Евгений Онежин СЛОН

Глава четвертая

«Есть предел для печали,
но нет для тревоги!»
        Плиний Младший


1,2,3,4,5,6
………………………….
………………………….
…………………………..

7
Чем меньше Родину мы любим,
Тем больше мы клянемся ей.
И тем ее вернее губим,
Чем более накал страстей.
Донос, бывало, голословный
Рукою пущен хладнокровной,
Всем о врагах везде трубя –
И это племя истребят!
О, эта мерзкая забава,
«Врагов» бичующих крестьян!
Погромы храмов христиан –
Все для величия и славы
Вождей – народных мудрецов
И для карьеры подлецов…

8
Им так привычно лицемерить:
В своем уме держать одно,
А нас стараться всех уверить,
В чем разуверились давно.
Всех нас держать на подозренье,
Уничтожать сопротивленье,
Используя любой навет.
«Грехи» давно минувших лет.
Кого не утомят угрозы,
Проклятья, клятвы, вечный страх,
Доносы на семи листах,
Допросы, пытки, зеков слезы,
Насилье тюрем, лагерей
И горе наших матерей.

9
Так точно думал наш Евгений.
Он с самых юных своих лет
Не ведал никаких сомнений
Кто был виновником всех бед.
Обычной жизни он лишенец,
Для всей державы отщепенец –
Был в детском доме не любим,
В тюремной камере томим,
Под гнетом лагеря режима
Чуть не пропал в глуши лесной,
Где жизнь его «хранил» конвой,
Где все насильем одержимы,
Всегда был чистым белый снег.
Как тут решиться на побег?

10
Давно он женщин не влюблялся,
Перебивался как-нибудь:
Откажут – мигом удалялся,
Утешат – говорил, забудь!
Он находил без упоенья
И оставлял без сожаленья.
Чуть помнил их и страсть, и злость.
Столь редко равнодушный гость,
Он к ним на ласку попадался.
Но получив письмо с утра
Онежин ждал, когда пора
Настанет, сразу к ней подался.
И сам не зная поутру,
Где встретит Таню ввечеру.

11
Но побывав в бараке Тани,
Онежин растревожен был
Ее последним испытаньем
И к ней в санблок тотчас отбыл.
Там видит он Татьяны милой
Болезни тень и вид унылый,
Как будто снится страшный сон.
В раздумье погрузился он:
Страх за судьбу души невинной
Им на минуту овладел.
И обмануть он захотел,
Употребив прием старинный.
И мы в палату полетим,
Где встретилась Татьяна с ним.
 
12
Минуты две они молчали.
И вот Онежин подошел,
Спросил ее: «Вы мне писали?..
Как только я письмо прочел –
Душ и доверчивой признанье,
Все ваши девичьи страданья,
Забросил все свои дела.
Мне ваша искренность мила.
И, уважая ваши чувства,
Я обмануть вас не хочу
И за нее вам отплачу
Признаньем, также безыскусным.
Примите исповедь мою,
Ее на суд вам отдаю.

13
Признаюсь, вашим верным другом
Я по неволе бы хотел
И был бы любящим супругом,
Коль жребий нам бы повелел.
Когда б семейною картиной
Пленил бы вас на миг единый –
То верно, кроме вас одной
Невесты не искал иной.
Но вижу я финал печальный:
Вы, помня книжный идеал,
Увидите, что зубоскал –
Не более, поэт реальный.
Я в зоне дал себе зарок,
Суровый получив урок.

14
Нет, я не создан для блаженства,
Ему чужда судьба моя.
Сомнительны те совершенства,
Что вами удостоен я.
Все это вызвано разлукой,
Которая почти что мукой
Является пока для вас.
Узнав поближе, вы тотчас
Начнете поиски сквозь слезы
Черты Гийома моего.
И не найдя во мне его,
Осудите намного строже.
И самый строгий Гименей
Нас не удержит пару дней.

15
Что может быть на свете хуже
Четы, где вольная жена
Скорбит о заключенном-муже
И днем, и вечером одна.
Где сын (иль дочь) отца не зная,
Врага народа проклиная,
Всегда нахмурен, одинок
Лишь потому, что лжи поток,
Насмешки в школе окружали.
Хотели жизни вы такой,
Когда с наивной простотой,
С большой надеждой мне писали?
Мне жребий выпал здесь простой –
Как вор я буду холостой.

16
Мне на свободу нет возврата,
Нет светлых дней в моей судьбе.
Готов быть здесь я вашим братом,
Поверившим письму-мольбе.
Пройдут год-два, но ваше дело - 
Я говорю об этом смело,
Бессмысленный и жалкий вздор
Рассмотрит новый прокурор –
Свободу обретете снова.
Вам быть любимой суждено,
Полюбите вы снова, но…
Послушайте и зека слово:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства, и мечты свои».

17
Так успокаивал Евгений.
Сквозь слез не видя ничего,
Едва дыша, без возражений
Татьяна слушала его.
Он гладил руку ей. Покорно
И, чувствуя, что благотворно
Тепло Онежина лилось
(был ласков, нежен ее гость!)
Татьяна молча возлежала.
Поблагодарив его кивком –
С ней поделился он пайком,
Она молитвой осеняла.
Мы помним бога иногда,
Когда нагрянет вдруг беда.

18
Как вы находите, читатель,
Не очень мило поступил
С больною Таней наш приятель?
Быть может лучше б подлечил
Признанием, пусть даже ложным?
В той тяжкой жизни все возможно.
Но не щадил он никого;
Враги его, друзья его
(что может быть одно и то же!)
Его честили так и сяк.
Родных имеет в мире всяк,
Но от родных спаси нас, боже!
Таких, как наш отец родной,
Воспетый песней не одной.

19
А что? Да так… я вспоминаю
Святые юные мечты.
И лишь сегодня замечаю
Следы презренной клеветы,
Вдруг анонимщиком рожденной
И сослуживцем ободренной,
Творившим черные дела,
Чтоб черная икра была
У тех, которые с улыбкой
В кругу порядочных людей
Под стопочку и без затей
Закусывают красной рыбкой.
Совбес, откормленный икрой
Для них всегда отец родной.

20
Совбес высокоблагородный,
У вас такая есть родня?
Позвольте, если вам угодно,
Еще добавить от меня:
Мама всем, бесспорно, мама,
Но шеф на службе – это папа!
Которому должны внимать,
Любить, как собственную мать,
Не меньше, чем «отца народов».
Его с подарком навещать
И с днем рожденья поздравлять,
Чтоб он в любое время года
И день, и ночь, и каждый час
С заботой думал бы о нас…

21
И все ж любовь красавиц нежных
Надежней дружбы и родства.
Она жива в слезах безбрежных,
Любовь во всем всегда права.
Всегда так было. Вихри моды
Нигде .не сделали погоды.
Любовь – безумия поток -
Лишь временный сердец порок.
И в зоне поиски супруга
И статус зековской жены
Для женщины всегда важны.
Быть даже временной подругой
Готова здесь всегда она,
Любовью шутит сатана.

22
Кого ж любить, кому же верить?
Пред женщиной вопрос один.
В какие постучаться двери?
Кому открыться из мужчин?
Кто семена любви посеет?
Кто сердце женское согреет?
Кому преграды не беда?
Любовь жива везде, всегда!
Но в зоне ждет ее насильник.
А с ним неравная борьба –
В чужих руках ее судьба.
 В руках бандюги в лесу зимнем,
Где перед ним одна она
Как беззащитная сосна.

23
Что было следствием свиданья?
Увы, нетрудно угадать!
Любви безумные желанья
Не перестали осаждать
Больной души, печали тяжкой
И вот одна, в ночной рубашке,
Татьяна бедная лежит.
Ее постели сон бежит.
Здоровья нет – ей все не в радость:
И относительный покой,
И нет надежды никакой –
Растает тихо Тани младость.
Так гасит тонкой свечи тень
Чуть нарождающийся день.

24
Увы! Татьяна увядает,
Бледнеет, гаснет и молчит,
Душа от ужаса кричит.
Лекпом качает головою,
Пытая Таню: «Что с тобою?»
Пора бы выздороветь ей
И лазарет забыть скорей.
Не поражу воображенье
Картиной Таниной любви,
Оставлю с нею визави
Лекпома я без сожаленья.
Прощу простить, я так люблю
Татьяну милую мою.

25
День ото дня плененный боле
Баландой Ольги молодой,
Владимир в тягостной неволе
Был слаб и телом, и душой.
Он в мыслях с ней. В ее покое
Они сидят на людях двое;
Они в лесу крутой тропой
Украдкою идут порой.
И что ж? любовью утомленный,
Почти сгорая от стыда,
Он только смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный
Ее в одежде обнимать
И нежно в щечку целовать.

26
По памяти читает Оле
Испанский плутовской роман,
Который нашумел на воле,
Где современный «донжуан»
Флиртует с дамой три страницы;
Любви греховной небылицы,
Опасные для сердца дев
Он пропускает, покраснев.
Уединяясь от всех далеко,
Они над самою водой
На ствол березки молодой
Глядят задумавшись глубоко.
И в ней он парус вдруг ладьи
Узрел от берега вдали.

27
Бежать отсюда прочь! И дома
Пожить бы с Ольгою скорей!
И план обхода всех кордонов
Поспешно посвящает ей.
И в ней рисует ей картины
Преодоления пучины.
Его фантазия легка,
Сродни полету голубка:
«Я прочту для тебя стихи,
О стране, где не пахнут цветы,
Не шуршат по весне листы,
Не поют по утрам петухи»
В журнале тиснут рифмы след,
Он счастлив, хоть и счастья нет.

28
Конечно вы и не видали
В неволе вышедший журнал,
В котором зеки обсуждали
Что и о чем кто написал.
Согласно норм правописанья,
Официальное изданье
«Хозяином» разрешено,
В инстанциях утверждено.
В нем на обложке вы прочтете
Тисненье золотое – «СЛОН»
И через лист вождю поклон.
(формально он и здесь в почете!)
«Кто любит более меня
Пусть пишет далее меня!»

29
Здесь на рисунках вы найдете
Звезду, серп-молот и цветы,
Тут непременно вы прочтете
Любви несбывшейся мечты.
Найдется тут поэт армейский,
Что с подковыркою злодейской
Стихами рубит лес шутя,
А щепки в сторону летят.
Спокоен будучи душою,
Что только тут уместный вздор
Не привлечет надзора взор.
Излиться можно пеной злою:
Никто не станет разбирать,
Статью за рифмы подбирать.

30
Теперь разрозненные книги
Журнальных зековских страстей –
Страданья, радости, интриги,
Попали может быть в музей.
А может спрятаны проворно
Под страхом власти той покорно
В подвалах под большим замком,
Пусть сохранит их нам закон
Потомству память этой драмы,
Которое журнал найдет
И Невского стихи прочтет –
Любви признаний стенограмму.

31
Поймет ли то как Невский пишет
Супруге – Ольге чуть живой.
Он сам уже едва ли дышит,
Уже исходит мокротой.
Нет, не не заметит, не услышит,
Что ветерок его колышет
Вдвоем с любимою женой,
Единственной, душой родной.
Но он – Поэт. И вдохновенный
В порыве сердца своего
Поет, бог ведает, кого.
Того, кем более презренный.
Представить не могу себе
Такой покорности судьбе.

32
Но тише! Надзиратель строгий
Повелевает бросить нам
Писать о жизни сей убогой,
Молить свободу сим рабам.
Он требует: «Не смейте плакать
И все одно и то же квакать,
Жалеть о прошлом, о былом.
Довольно! Пойте о другом!»
И мы поем как нам укажет
Совбес, который прочитал
И разжевал нам «Капитал»
И мы идем, куда прикажет:
«Куда, товарищ?! Не туда!»
Пишите письма, господа…

33
Как нам писатели старинны
Писали оды столь давно,
Так вы торжественные гимны
Пишите. Нам ведь все равно
Воспомнят внуки панегирик,
Что замастырил платный лирик,
Воскликнув: «Древний дуралей
Был, верно, первый из вралей».
Потомков мнение ничтожно
Для всех, чья совесть нечиста,
Кто бьется насмерть за места
Поближе к солнцу, где бы можно
Свои приказы издавать,
Притом ничем не рисковать.

34
Певец своей любви невинной,
В волненье буйных дум своих,
Владимир и писал бы гимны,
Да Ольга не читала их.
Поэт, ты песен русских, слезных,
От безысходности морозных,
Что души смертных леденят,
Едва ли слышал. Тех ребят
Кто написал в обиде кровной,
Не знающих грехов своих,
Уже мы услышим их –
Всех поглотил ГУЛАГ огромный:
От сопок Черной Колымы
До лагерей лесной Тотьмы.

35
Но где предел моих мечтаний?
Скажу вам просто, без затей –
Читать стихи не только даме,
Венцу фантазии моей.
Да после скудного обеда
Ко мне забредшему соседу.
Не про цветочки на лугу -
Я описать их не смогу.
Ужасной жизни промежуток,
Трагедией страны томим,
Пытаюсь дать пером моим
Пейзаж страны, что был так жуток.
Так много наломали дров –
Для всех тяжел был и суров…
 
36,37
Но где Онежин? И опять я
Терпенья вашего прошу;
Его заботы и занятья
Вам непременно опишу.
Евгений, будучи эстетом,
В седьмом часу зимой и летом
Вставал со всеми. Налегке –
На завтрак с ложкою в руке.
Он пил вприглядку вместе с чаем
Баланду миску, где крупинка
Плыла космической пылинкой,
Где чай, где суп – не различая.
И пайкой хлеба наслаждался,
Если такою награждался.

38,39
А после на развод бригадный,
Где по команде: «Шаг вперед!»
Пятерками, ГУЛАГ отрядный
Посчитан весь, взят на учет.
Над каждым здесь сержант ретивый:
Для всех работа – были б живы.
Работа до седьмого пота,
Чтоб думать не было охота –
Вот жизнь Онежина простая.
И нечувствительно он ей
Предался. Теплых летних дней
Уж по привычке не считая.
Часы здесь жизни нелегки
И дни свободы далеки.

40
На Крайнем Севере и лето –
Карикатура южных зим:
Мелькнет и нет…но есть примета –
К зиме по слякоти скользим.
Светило под гору упало
И сердце зека задрожало.
Сменила ночь полярный день,
Исчезла солнечная тень,
Но лампа в луже отражалась.
Преодолев сплошной туман,
Судов последний караван
К причалу крался. Приближалась
Для зека страшная пора –
Смертельна в обуви дыра.

41
Встает заря во мгле холодной
И шум воды везде умолк.
А зек с бригадою голодной
Полураздетый, злой как волк.
Мороз почуя все тревожны
И поневоле осторожны:
Мороз – всех горестей пастух.
А тут еще пронесся слух,
Что меньше будет пайка хлеба.
И на работе лишь костер
Спасает зека. Как ковер
Лежит повсюду снег до неба.
И дня уж нет, во мраке ночи
Срок зека может стать короче.

42
И вот уже трещат морозы,
От холода хоть слезы лей.
Здесь оправдались все прогнозы:
«Жизнь станет лучше, веселей!»
Природа радужней, чем летом –
Невестой в белое одета,
Но как возрадуешь народ,
Когда вокруг лишь снег и лед.
Согреться где? Вопрос тяжелый
Для всех, кто лес рубить идет,
По пояс по снегу плывет,
К тому ж еще босой и голый.
Вопрос нелегкий и для тех,
Кто здесь одет в дубленки мех.

43
Что делать в зоне вэту пору?
Гулять? Но зеки той порой
Невольно докучают взору
Едва прикрытой наготой.
Сквозь наготу мороз суровый
Кует и гнет  дугой, подковой.
А тот и так едва бредет,
Того гляди, что упадет
И не придет в барак родимый.
Читать? Все зная наперед?
Не хочешь – выходи в народ,
На нары голодом гонимый.
Здесь при желании ты все ж
Себе занятие найдешь…


44
Онежин - озабочен ролью,
Вдался в пленительную лень.
Вкусив сухарь в присыпку солью,
Что дал ему минувший день.
Пока в искусство погруженный,
Сидел на лавке отрешенный –
Была блаженная пора,
Он отдыхал уже с утра.
В воскресный час досуга редкий
Был страх оставлен, быт забыт.
С буржуйкой рядом стол накрыт.
Евгений ждет, придет ли Невский, -
Хотел чайком его согреть
И вместе роли посмотреть.

45
Орлом иль решкою монета
Определяет жизнь давно.
Нет исключений для поэта,
Ему иного не дано.
На Соловках блистала сцена –
Любительской игры арена.
Онежин пишет для нее –
Душе бальзам и мумие.
Орлом монета выпадала:
Артисты – лучшие друзья,
И КВЧ почти родня –
От многих решек ограждала.
Здесь столько выдано стихов,
Их был сюжет давно не нов.

46
Как правило, довольно грубый
И непонятный что к чму:
Двуглавый пес оскалозубый
Летел по воздуху в тюрьму.
Летучей мыши он подобен,
Кусаться вроде не способен.
Но вслед несется дикий вой.
Так многочисленный конвой
Сопровождает зека-друга.
Овчарка – в радости, в беде
С тобою навсегда, везде –
Не бросит, верная подруга.
Готова разделить досуг,
Да здравствует овчара-друг!

47
Но чай остыл. Ночной порою
 В стакане он как золотой.
И вот с холодною струею
Явился Невский. Теплотой
Буржуйка дышит. Горка чурок,
В нее уходит. Чайник чуток
Уже шипит среди стола.
Беседа у друзей пошла.
Такие дружеские враки
(и при отсутствии вина
она быть может не скучна!)
полезнее идейной драки,
Хотя ее предвижу я.
Но вот беседуют друзья…

48
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга, женушка твоя?»
- налей еще мне полстакана,
Хорош чаек! Жена моя
Пока жива, сказать велела:
Татьяна вовсе захирела,
Тоской ее сдавило грудь.
В больницу к ней когда-нибудь
Приди. И тем ее обяжешь.
А то, мой друг, суди ты сам6
Раз приласкал ее, а там
Уж носу к ней и не покажешь.
А для нее ты как бальзам,
Пилюля жизни и нарзан.

49
«Я?» - Да, Татьяна именины
В субботу будет отмечать.
Она больна, но нет причины
Ей день рожденья отменять.
«И много будет там народу?»
Она не любит шума сроду.
Там будут близкие друзья:
Ты будешь, Оленька и я.
Лекпом ей сделал одолженье:
Немножко спиртом оделил,
Гренок завхоз ей насушил,
Есть мед – соседок угощенье.
Пусть ангел там побудет вновь,
На крыльях принеся любовь.

50
Но грустно было: на неделе
Он ожидал этапа срок
И мысли черные довлели,
Неотразимые как рок.
Его и Ольгу ожидали
Разлука? Хлопоты? Печали?
Лагпунктов мрачная среда –
Цепь пересылок, поезда…
Меж ними вновь враги Гимена,
Семейной жизни и картин.
И снова он, как перст один?
Зимой опасны перемены.
И потому нахмурен он –
Разлукой с Ольгой возмущен.

51
Он был любим, по крайней мере
Себя он в том уговорил.
В любви блажен и предан вере,
Он сердце Ольги покорил.
Нашел покой в сердечной неге
В убогом лагерном ковчеге
Он, отбывая срок-налог,
Ее в сей жизни уберег.
Но жалок тот, кто все предвидит,
Чья слишком ясна голова,
Кто все призывы, все словак
И на свободе ненавидит.
Чье сердце лагерь остудил
И приговор свой утвердил.