет её он ищет, до сих пор их не видать.
Осадил столицу индов хатаетский царь Рамаз,
От него мы откупились, не задерживал чтоб нас.


Возвращаемся в Египет, уступи дорогу нам,
В трауре мы, царь индийский отдал душу небесам». Весть печальную услышав, стала причитать Нестан:
«Прости, Боже, грех тяжелый, прости грех мой, Фарсадан».


Пеплом голову покрыла, слезы горькие лила, Об отце своем скорбела, безутешною была. Тариэл был опечален, он колени преклонил
И, молясь, у Фарсадана он прощения просил,
 


 



Войско двинулось к столице. Царь Рамаз осаду снял, Тариэлу пал он в ноги, о пощаде умолял.
Ты убей меня сначала, вазирей моих руби,
Только войск моих не трогай, хатаетцев пощади!


Десять лет, как ты в отъезде, уж никто не ждал тебя, Бес попутал, я виновен, грешного, прости меня.
Бог единый тех прощает, кто покаяться готов. Каюсь я перед тобою, пощади своих врагов.


Вспомни и про ниневийцев, Бог ведь их не погубил. Кто на свете так невинен, чтоб другого не простил? Кто грехи нам не прощает, грех берет тот на себя. Тариэл махнул рукою: «Кайся, Бог простит тебя!».


Радовались избавленью войска хатаетян,
Гнев сменил на милость витязь, был Рамаз от счастья пьян. С флагом Индии к воротам царь великий подступал,
Но народ не верил счастью, и ворот не раскрывал.


Снял он шлем, уже ненужный, и народ его узнал: Люди плакали от счастья, с неба луч их озарял.
Лишь в сравненье с горем ценит проблеск счастья человек,
Испытать нам все придется, хоть и короток наш век.
 


В трауре увидеть дочку не хотел бы Фарсадан,
Нет султана на престоле, так да здравствует султан! Во дворце сыграли свадьбу Тариэла и Нестан. Целый месяц пировали, ликовал весь Индостан,


Бедным злато раздавали, и вино лилось рекой, Благоденствие царило, жили мирно волк с овцой.
Жизнь земная – сновиденье, ведь полет, как взмах крыла,
Длится лишь одно мгновенье, сколь бы долгой ни была.


Любит Бог тех, кто, родившись, жизнь достойную прожил, Кто добро посеял в мире и все сущее любил.
Вот и все! Мой труд закончен. Рассказал я все, что смог. Наш Руствели гениален, сотворил его сам Бог.


Он, по Божьему веленью, каявшимся все простил, Тариэла обессмертил, в нас надежду заронил.
На прощанье пожелаю, чтоб судьба любила вас. Чтоб и мы вот так любили, чтобы так любили нас.
 


ПОЯСНЕНИЯ



•  Вазирь – советник царя. При дворе царицы Тамар совет вазирей состоял из четырех должностных лиц.

•  Гуланшаро (от «гулан» (розы) + «шахр» (город) = город роз)
— вымышленный город и государство.

• Давид – Давид Сослан, второй муж царицы Тамар, прославленный воин.

•  Дэв  —  в  фольклоре  народов  Кавказа,  Малой  и  Средней
Азии,. — злjq дух, великан.

•  Кадж — злой дух, в «Витязе…» каджи — коварные чародеи.
Каджети — страна каджей.

•  Кайс, или Каис — главный герой поэмы Низами  Гянджеви (1140—1202) «Лейли и Меджнун», который обезумел от любви. Впоследствии это прозвище стало нарицательным именем, обозначающим страстно влюблённого человека.

•  Караван-сарай — постоялый двор.

• Кимвал — древний восточный ударный музыкальный инструмент, состоящий из металлической тарелки, посреди которой прикреплялись ремень или верёвка для надевания на правую руку.

•  Мульганазанзар   (от   перс.   «мургзар»   —   лужайка)   —
вымышленная страна.

•  Ниневийцы — жители Ниневии
 


• Романья — Название «Византийская» происходит от первоначального названия Константинополя — Византий, куда римский император Константин I перенес в 330 году столицу Римской империи, официально переименовав город в «Новый Рим». Сами византийцы называли себя римлянами
— по-гречески «ромеями», а свою державу — «Римской
(„Ромейской“) империей».

•  Тмогвели Саргис – грузинский писатель XII века, которому приписывается прозаический пересказ романа Фахр ад-дина Асада Гургани «Вис и Рамин».

•  Хатун — знатная дама, уважительное обращение к госпоже.

•  Хатаети – страна хатаетян, расположенная на севере Китая и населенная тюрками.

• ХонелиМосе–грузинскийписательXIIвека,предполагаемый автор рыцарского романа «Амиран-Дареджаниани».

• Чахрухадзе – грузинский поэт-одописец XII века, автор панегирических стихов «Тамариани», воспевавших царицу Тамар.

•  Шавтели   –   поэт,   современник   царицы   Тамар,   автор
«Песнопения      Богоматери      Вардзийской»,      которому приписывается также и создание утраченного произведения
«Абдулмесия».
 

 





 





Фреска в Иерусалимском монастыре
Святого Креста
с изображением Шота Руствели.
 


МИР РУСТАВЕЛИ



XII век – золотой век в истории грузинского государства, фундамент которого был заложен еще царем Давидом IV Строителем, правившим страной с1089 по 1112 год.
Грузия в те времена представляла собой форпост христиан-
ства на Востоке, находясь на границе с мусульманским миром.
Именно в этот период начался расцвет экономики, науки и культуры. В Гелатской академии (Западная Грузия) преподава- лись геометрия, арифметика, астрономия, философия, грамма- тика, риторика и музыка.
Согласно преданию, в академии Икалто (Восточная Грузия) учился великий грузинский поэт и государственный деятель Шота Руствели. Я придерживаюсь той версии самого ориги- нала поэмы, где поэт упоминает о себе, как о Руствели, Здесь версии расходятся: одни считают, что этим он обозначил свое происхождение, т.е. родом из Рустави, иные считают, что это какая-то должность при дворе, но в любом случае это не фами- лия, как думают многие...
Предвосхищая эпоху Ренессанса, Шота Руствели создает бессмертную поэму, которая и сегодня является непревзой- денным шедевром не только грузинской, но и мировой поэзии. Оригинал рукописи поэмы сгорел во время вражеских набегов. До нас не дошли и другие произведения, упоминаемые в по- эме, и кто знает, какие шедевры были потеряны для грядущих поколений навсегда.
Руставели хорошо знал восточную поэзию: «Шах-намэ» Фирдоуси, «Вис и Рамин» Гургани, «Лейла и Меджнун» Ни- зами,  в которых очевиден культ женщины проявляющийся и
 

у современников Руствели - Чахрухадзе, Тмогвели, Шавтели и др. Следуя традиции,  Руствели посвящает поэму царице Та- мар, правившей страной с 1184 по 1213 год.
В истории Востока тех времен это был единственный слу- чай, когда страной правила женщина. Она идеально сочетала в себе женскую красоту и талант государственного лидера.
После кончины, Тамар была причислена грузинской церко-
вью к лику святых (праздник Тамараоба отмечается ежегодно
1 (14) мая).
Факт посвящения поэмы обожествляемой христианке, упо- минание Писания, Дионисия Ареопагита и т.п., дает основа- ние предположить, что Руствели придерживался христианской веры. В Грузии и по сей день жива в народе быль о том, что на склоне лет Шота Руствели принял монашество и похоронен в Иерусалиме, в монастыре Святого Креста.
Архиепископ Тимоте Габашвил, который в 1756 году побы- вал монастырь Святого Креста в Иерусалиме  нашел в поми- нальной книге запись о том, что на пожертвования Руставели было обновлено здание Крестового монастыря в Иерусалиме и расписан интерьер. За эту большую заслугу на одном из стол- бов под куполом Храма была помещена небольшого размера фреска с его изображением и надпись: «Да помилует Господь жертвователя этой росписи – Шота. Аминь. Руствели».
Нестан Сулава считает, что и на фреске, расположенной на стене восточного придела базилики Квабисхеви, в Месхетии, изображен молодой Руствели вместе со своей матерью. Неко- торые исследователи считают, что поэт впрямую не упомина- ет Троицу и Христа, вероятнее всего во избежание гонений со стороны мусульман. Скорее всего по замыслу поэта сюжет по- эмы не должен был требовать его ограничения конкретными религиозными рамками. Это говорит о том, что его религиоз-
 

ные убеждения были универсальными, что  открывало поэме путь в общемировое пространство. Герой поэмы, Автандил, обращаясь к солнцу называет его образом «солнечной ночи», что можно истолковать, как обращение к Богу.
Манана  Гигинейшвили  в  монографии:  «Солнечная  ночь»
«Витязя в барсовой шкуре» и некоторые вопросы христиан- ского мировоззрения», (изданной в Тбилиси в 1968 году), ссы- лаясь, как на христианские литературные памятники (в том числе и грузинские) приводит примеры эпитетов «солнечная ночь», «вневременный во времени», как означающие обраще- ние к Иисусу Христу.
Само начало поэмы у христиан сразу же ассоциируется как с началом библейского текста, так и с «Гимнами покаяния Дави- да». Поэт в трудные минуты, устами своих героев, обращается к Богу, светилам, что создает ощущение того, что он, подобно ясновидящему прорицателю, имел  контакт с потусторонним миром и читал послания свыше. Недаром его героинь озаря- ет небесное сиянье, как ангелов, спустившихся на землю, что является знаком божьей благодати. Руставели прекрасно знал астрономию, астрологию. Каждое из светил, упоминаемых в поэме,  несет присущее именно ему значение. В кульминаци- онном моменте поэмы, когда после долгой разлуки Тариэл и Нестан наконец-то воссоединяются, Руствели приводит в сви- детели светила: «Обнялись, как две планеты, как Юпитер и Са- турн», поскольку момент слияния двух планет (что происходит ежегодно 22 августа) считался хорошим предзнаменованием. Нестан, обращаясь к Тариэлу, называет его частицей солнца, под солнцем подразумевая себя. Тариэл, часто сравнивается со львом, т.е., родившимся под знаком этого зодиака (т.е. под счастливой звездой). Солнце входит в созвездие Льва ежегодно с 22 июня по 22 августа. Нестан верит в то, что их души встре-
 

тятся в Царстве Небесном, чтобы не расставаться никогда, в этом апофеоз любви миджнуров!
В предисловии к книге «Шота Руставели. «Витязь в тигро- вой шкуре» (изд-во «Советский писатель», 1988 г.) Александр Барамидзе и Саргис Цаишвили на ст. 27 пишут: “Руставели был хорошо знаком с астрологической символикой своего вре- мени, отражающейся в замечательном эпизоде «Витязя». От- правляясь в чужие страны, Автандил обращается с молитвой к небесным светилам: Солнцу, Луне и пяти планетам. Поэту известно астрологическое значение каждого из этих светил, и он связывает с ними мучительные чувства и упования героя. Солнце – образ божества, всемогущее светило, наделенное высшими правами, Зуал (Сатурн) – светило печали и скорби, Муштар (Юпитер) – ведает справедливостью, Марих (Марс) – кровопролитием, в его воле – вражда между людьми, Аспирос (Венера) – планета любви и исцеления, Отарид (Меркурий)
– планета знания, Луна (по толкованию уже первого коммен- татора поэмы Вахтанга VI) – покровительница милостивых и болящих. Одухотворение светил, заимствованное христиан- ством из восточных верований, здесь само по себе интересно. Представляя эти светила соучастниками человеческой судьбы, поэт словно устраняет границы между человеком и космосом, в результате чего достигается определенный художественный эффект, – молитва Автандила воспринимается, как космиче- ская песнь, звучащая вне времени и пространства».
Сюжет Руствели якобы заимствовал из персидского сказа, обогатив его «жемчужинами» грузинских стихов. Редактиро- вавший первое издание поэмы, царь Вахтанг считал сюжет ав- торским, т.е. руствелевским, а не персидским.
Академик Н. Марр в свое время высказал мнение, что ори-
гинал персидского сказания можно найти в Лондонском музее,
 

но его предположение не подтвердилось до сих пор. Вероятнее всего, Шота Руствели, учитывая политическую напряженность и противостояние религий того времени, в завуалированной форме изобразил события и исторические явления своей стра- ны под видом персидского сказания, дабы обезопасить себя от нападок церкви и политической оппозиции. Спустя десять ве- ков идея толерантности не утратила своей актуальности, а про- должает оставаться одной из наиболее злободневных проблем современности. На примере других стран он показал несосто- ятельность противоборства внутренних сил, угрожающих  не- зависимости и суверенитету страны, что также является акту- альной проблемой и по сей день.
Царь Георгий III (1156-1184) еще при жизни  посадил на пре- стол свою дочь Тамар, что вызвало недовольство феодалов, ко- торые после его смерти, угрожая гражданской войной, требова- ли расширения своих прав в управлении страной. Царица Тамар арестовала зачинщиков, а потом, после мирных переговоров, про- стив, выпустила их, с условием полного подчинения её власти. С тех пор на престол царей благословлял католикос, а не совет феодалов. Таким образом, благодаря дипломатическому таланту ей удалось «малой кровью» объединить и укрепить Грузию.
Восшествие на престол дочери царя, прощение взбунтовав- шихся вассалов мы встречаем в поэме, как отражение истори- ческих событий того времени. Эти и многие другие параллели, красноречиво свидетельствуют о том, что в основу произведе- ния заложена именно история Грузии. Поскольку выводы мно- гих ученых основаны на предположениях, то я позволю себе пофантазировать и, исходя из того, с какой любовью и знанием быта описывает автор вымышленную страну Мульгазанзар, с её городом роз, Гуланшаро, высказать версию, что это и есть Грузия с Фазисом. Ведь царем морей был и наш царь, посколь-
 

ку границы   грузинского государства тогда простирались от Черного до Каспийского морей. Подземный ход в крепость у нас еще хитроумнее: в Нокалакеви он скрыт водой реки Техури (сам нырял, проверено), а башни Сванетии, чем не неприступ- ные крепости Каджети?
Споры ученых о том, что имел в виду Руствели под «веп- хи»: тигра, барса или леопарда, для меня лишены смысла, хотя бы потому, что рядом с тигром он каждый раз упоминает льва. Комментарии излишни.
Поэтому заглавие «Облаченный в шкуру тигра» я предпо- чел «Витязю в тигровой шкуре». Руствели четко разделяет мир земной и небесный, принимая реальность со всеми её не- взгодами и радостями, но при этом видит утешение для души, вернее - смысл жизни, в стремлении к возвышенным идеалам беззаветной любви. Он свято верил в то, что те, кто познает высшую любовь, обретают бессмертие.
Мир смертных населен божьими тварями с их слабостями, пороками и достоинствами. В противоборстве зла с добром человек с возвышенными идеалами входит в противоречие с реальностью материального мира.
Бог облачает Адама и Еву после грехопадения в кожаные одежды. И изгоняет из Эдема. Так и Тариэл и Нестан-Даред- жан после грехопадения изгнаны из Индии и возвращаются туда только после покаяния и очищения души, когда приходят в гармонию разум и чувство.
Поэтому Тариэл и отдаляется от людей и сливается с при- родой-матерью. Облачившись в шкуру тигра, он, пройдя ка- тарсис, очищается от греха и выходит из него уже новым че- ловеком. Поэтому автор воссоединяет героев только после покаяния. Ибо, согласно христианской морали, только путем умерщвления плоти можно достичь блаженства в Царстве Не-
 

бесном, только после искупления греха земная жизнь может придти в гармонию с небесной мудростью.
Именно к этому времени приурочена автором находка клада, и Тариэл сняв шкуру тигра облачается в воинские доспехи. Эта чисто христианская идея является одной из ключевых в поэме и поэтому те строфы индо-хатаетского эпизода, где Тариэл и Нестан просят прощения у Бога и царя Фарсадана, были вклю- чены в финал поэмы.
“В мифологии небесный первочеловек облачен в звездное небо, как в тигровую шкуру (пятнистую), что олицетворяет вселенную.
…Античные боги, герои и жрецы мистерий носили его. В тигро- вую шкуру облачен и бог Дионисий, индийский бог Шива, перво- человек и первоцарь из Шах-Наме, Кейумар, Ростом, в греческом мире Парис и Язон, херувимы Гермеса-Тота в древнем Египте» (З. Гамсахурдия. Язык образов «Витязя в барсовой шкуре», Тби- лиси, Мецниереба, 1991, стр. 341. На грузинском яз.)
Некоторые исследователи считают поэму куртуазным рома- ном рыцарского жанра, но человек с таким широким охватом всех актуальнейших проблем того времени, не мог ограни- читься в столь эпохальном произведении только любовной те- матикой Следует отметить, что идея дружбы в поэме является такой же универсальной, морально облагораживающей и обо- гащающей человека, как и тема любви.
Профессор Мака Элбакидзе в статье «К определению жанра
«Вепхисткаосани», опубликованной в литературно-теоретиче- ском журнале «СДЖАНИ» Института грузинской литературы им. Шота Руставели (2007-8г) пишет: « … с уверенностью можно утверждать, что поэма Руставели не является типич- ным образцом средневекового рыцарского романа  ( тем более куртуазной литературв).   В произведении встречается целый ряд специфических  элементов, указывающих на значительно
 

более высокий уровень развития жанра».
По мнению руствелолога, Элгуджи Хинтибидзе, концепция дружбы в поэме базируется на четырех положениях:
1) институт побратимов, укоренившийся в грузинском народе,
2) христианский тезис о любви к ближнему,
3) рыцарская этика,
4) этика Аристотеля.
В связи с вышеизложенным речь о том, какая из идей, любви или дружбы превалирует в поэме теряет всякий смысл.
Один из основателей Тбилисского государственного универ- ситета (который ныне носит его имя) Иванэ Джавахишвили, писал: «В произведении Шота Руставели отражена идея про- грессивных слоев грузинского общества, несравненным зна- меносцем которого он был: братство народов без различия ве- роисповедания и национальной принадлежности.
В произведении гениального поэта идея братства не аб- страктное понятие, это острый вопрос, который имел большое и практическое значение для истории Грузии и грузинского го- сударства. (Вопросы истории грузинского языка и литературы, Тбилиси, 1956, стр. 18). Приведу еще одну цитату:
«Поскольку на Кавказе Грузия была империей, объединяю- щей народы разных религий, имперская политика обязывала к религиозной терпимости. Это и отображается в «Витязе в барсо- вой шкуре». Этот великолепный роман могли свободно читать: мусульманин, армено-григорианин, язычник   Ни один из них не смог бы найти ни одной мысли, оскорбляющей его веру. Ни один ученый муж не смог бы сказать, что «односущий» был для него неприемлем, так как это философское понятие каждый мог интерпретировать в согласии со своим вероисповеданием (Вик- тор Нозадзе. Богословие поэмы «Витязь в тигровой шкуре»)
Эти темы в поэме порой перекрывают друг друга, расширяя
 

 

границы рыцарского романа.
Задолго до покорения Каджетской крепости, Тариэл, забыв о троне, устремляется на поиски Нестан. Та, в свою очередь, уз- нав, что он собирается вызволить её, просит не рисковать сво- ей жизнью ради нее и, зная о том, что царь Рамаз ведет войну с Индией, умоляет его пойти на помощь к ее отцу и спасти ро- дину от вражеских захватчиков. Индия должна принадлежать индийцам. В подтексте мы слышим, что Грузия должна при- надлежать грузинам.
Среди ученых по сей день продолжаются споры о том яв- ляется ли индо-хатайский эпизод органичной частью произве- дения, или продолжением поэмы, дописанным впоследствии переписчиками.
Прокофий Ратиани, в литературном очерке «Витязь в тигровой шкуре и его автор» (изд-во «Мерани». Тбилиси, 1987 год) убеди- тельно доказывает необходимость включения в текст поэмы ин- до-хатаетской истории. Во время правления Вахтанга VI страна хатаэтян (Китай) усилилась, а Индия была ослаблена в значи- тельной степени. Поэтому не исключено, что при редактирова- нии первого издания поэмы, царь умышленно, из политических соображений, не включил этот, унизительный для хатаетян, эпи- зод в поэму, чем лишил финал логического завершения. Ратиани пишет: «Автор заранее просчитал и спрогнозировал индо-хата- етскую историю: он сознательно свел со сцены царя Фарсадана и также сознательно обрек Индию на тяжелые испытания, чтобы подготовить условия для восшествия Тариэла и Нестан на пре- стол. Он пришел к логическому заключению, которое полностью соответствует духу и сердцу поэмы и в то же время вполне опре- деленно указывает на идею, которая красной нитью пронизывает всю поэму: это единое, сильное и многонациональное грузинское государство, - идеальное общество, царство любви и братства, где
«жили мирно волк с овцой» (там же, стр. 147).
 

 


Известный руствелолог, Константин Чичинадзе был убежден в том, что этот эпизод принадлежал перу поэта. Академик Ба- рамидзе считал, что этот эпизод является реставрированным, в котором наряду со строфами Руставели были вкраплены и строфы, написанные интерполяторами  XVII века..
Шермадин Ониани в «Сказе об индо-хатайцах» в «Витязе в барсовой шкуре» (из-во «Мецниереба» 1982 г) приводит при- меры упоминания этого эпизода в трудах царя Арчила, в сло- варе Сулхан Саба Орбелиани и других письменных источни- ках, заключает что: «… данные письменных источников XIII
– XV веков дают основание считать «Сказ об индо-хатайцах» органичной частью «Витязя в барсовой шкуре», а не его про- должением». и далее « По содержанию и в композиционном отношении «Сказ об индо-хатайцах» тесно связан с поэмой и является её органической частью, логическим завершением. Без него сюжет не может считаться завершенным. И с худо- жественной точки зрения  «Сказ об индо-хатайцах» стоит на уровне «Витязя в барсовой шкуре», написан в стиле Руставели, чем и отличается от других  окончаний поэмы».
Вера в победу Добра над Злом, как основная идея поэмы заря-
жает читателя оптимизмом, вселяя надежду на лучшее будущее.
Ни  индивидуум,  ни  человечество  в  целом  не  может  до- стичь счастья без гармонии. Мировая гармония складывается из достигнутой отдельными личностями гармоний рассудка и чувств. Именно к этому призывает нас из глубины веков Шота Руствели.
 
 

Тбилиси
2014
 

Редактор - Ирина Модебадзе
© Г. Кебурия, 2014
Издательство - Некери
УДК (UDC) - 821.353.1-13 Р-897
ISBN 978-9941-436-98-7
 
 


Кебурия Георгий (Гугули) Николаевич ро- дился 10 ноября 1936 года. По образованию ин- женер-механик и эколог. В 1960 году окончил факультет механизации Грузсельхозинсти- тута. В 1962 году философский факультет Тбилисского государственного университета. Был ответственным секретарем межпра- вительственной комиссии по экологической безопасности. Последнее место работы – на- чальник Управления агроэкологии Министер- ства сельского хозяйства Грузии.
Принимал участие в качестве делегата в международных кон- грессах по вопросам климата в разных странах. Научный труд “Концепция экологической безопасности человечества” в 2010 году был отмечен Национальной премией Грузии. Читал лекции по истории авиации в Авиационном институте Грузии. Совмест- но с ректором Авиационного института Серго Тепнадзе написал книгу “История покорения неба – от мечты до реальности”.
Имеет 16 печатных научных трудов и изобретения. Неодно- кратно печатался в СМИ.
Издал сборник стихотворений и переводов грузинской поэзии и прозы на русский язык.
Автор нескольких пьес и сценариев.
Награжден орденом “Знак Почета” и медалями. Имеет двух дочерей и трех внуков.



С   пожеланиями   и   замечаниями   прошу   обращаться   E’mail:
qeburia@rambler.ru, 595-57-41-94