Сказка о небесном Коте Тиме землянской Кошке Симе

Иллюстрация Ольги Макиевой

СКАЗКА о небесном Коте Тиме и землянской Кошке Симе

* * *
Кошка Симочка сидела да в окошечко глядела
голубыми глазками очень-очень ласково…

Вдруг её увидел Тимка, чёрный кот любимый мой,
так он в Симочку влюбился, что с небес в Землянск свалился!

Подарить он Симочке был рад свой зёлёный с искрОй взгляд,
а она ему в ответ голубых глазочек свет!

Смотрят радостно  друг в друга, глазками сияют
и, мурлыкая, без скуки тихо-нежно привечают,
котик — кошку, та — кота… глянешь, чудо-красота!

Это присказка пока, ну а сказка следом будет
в ярко-красочных стихах. Вот она: “Читайте, люди!”

* * * 
ЭТО было в ноябре, хладный ветер дул  в окошко,
снег лежал уж на дворе… День рожденья справить Кошка,
Кошка Симочка решила и гостей всех пригласила.

Звёзды на небе горели, снег поскрипывал под лапой,
под пушистой тёмной елью Котик жил Царап-Царапыч.
И ему в то воскресенье то явилось приглашенье!

Гости сходятся на бал, все нарядные, с усами…
Ну а бал был – карнавал… Почему? Гадайте сами…
Угадаете коль это, Вас прославлю, как поэт я!

Много прибыло гостей да с подарками, цветами
и из ближних волостей, и из дальних к Кошке-даме.
Шумно стало на дворе в этом самом ноябре…

Пришёл из лесу, где лось бродит – зверь сохатый,
Кот по имени Небось и подарок небогатый
он принёс – игрушку-белку, столь забавную безделку.

Как надавишь ей живот, говорит она: “Люблю!”
а другой Василий Кот, чтоб явить любовь свою,
взял охапку разных роз и их Кошке преподнёс!

А родные ей котята халат тёплый подарили,
бойко шустрые ребята целовали, говорили:
“Очень-очень любим мы твои ладушки-блины!”

Ну а Кот Баюн с гитарой, под хмельком явившись ныне,
был объят любовным жаром, молвив: “Кошка, ты –  богиня!
Если был я б холостой, взял тебя к себе б женой!”

И Котяра – толстый перс, придя в гости,
звали Ричардом его, промяукал Кошке в тосте:
“Жаль, не знал я ничего,
ведь усладой нежной сердца могла стать ты и для перса!”

А Царапыч – Кот вальяжный, всех он вздумал удивить,
и решил он очень важно Кошке сердце подарить,
ну, конечно, и цветочки, серьги, кольца и цепочки…

Кошка кругленька была, а Царапыч был высок,
все подарки приняла, улыбнулась на часок,
только сердце не взяла, а к другим гостям пошла…

Там мурлыкала и пела, Кот Баюн ей подыграл,
в общем Кошкой была смелой, свет такую и не знал.
Голубы её глазочки аж светились очень к ночке…

Так что Цап-Царапыч сдуру вдруг решил: она влюбилась
в его статную фигуру… Вот желанье его сбылось,
и его сегодня Кошка станет даже не немножко!

Бьёт шампанское игриво из бутылки пеной белой,
наша Кошечка счастлива, угощает всех умело
гостей рыбкой и мясцом, … ну, а мне: “Придёшь потом!”

Что ж котом я облизнулся и пошёл стихи писать,
ведь домой я возвернулся, чтобы сказку сочинять…
Сказка – правда, знаю я, и вы верьте мне, друзья!

Долго ль, коротко ль шло время, гости все пьяны вином,
Цап-Царапыч чешет темя — проводил бы всех давно!
Ну а Кошечка игрива, средь друзей она счастлива.

Не спешит она совсем провожать гостей до дому,
это ясно было всем – не отдаст она другому,
пусть и стройному Коту, себя деву-красоту!

Цап-Царапыч вьётся-вьётся вокруг Кошечки мурлыча,
Кошка в лапы не даётся, то  гостей на помощь кличет,
то, дурачась, говорит: “ У меня живот болит!”

Дело к ночи продвигалось, звёзды скрылись среди тьмы,
за окошком разыгралась вьюга снежная зимы,
а в домишке всё светло и приятно, и тепло.

Кот Баюн бренчит гитарой и, мурлыкая, поёт,
что не пень ещё он старый, дома тоже Кошка ждёт…
Сказка – правда, повторяю, я уж это точно знаю!

Я за хвост кота не буду, как иные тут, тянуть,
коль о ком сказать забуду я и в сказке помянуть,
Вы о том не огорчайтесь, а мне тихо улыбайтесь…

Будут сказочки слагаться, где Землянск я пропишу,
как здесь жили люди-братцы — все подробно расскажу.
А теперь веду я  речь: “Надо все слова беречь!

Не давать им загрязняться тут ни хамством, ни тоской,
тогда будет улыбаться Жизнь небесною звёздой!
Ну а я продлю вам сказку, подарю Любви всем ласку…”

* * *
Вьюга за окном гуляет, и скребется снег в стекло:
крупкой стукнет, вновь стихает, ну а в домике светло:
мило, радостно, приятно – в будни, в праздники — нарядно.

Вкруг по стеночке узоры, на полу ковёр лежит,
тюль колышется и шторы не зашторены...  Глядит
порой Кошечка в окошко, как и все земные кошки…

Ну а бал всё длится-длится, пусть и за окном темно,
наша Кошечка-девица наливает всем вино.
Гости Кошку поздравляют и найти Любовь желают!

Снег вновь дробно застучал,… а  калиткой кто-то хлопнул…
ветер буйный замолчал… Цап-Царапыч ногой топнул:
“Да кого там чёрт несет! Тут и так толпой народ!”

Кошка двери отворила: гость незваный пусть зайдёт.
Кота чёрного впустила, ну и вправду, словно чёрт!
Глаза зеленью блестят, оливинами* глядят!

*оливинами – зелёные самоцветы-гранаты

Он не спрашивал вина, попросил лишь кружку чаю…
“Очень ночка холодна?” – его гости привечают.
“Да, сурова, просто жуть, коль зимой пойдёшь ты в путь!”

“Ну, а как же, Котик, звать тебя?” – вопросила Кошка Сима.
“Вы зовите, здесь любя, меня просто очень – Тима”.
И пошёл их разговор так приятен, и не спор…

Я его, конечно, слушал, но про всё не расскажу,
А, вливая сказку в души, вам словечко вновь скажу:
Сказка – правда, верно знаю, и её я продолжаю…

Чёрный Кот — мурлыка вечный, тихо молвил Кошке он:
“Шёл сюда путём сердечным, ведь давно я видел сон,
что живёт тут Кошка-чудо, и я к ней пришёл оттуда,

где живут средь звёзд Коты, по небу солнышком гуляя,
Самой Высшей Чистоты, но любви земной не зная...
И решил я, звёздный Кот, познать цвет её Красот!

Вот я в Тиму превратился и пошёл в Землянск пешком,
шёл сквозь Быстрик – вниз спустился, вверх поднялся – вот он дом,
где та Кошечка живёт, а вокруг кошачий род”.

Он рассказывал, смелея, что он воин за Любовь,
что одна когда-то фея влила в сердце Любви кровь!
И с тех пор он ищет ту Кошки Симы красоту!

Сердце, как рубин, искрится, в глазах яхонты горят…
“Как тебе тут не влюбиться?” – Симе гости говорят!
Ну а Кошка в ответ лихо всем сказала: “Тихо! Тихо!

Меня не надо торопить, я всё обдумаю, решу:
кому мне сердце подарить? Об этом вам потом скажу!
Пусть докажет Кот любовь! А горяча ли его кровь?

Ему я дам для испытанья загадки сложных, разных три,
коль любви в нём есть вниманье, тогда решу… Ну, Кот, смотри”:
и превратилась Кошка вдруг в птичьих стай большой испуг!

Заметались, загалдели галки, вороны, грачи…
“Что случилось в самом деле?… Отгадай же, не молчи!…
Что ты видишь в этом миге, беспробудном птичьем крике?!”

“Что я вижу? Вороньё слишком кровью напиталось,
и теперь оно ничьё, одна видимость осталась,
чтоб в ином им жить тут Веке душой чёрной в человеке!”

Изменилась вновь картина и большая саранча
поползла, неся пустыню, там, где кроной дуб качал… 
И опять возник вопрос: “Это что за дуб тут рос?”

Головой Кот покивал, а из глаз слеза скатилась,
очень грустно он сказал: “Была жива разна живность,
пока жили сказкой люди, а теперь пустыня будет…

Ну а дуб, и жизнь кладу на спор, у Лукоморья, знаю, рос,
а теперь там мухомор, да и море горьких слёз…
Сказка – правда, а не ложь, коли верно всё поймёшь!”

“Что ж, гляди загадку третью, но внимательней смотри:
видишь, вот летит комета, распадется на три!
Так ответь мне и тотчас, что увидел зоркий глаз!”

“Что увидел — не скажу, лишь на ушечко шепну,
чтоб ты знала, что гляжу, я здесь сказку не одну!”
И Кот к Кошке прислонился, прошептал и поклонился:

“Не готова ль ты теперь стать мне спутницей-женой
и, открыв сердечка дверь, жить тут вечно молодой!”
А я снова повторяю: сказка – правда, точно знаю!

Дальше я не буду вам тайны сразу открывать,
но поверьте, вы словам: всё на свете можно знать,
но коль мёртво ваше сердце, ты умрешь тут иноверцем…

Потому продолжим сказку о моих Котах и Кошках,      
чтоб увидеть, очень ласков зверь бывает не немножко…
И вернемся мы к гостям – как же Сима с Тимой там?


* * * 
Котик Тима предложенье стать женой, мы помним, Симе
Кошке высказал… Решенье чтоб принять и чести имя
не пятнать, решила Кошка Тиму дальше испытать:

“Что ж, умён ты, Котик чёрный, и внимателен к словам,
а теперь прошу покорно перейти от слов к делам!
Вот тебе одно заданье – проходи то испытанье:

Где-то за степью далёко, куда солнце спать уходит,
тёмной  полночью глубокой тенью быстрой колобродит
Мышка малая одна, собирая дань с зерна…

И средь многих зерён там одно, не простое, а златое
есть волшебное зерно – и ты, Кот, иди в чужое
тут хранилище, достань то зерно – любви в нём грань!”

Тима Симе поклонился, полсловечка не сказал,
молча с бала удалился, только лапой помахал:
“Мол ты, Кошечка, тут жди, ну а я уже в пути!”


* * *
Буря по полю гуляет, темнота – коли хоть глаз,
Мышка тенью пробегает, Кот её схватил тотчас –
будет он её пытать, чтобы зёрнышко забрать!

Но вдруг Мышка стала Львицей, с грозным рыком бьёт хвостом:
“Ты не знал, что я царица, чёрт, явившийся Котом!”
Котик сразу присмирел, оглянулся, снег вкруг бел…

Нет подмоги ниоткуда — в поле воин он один!
Не надеясь, Кот, на чудо, молвит: “Комом мой выходит блин…
Я не знал, что ты – царица, а пришёл я подивиться

на запас того зерна, что собрала ты, трудясь,
тут его сама одна, хоть имеешь силы власть.
И средь зерён мне одно только нужно лишь зерно!”

“Ох,  хитёр ты, чёрный Кот, и умом, как бес, востёр!
А что мне ты, обормот, тут отдашь, оставив спор?
Ты отдай-ка мне свой ум: много в нём ненужных дум!”


Котик речи подивился: “Как так ум отдать, не знаю? ” –
И царице поклонился. – “О любви я лишь мечтаю!
Потому, ну так и быть, я про ум могу забыть!”

“Что ж, иди в мою темницу, там хранилище моё”, –
говорит та Мышь-царица, и ключи ему даёт…
Кот в темницу ту спустился, зерён много – подивился

Как найти средь них зерно, то, заветное одно,
коли ум отдал он Мышке, без ума ему тут крышка!
Только нюх его был верен, мясом с рыбкою проверен!

Там почуял, тут нюхнул: “Всюду зернышко живое!”
Поразгрёб, ищя, взглянул: “ Где же то зерно, златое?”
Вдруг его учуял нюх красной крови страстный дух!

Ведь на злате много крови, если это помнит кто...,
но не хмурьте свои брови, а следите за Котом.

Кот немедленно взъярился, взял зерно и очутился...
как не знает, но тотчас, где кошачий бал идёт…
глаз не видит, ум – погас, только нюхом чует Кот,
где-то рядом близко Кошка, что отправила в дорожку
новой сказочки Кота, что явился к ней с небес…
Что ж порой и слепота — чей-то тяжкий в жизни крест!

Ну а сказка – правды чудо, и дойдёт она до люда…

Молвит Кошка Сима тихо: “Что с тобою, Котик милый?
Не желала я, чтоб лихо ослепило ум твой мигом…
Но теперь не обессудь, продолжай начатый путь!

Там, где лес Казацкий древний, где погибло всё зверьё,
на краю пустой деревни есть избушка, в ней живёт
бабка — старенькая Кошка, что звалась, я помню, Ёжка!

Есть у ней веретено, что волшебную ткёт  нить,
и мечтала я давно ту безделицу добыть!”
И сказавши это мило Тиму в путь перекрестила...

И отправился наш Кот в путь за тем веретеном.
Метель круто снегом бьёт, а Коту всё нипочём.
Нюх его ведёт – не глаз, очутился вдруг тотчас

он на краюшке у леса, там избушка, а в ней бабка,
Бабка Ёжка, бабка беса… Двери Котик поцарапкал,
говорит: “Впусти согреться ты Кота, своего братца!”

Ну а бабка отвечает: “Да какой ты братец мне?”
И, мурлыкнув, продолжает: “О такой слепой родне
я и слыхом не слыхала, никогда тебя не знала!”
Пригорюнился тут Кот и свою печаль поведал,
как он к Кошечке несёт Любовь Сердца через беды,
чтобы с Кошечкой беседы о Любви вести без бреда…

“Ах, ты, Котик, Котик  Тима, без ума ты – дуралей,
лучше ты прошёл бы мимо этой Кошечки своей!
Ведь она сама не знает, что за вещь она желает!

Коль отдам веретено, оборву живую нить,
то тогда тебе дано свою молодость забыть!
Мигом станешь старым ты, как облезлые Коты,

что живут лишь на помойках, собирая божью дань
сухой коркой, что с попойки чья-то выбросила длань!
Так что сам тотчас решай и путь верно выбирай!”

Призадумался вновь Кот, нюх последний поднапряг,
и сказал: “Пусть мой живот не допил всех юных благ,
честь дороже для Кота и Любви всей Чистота!”

Что тут делать? Кошке Ёжке больше нечего сказать:
такова видать дорожка Тиме стала выпадать…
Веретёнце она взяла, нить тихонько оборвала,

отдала его Коту прямо с всею пряжей…
А он вмиг в минуту ту очутился с той поклажей
вдруг пред Кошкой и гостями,… так и грохнулся костями…

И, хромая, приподнялся перед Симой старый Кот…
“Кот, а ты не обознался, ты туда ль попал? Ползёт
на тебе клоками шерсть… Иль принёс какую весть?” –
его спрашивают гости, закрывая лапой нос…
“Верно, скоро на погосте быть Коту, что чёрт принёс!”
Ну, а Кошка Сима лила тихо слёзы и спросила:
“Да не Тима ли ты Кот? Ах, какая дура я!
Тебя отправила в поход в запустелые края!
Лучше я бы, да и сразу, женой стала без отказа!”

Кот отдал веретено, но слезы не уронил:
“Ты храни его, оно мне вернёт избыток сил…
Как хранишь злато зерно… или я забыл, наверно,
для чего я приходил… Что-то с памятью столь скверно?
Ах, тебя я полюбил… сердцем верно и  безмерно,
ум и молодость отдал, но я Любовь оберегал…

А теперь мне, Кошка, мило говори задачу третью,
на краю стою могилы, но за то мне тот ответит,
кто меня вмиг схоронил, отобрав всю прелесть сил…”

“Что ж”, – сказала Кошка Сима, слёзы тихо утирая, –
“но идти тебе друг, Тима, до земли почти до края.
И живёт там Пес Кощей, он хозяин всех смертей…
Попроси ты у него зуб, который вырван был
у Кощея у того, когда он молод жил, не стыл.
Принеси мне этот зуб, и навек мной будешь люб!”

* * *
И задула снова вьюга, снег порошит все пути…
“Ах, ты, вьюга, мне подруга, можешь ль ты меня нести
да на край земли к Кощею”, – так взмолился Кот, немея…

Рот и нос забиты снегом, а глаза слепы черно,
только лишь Любовь утехой в сердце Тимы уж давно!

Вот он — край земли былинной,  всей Руси моей старинной…

Кругом кости-кости-кости, Пес голоднющий бредёт,
даже на самом погосте веселей, скажи-ка, Кот!

Увидал Кота Кощей, закричал: “Ты будешь чей,
тут заблудший старый Кот? Из каких краев пришёл,
чтоб сложить здесь свой живот? Говори, а то я зол…
Мигом слопаю Кота, коль не будет речь чиста!”

Кот наш, он не испугался, говорит он Псу, мурча:
“Разве ты не догадался, что Любви моей свеча
ярче солнца, жгуче звёзд — подожми облезлый хвост!
И, прошу я, сделай милость, не дави нигде Котов!
что бы, где бы ни случилось  к бою Кот всегда готов!
И готов всегда любить он, сочиняя песен стон…

И ещё прошу, дай зуб мне, что хранишь ты на цепочке,
словно крестик, на груди, и в другую Смерти ночку
Пёс паршивый уходи! Нет тебе к Котам пути!”

Пёс Кощей же ухмыльнулся, почесал он ухо лапой,
вновь чему-то улыбнулся: “ Бери зуб и не царапай
Ты его и ни когтями, и ни кошачьими зубами…

А за зуб прошу лишь малость – жизнь твою, Котяра старый,
ведь и так её осталось на один аккорд гитары…
Так давай, ведём же мену, а то бешусь уже я пеной…

И смотри, твоя в нём жизнь, что уже почти прошла…
А теперь, Котяра, брысь! Есть иные мне дела!”

И Кот мигом очутился там, где бал кошачий длился…

Встал пред Симой на колени, зуб отдал и в этот миг
молвил: “Будь женой моею!”… и шум бала сразу стих…

Сказка – правда, я то молвлю, коль она живёт Любовью!

Только Сима зуб тот взяла, собралась ответ изречь,
Цап-Царапыч, и не вяло, сразу Кошки прервал речь:
“Да откуда же, бог-ей, взялся Кот?  Гони взашей
ты облезлого Кота! Он с помойку зуб тот взял,
где вся погань, чернота – и тебе его отдал!
А ты, Кошка-красота, веришь в басенки Кота!”

И Царапыч хвать за зуб – оцарапал его вдруг,
и мой Кот, что Симе люб, умер сразу и без мук…

Умер Котик …, и слеза… затуманила глаза…

Да грущу и плачу я… пусть и знаю: встреча ждёт
нас в небесных вновь краях, где свободен звёзд полёт…
Но не скоро это будет… потому простите, люди…
Сказку грустно продолжаю и молюсь тихонько Богу,
чтобы Он, меня прощая, показал Коту Дорогу,
где мы встретимся вновь с ним, но совсем живым-живым…

* * *
Сима охнула, Царапыч зуб кощеев себе взял,
прочь отбросив Кошки лапы, да тот зуб зубами сжал!
И такое тут случилось – Кошка мертвою свалилась!

Гости мигом возмутились: “Ты, Царапыч, что творишь?!
Или чёрною ты силой ныне слово говоришь?!”

А Царапыч же в ответ: “Никакой беды тут нет!
Мертвый к мертвому уходит, а кто любит – не умрёт!
Пёс Кощей в небыль уходит, а мне быть Кощеем вот!
Кота с Кошкой хороните, а меня за всё простите!”

Так он вскрикнул и исчез, словно дым в щели пропал,
лишь нательный только крест и кощеев зуб лежал,
где Царапыч Кот стоял — будто чёрт его украл…


* * *    
Вместо бала похороны тут  пошли…, и плачут все…,
и замолкли неба звоны…, с вами вместе грустно мне….

Стоит  гробик  с  Кошкой  Симой,
рядом — гробик  с  Котом   Тимой…

Как невесту Кошку Симу нарядили, вся лежит в живых цветах,
костюм Тиме чёрный сшили, но лежат они в гробах,
а с небес лучи заката обрядили их во злато…

Горят свечи, и с кадилом отпевания обряд
Кот Василий вершит мило, свечи яркие горят,
и снежинки тихо кружат, о любви погибшей тужат…

Ну а Кот Баюн хмельной бает: “Что за ерунда?
Кошке нужно б стать женой Тимы – храброго Кота!
Доказал же Кот Любовь, отдав Юность, Ум и Кровь!

Я не буду Кот Баюн, ни гитары, ни виолы,
не коснусь я лапой струн, пока к жизни, клянусь, новой
не верну я Тиму с Симой, прервав сон неодолимый!
А теперь вы прекратите этот горестный обряд…
хоронить их не спешите! Я до Бога — и назад!”

Онемел кошачий люд, услыхав те речи тут…
Но не стали прекословить, а Василий Кот дал срок,
понасупив усы-брови: “Три денька да часик впрок…
Коль ты к сроку опоздаешь – похоронный марш сыграешь!”


* * *
Как дойти до Бога? Сложно… Через смерть дорога та…
Кот Баюн неосторожно от усов и до хвоста
весь поклялся сам собой погулять дорогой той…

Вот идёт он торопливо да с котомкой за спиною
той дороженькой, что крива …
иль правдива? я не знаю, то не скрою...
а в котомке заодно:
зуб кощеев, веретенце да волшебное зерно…

Он приходит в лес Казацкий, Кошке Ёшке бьёт поклон:
“У меня вопрос дурацкий… Как пройти на Неба склон?
Как скажи дойти до Бога, но не смертного порога?”

“Э!” – воскликнула старушка, – “Значит, видно, припекло,
коль готов отдать ты душу, что стал мыслить так светло!
Я тебя насквозь ведь вижу, но не бойся, не обижу.

Только ты мне за подмогу подари работы день,
наруби полешек много – вот топор, дрова и пень,
чтобы было чем зимой согревать домишко мой”.

Взялся споро Кот за дело, позасучив рукава,
но пенёк попался прелый, весь распался, чуть едва
топором его Кот тронул – в пыль рассыпался без стона…

Ладно, пусть… Пенёк второй Кот берёт, на землю ставит
и неспешно бьёт, … “Но, ой!… Что-то тут идёт без правил!”
Вмиг распались пня поленья, став золой, но без сожженья

То же с третьим… и с четвёртым… Кот задумался: “С чего?
То ли в спор вступил он с чёртом? То ли глаз дурит его?
Не нарубит так он Ёжке ведь дровишек и немножко…”

Кот топор перекрестил и пилённые пенёчки,
вновь ударил и всадил в сердцевину топор точно!
А полешки разлетелись, плашки пташками уселись
на заборе, на ветвях, зачирикали, запели…
Кот рубил, и много птах народиться тем сумели,
так что Кот весь изнемог, слыша птичий певчий слог…

Вновь топор перекрестил и дрова рубил-рубил...
А полешки то мышами убегали быстро сами,
то вдруг гулкою совой улетели в край лесной…

Тронул чуть бревно — оленем убежало вмиг оно,
а другое — волчьей тенью скрылось в сумрак, где тёмно…
Так и день прошёл в трудах… благом для зверья и птах…

Кот умаялся… нет сил, а для Ёшки нет поленьев…
В третий раз перекрестил Кот Баюн топор, терпенье
уж почти что потеряв и до крайности устав!

Но продлил Кот труд, не мешкав, и остатки пеньков-дров
раскололись на полешки уж без лишних боле слов…
В небе солнца луч погас — а закатный краток час!

Кот в поленницу дровишки уложил вблизи крылечка,
молвя  Ёшке: “Нет излишка, для твоей, бабуля, печки...,
но зато Казацкий лес полон явственных чудес!
Там и птицы, и зверьё снова вольно поселились,
чрез старание моё в них полешки превратились!
А оставшихся дровишек, знаю, вовсе не излишек.
Но не будет зимы долгой, так скажу не глаз, а в бровь,
если я верну, да толком, в мир небесную Любовь,
что явилась с Котом Тимой и прелестной Кошкой Симой!”

“Что ж ты прав, Баюн, Кот мудрый, и свой верно выбрал путь,
всем нам нужно весны Утро и Любви небесной суть!”
А я вновь вам замечаю: “Сказка – правда, верно знаю!”

И мурлычет Кошка Ёжка: “Дай мне, Кот, веретено,
нити все свяжу, в дорожку поведет тебя оно,
в край далёкий горный к птице, к той Орлице,
что пернатых всех царица!

Низко ей ты поклонись и в подарок поднеси
то волшебное зерно, что вобрало кровь и жизнь
всей Земли уже давно.
А коль будешь ей по нраву — путь откроет в звёзд державу.

Недалёко там до Бога и до райских всех чудес,
но учти, Орлица строга, ну а ты один, как перст,
Потому будь тих, но сметлив, себя храбростью отметив”.

С тем Кота перекрестила, чтоб смог трудный путь пройти,
веретенце отпустила: “Поспешай, за ним иди!”

Нить серебряная ткётся, но прочна – нигде не рвётся…

А на небе месяц светел помогает идти путь
и Коту Баюну светит, разгоняя мрака жуть.
Кот идёт, не отдыхая, до Орлицы поспешая…

А пред ним веретено кружится, жужжа, как Коту бы не отстать,
он его схватил, дрожа: “Отдохнуть чуть, постоять!”
Но с ним вместе закружился, на горе вмиг очутился.

Ночь ещё…, не близко утро, веретенце не кружИт,
Кот Баюн решил, что мудро поступает тот, кто спит,
коль уж некуда бежать, можно сном ночь скоротать.


* * *
А в горах светает рано, и весёлый солнца луч,
разгоняя снов туманы, освещает пики круч.
Вот коснулся он Кота, тот проснулся – лепота:

вкруг него лучи играют, вольно воздух льётся в грудь,
веретенце нить свивает и зовёт Баюна в путь,
вверх к гнездовию Орлицы, златоклювой Неба птицы.

Вверх и вверх, всё выше-выше тропка тонкая струится,
уже ухо клёкот слышит из дворца-гнезда Орлицы:
“Кто там лапами шуршит да на смерть свою спешит?!”

Кот Баюн до неба взвился, пред царицей-птицей встал,
покрестился, поклонился и в дар зернышко достал:
“К тебе, горная царица, к тебе, гордая Орлица,
из землянских я земель пришел с пламенным прошеньем…
Расскажу потом в чём цель, а сейчас, как подношенье,
ты прими мой дар – зерно, знай — волшебное оно!”

“Чую я”, – в ответ Орлица, – “кровью красною дымится
золотое то зерно… Ну да то — не мудрено,
жаждет злато ведь крови, нужна кровь и для любви.
И из этого зерна может как взойти Любовь,
так и Ненависть сполна, что прольёт вновь жизни кровь!
Не тебе, не мне решать, что зерном тем созидать!
Только лишь Всевышний разом может суд тот совершить.
Станет ль Мудростью тот разум, что зерно смогло скопить?
Коль так станет, то к нам вновь придёт Вечная Любовь!”

“Вот и я того желаю! Как до Бога бы добраться?
Рассказать Ему я чаю, что за дела у нас творятся.
Не могла б ты, царь-Орлица, мне помочь к нему явиться?”

И поведал Кот царице и про Тиму, и про Симу,
и про то, что там случится, коль Любви исчезнет имя,
той Любви, что загорелась, как невиданная смелость,
но от зависти чужой, что, как яд, всё убивает,
она стала неживой, что мертвее не бывает…

Тем закончил изреченье Кот: “Любви я той спасенья
жажду ныне обрести, потому и все пути
мои ныне в небеса, где живут всех звёзд глаза.
Оттого прошу: мне к Богу укажи скорей дорогу!”

“Что ж видать пришло то Время”, – изрекла Коту Орлица, –
“чтоб взошло Любви той семя, что для всей Земли годится;
но тебе нести то бремя, что ты взял, а я — царица,
пред тобой Завета двери
отворю, ты иди, себя доверив
не случайности мгновенной,
а своему уму-сердцу, тогда будешь непременно
перед Неба райской дверцей,
ну а там, уж сам гляди: из рая в ад не попади!
И возьми зерно с собой, там решат, что с ним вершить.
Что начертано судьбой, можешь тем ты изменить!”

И, взмахнув крылом орлиным, отворила дверь незриму:
“Вот сюда ты веретенце с нитью прочной запускай
и шагай по ней до солнца, да на звёзды не зевай.
Что ж иди – уж полдень скоро, как дойдешь, стучись упорно!”

“Хорошо”, –  промолвил Кот, – “Но есть просьбица одна:
чтобы жив был мой живот, дай Орлица пера два.
Мне так кажется, царица, могут пёрышки сгодиться…”

Клекотнула тут Орлица, но пера два все ж дала:
“Уж не хочешь стать ль ты птицей? Что за дурь в тебя вошла?
Иль уж очень ты умён? Ну, ступай на Неба склон...”

Закрутилось веретенце, нить серебряную ткёт,
и по ней Баюн до солнца златокудрого идёт…
Шёл он спешно да вприпрыжку, огнём жарит торопыжку!

Думал он, сгорит как ладан, но прошёл вот треть пути –
и повеяло прохладой, и приятнее идти…
Так, спеша за веретенцем, добрался Баюн до солнца…

Добрался… Стучит,... стучит, золотой вниз звон летит.
Чем стучит сильней и ярче, его лапкам с того жарче.
И решил, обжегшись, Кот сделать всё наоборот…

Чуть поскребся коготком, глянь, и щёлка появилась;
потёр солнце локотком – и окошко растворилось;
и разбуженный архангел вопросил: “В каком ты ранге
заявился, Кот земной, и устроил нам трезвон?
Ведь не мёртв ты, а живой! Нарушаешь тем Закон!
Ведь до Высшей Красоты лишь небесные Коты

тут допущены… А ты тотчас сразу же умрешь,
если к нам ты попадешь! Молви правду, забудь ложь,
ведь я знаю достоверно из какой пришёл ты скверны!”

Отвечал ему Баюн: “Кот, конечно, я земной
и знаток гитарных струн, а пришёл я в срок не свой,
чтоб спасти от злой могилы ту любовь, что зверью мила…
Меня к Богу допустите, объясню Ему я всё,
и препон мне не творите в любопытствие своё.
Короток был дан мне срок, чтоб предстать назад я смог!”

“Коль Баюн ты, докажи, песню спой о том, что было,
вот гитарочка, держи, а не то к чертям на мыло…”

Как Баюну тут сыграть, чтоб зарок  не нарушать?

Молвил ведь зарок Баюн: “Ни гитары, ни виолы,
не коснусь я лапой струн, пока к жизни, клянусь, новой
не верну я Тиму с Симой, прервав сон неодолимый!”

И пришлось Коту играть, но не лапой, а усами
да орлиными перами, на ходу песнь сочинять
о небесном Коте Тиме да подлунной Кошке Симе.

Лишь последний умолк звук, Кот глядит – он в тронном зале…
Никого…  Всё в злате вкруг с драгоценными камнями.
Вскользь летит, сверкая, Луч – невещественно могуч.

Голос явственный Кот слышит: “Мне подай, Баюн, зерно”.
Кот его дает, не дышит – кружит в воздухе оно,
но не зрим Коту Творец – Бог Он выше всех чудес…

“Да, не зря ты, Кот, старался и ко Мне принес зерно;
коль бы скоро не добрался, взросло б горечью оно,
и тогда не счесть сколь бед на земной свалился б свет
Но зерно Я то поправил – стала Мудростью вся кровь
что оно впитало, вправе из него расти Любовь:
не простая, не земная, а небесная — святая…

А для Тимы и для Симы вот флакона два водицы,
один носит Смерти имя, а другим Жизнь возродится.
Их водицей Смерти сбрызни, а потом водицей Жизни.

А когда они очнутся да пойдут под свят венец,
от Меня сверх всех напутствий в дар им парочка колец.
Знаю, кольца будут впору – жить в Любви им и без ссоры!
Симе — с голубым топазом, Тиме — с камнем гранат-кровь,
чтоб светила безотказно им небесная Любовь!
Чтоб хватило той Любви и для всей живой Земли!

Но ещё одно есть дело, и его немедля сделать
надо храбрый, Кот Баюн, чтобы стал в миру всяк юн.

Для того востри ты уши и Моё заданье слушай:
В вашем мире поднебесном Цап-Царапыч — Кот Кощей
бродит недолго, известно, но в нём суть земных смертей.
У тебя ж есть зуб кощеев, истребить пора злодеев.
Изотри зуб в порошок и развей его над полем,
где витает Смерти рок, где костей набралось вволю,
тем изгонишь Смерти грусть и очистишь землю Русь.

Но Царапыча злодея, коль не дал Земле смертей
в сроки те, что был Кощеем, Я всей волею Своей
смерть прощу и Кошки Симы, и Кота Моёго Тимы.

Только станет он котенком, и его на воспитанье
ты возьми: и песней звонкой, и любовью дай питанье
для души пока незрелой и живущей только телом.
А теперь ступай и смело то исполни точно дело!”


* * *
Вновь кружит веретено и с небес спадает вниз,
ну, а с ним и заодно Кот Баюн на нём повис.

На краю стоит земли
он, где кости полегли.

Перетёр Кот зуб камнями в тонкий-тонкий порошок
и орлиными перами пыль развеял сколько смог:
и на север, и восток, и на юг, да и на запад,
а в уме: “Домой бы драпать!”

Но случайно поперхнулся, чуть вдохнул он пыль от зуба,
и упав, в калач свернулся… Может наш Баюн дал дуба?
А меж тем денечек третий уж лучом заката светит.

Кот Баюн лежит без чувства, об него котёнок трётся.
Знать б врачебное искусство, да откуда то возьмется?
Распушил котёнок хвост и задел Баюнов нос!

От щекотки тот чихнул, тем из носа выдул пыль,
и на небушко взглянул и очнулся, вспомнив быль,
что ему пора спешить, чтобы к сроку дома быть!

Он котеночка в котомку, сам вскружил веретено
и помчался, время скомкав, с лучом света заодно.

Вмиг пред ним строенье храма, где вершится жизни драма…

В колокольне плачут звоны, и грустят, рыдая, все…

Продолжают похороны, не ждя добрых уж вестей.

Стоит  гробик  с  Кошкой  Симой, рядом — гробик  с  Котом   Тимой…

Горят свечи, и с кадилом отпевания обряд
Кот Василий вершит мило, свечи яркие горят…

Вдруг в открытое окно заскочил Баюн шальной!
Он к гробам подходит быстро, брызжет смертною водицей
их обоих, а затем живой водой орошает в гробу лица…

Что потом творилось там, не всем верилось глазам!

Встала Кошечка — красива, Тима вспрыгнул — мудр и юн,
и на всех глядят счастливо – счастлив и кошачий люд.

Так любви и дружбы сила в Землянск радость возвратила.

Я не буду слогом строк все описывать дословно,
но на следующий денёк была свадьба, безусловно.
Напоили там меня, словно сивого коня
не шампанским и не водкой, а простой живой водой,
чтоб я был всегда и четко очень-очень молодой,
и вторил вам вновь и вновь: сказка – правда и любовь!

Да, забыл ещё сказать, что зима весной сменилась –
стал и ландыш расцветать, да и вишенки со сливой…
Ведь, где есть Любви рассвет, там зимы и мрака нет!

А зерно то золотое, что у Бога побывало,
возросло листвой живою, да и райским древом стало:
одна веточка с малиной, а другая-то с калиной,
третья с яблоком, иль грушей – любой плод бери и кушай!

Съешь, и все плохие чувства превращаются в Любовь –
в этом ангелов искусство и безбрежной Жизни новь,
там, где сказка –  это –  правда, что наступит, верю, завтра!