Трава-мурава

        Поэма 
                Маме, папе, своим первым соседям –
                п о с в я щ а ю.
                1
Жизнь – кара и награда.
А время как бежит…
Хотя не всё здесь – правда,
Но нет ни капли лжи!

            * * *    
Возникает неожиданно
Грусть и память о себе,
О своей, ещё невиданной,
Неразгаданной судьбе.
Что ждалась – не проворонить бы!
А сбылась ли? Кто ж поймёт!
Той, что детскими ладонями
Укрывалась от забот.
Детство, детство, ты ответишь ли
Из какого бытия,
Из каких богатств и ветоши
Возникало наше «Я».
То смешное, то печальное,
В сибаритстве и борьбе
«Я» – сверхиндивидуальное,
Непонятное себе.
Не даёт ли совесть трещины?
Не сбиваюсь ли с пути?
Всё ли, что душе завещано,
В мир смогло со мной прийти?
И забота разгорается –
На щеках стыда огонь,
И глаза прикрыть старается
Огрубевшая ладонь.

                2
Дом разбирают по бревну!
Свернула – мимо не прошла.
Наличник – досточку нашла,
Слезу смахнув, щекой прильну.
Ты, щепка, в жизни что-то значишь!
Шершаво на лицо легла…
Мальчишка:
- Тётя, что ты плачешь?
- Жаль дом. Я в детстве в нём жила.               
               
                3               
Дом  «институтский» - восемь квартир
Серый дощатый забор,
Возле забора – помойка, сортир.
Травкой заросший двор.
Ряд незатейливых сараюх,
Погреб с глиняной горкой…
В этом краю – вонь, отрада для мух –
Смешана с запахом хлорки.
Но отойдёшь под кленовый шатёр,
Сядешь за столик на лавку…
Ты – наш курорт, наша здравница, двор,
Мне не забыть твою травку!
До института – рукой подать,
В центре живём как-никак!
Парк, магазины, кино и театр…
А за забором – овраг.
Зимние горки… На санках друзья
С гиком летели гуртом!
Хрюкает сыто в сарае свинья…
В городе, в центре живём!

                * * *            
А природа меняется.
Или я не права?
Что-то редко встречается
Мне трава – мурава.
Помню в детстве курчаво
(Чуть асфальт отвернёт),
Где забор, где канава
Эта травка растёт.
Вьётся! Серые плеши
Устилает ковром.
И бежать по ней легче
Босиком, кувырком!
Двор наш весь устилала.
Мы в разгар летних дней,
Постелив одеяла,
Загорали на ней.
Копошились букашки
Перед самым лицом,
Листья травки – мурашки
Завивались кольцом.
Мягкой зелени ласка
Приникала плотней.
Это -  быль или сказка?
Сколько лет, сколько ж дней?..

               * * *         
На дворе – трава,               
На траве – дрова.
Под толстыми поленьями               
Привяла мурава.
Печное отопление…
От стуков топора
Проснулось население
И дома, и двора:
Захлопали окошками,
Допел свой храп сосед,
И потянулась очередь
В дворовый туалет.
В сараях квохчут куры
Заблеяла коза…

Пишу почти с натуры:
Мой двор стоит в глазах.
И дом наш двухэтажный,
Как парусник, плывёт 
Туда, где дорог каждый,
Кто там тогда живёт.

               4             
Я думаю, как это можно?
Никто никому не мешал,
Хотя и не жил осторожно,
Готов был на спор и скандал…
Но, вспыхнув, обид не хранили,
А высказав, выкричав страсти,
Назавтра притихнув, забыли,
Смирились под тихое «здрасьте».
Всё знали про тех и про этих,
Соседствуя, восемь семей,
И бегали стайкою дети,
Поди разбери кто тут чей!
Все босы и белоголовы,
И возраст считай что один.
Профессорский Юрка бедовый
И Вали уборщицы сын…
От ситцевых платьиц девчонок
Наш дворик пестрит, как цветник.
И взгляд из-под чубчиков, чёлок
Невинен и чист, как родник.

               * * *               
О, сегодняшние дети,
Телевизорная рать!
Весь позор, что есть на свете,
Вам успели показать:
Кражи, секс, убийства, пытки,
Лёгких денег сладкий звон…               
С вялой скоростью улитки
К  вам ночной вползает сон.
Не напели песен птахи,               
Не читала сказку мать.
Телевизорные страхи
Загоняют вас в кровать.
В школах на уроках томно,
В переменах бой кипит!..
Кто во всей стране огромной
Детям детство возвратит?
Чтобы ласково, спокойно,
Постепенно в жизнь входить,
Не готовить к смертным войнам,
С преступленьем не сводить?!.

               * * *               
Тополиному пуху
Догорать на лету…
Мы играли в «войнуху»,
Ловко били в лапту,
Уходили в походы
До пещеры – в овраг,
На сады-огороды
Налетали впотьмах.
Хлеб, конфеток горошины
Раздавали, делясь,
А слова нехорошие –
Шепотком и смеясь…
Озорные, лихие,
Во дворе – до луны!
Юной дружбы стихия…
Ей поныне верны.
В жизни связями новыми
Наводились мосты,
Но со всеми «дворовыми»
Я и нынче на «ты».
Да, иные далече,
А иных вовсе нет…
Жизнь, круша и калеча,
Гонит камушки лет.
Старики улетают,
Словно клин журавлей,
И ровесники тают
Всё верней, всё скорей.
Но пока не настанет
Мой предел, мой черёд,
Пусть рука не устанет,
До конца доведёт
Эту повесть о детстве,
Где добро – во главе,
При счастливом соседстве               
На траве – мураве.
               
                5               
То ли это Днепр ревёт и стонет?
То ль шумит сурово Брянский лес?
Будоражит баритон Афони
Слух и нервы, разносясь окрест.
Пению Орфей наш не учился –
Пел по-деревенски широко.
- Во, даёт Афонюшка!               
                -  Напился…   
- Что ж, суббота для него – закон.
Да, неделя - трезвость и работа,
Тихий уважительный жилец.
Но пришла Афонина суббота,
И затишью буднему конец!
Он в войну недаром партизанил –
Лихости ему не занимать!
Выпьет и, шалея, жёнку Паню
Начинает по двору гонять.
- Что он – ненормальный? Что лютует?
Снова будет Панька в синяках!
Всем известно: он её ревнует,
Чувствует, что ходит в дураках.
А она – румяна, черноглаза,
Ласкова, лукава и бойка,
Знает что-то про себя, зараза,
Потирая битые бока.
Что поделаешь, война сумела
Смять и покалечить мужика…
А она Афонечку жалела:
«Рана потяжельше синяка».
И приняв заслуженную порку,
Чтоб его ульстить и обласкать,
Деньги на утешную «четвёрку»
Бегает к соседям занимать.
Мама скажет: «Ну, не наше дело.
Он изранен весь… Война – не мёд…
Как же ты мне, Панька, надоела!»
И, вздыхая, деньги ей даёт. 

                * * *               
Афонька, спьяну, может быть,
Что спросишь с дурачка!
А приучил козу курить –
В ноздрю совал «бычка».
И с папиросою в носу
Шагала гордо Зорька.
- Ах, паразит! Сгубил козу… -
Вздыхала Паня горько.               
Смеялся двор: - Сдурел сосед!
Вот укурил, оторва!
Но прав минздрав – куренье вред.               
И Зорька сдохла скоро.
Я горькую лила слезу
По ней, рабе окурка.
И Пане не забыть козу –
Пошла на коврик шкурка.
Афоня дворником служил –
Не пыльная работа.
- Я ж с Зорькой, Панечка, дружил!
И ей курить охота.
А ну-ка, ты, поешь траву,
Ни молочка, ни мяса!..
«Бычок» от сердца оторву:
- На, покури, зараза!
Она меня за полверсты
Учуить и летить!
А если забредёть в кусты,
Кричу: «Иди курить!»
И тут же из любой дали
Прискочить, егоза!..
Да-а-а… понимаить соль земли,
Хоша бы и коза!
И Паня, всё простив ему,
Глядит, как в лик святой.
- Тебе б здоровье – по уму,
Ахонечка, родной!

                6            
Женька злится и плачет –
Оскорблён, задразнён!
С сорок третьего? Значит,
От фашиста рождён!
Лысый Карп веселится,
Хоть с другими не плох,
Дразнит мальчика «фрицем»
И кричит: «Хэндэ хох!»      
Было страшно и гордо:
Подойдя, мой отец
Бьёт с размаху по морде
И, сквозь зубы: «Подлец!»
Тот утих и смирился,
Промолчал, отошёл…
Папа к Женьке склонился:
- Не горюй, хорошо?
Твой отец партизанил
И погиб, как герой!
Папа лгал. Мы не знали
Женька чей…
                Женька свой!               
Он весёлый и верный,
Книжки любит читать
И ему в пионеры               
Скоро время вступать!
Он понятный, советский,
Он – дворовый наш брат!,,
Мой отец – мировецкий!
А Сапожников – гад!

                * * *               
- Начитался! Спятил, что ли?
… Стонет травка от лопат.
Женька, Юрка, Валин Толик
Отыскать мечтают клад.
-Мама! Этот дом старинный,
В нём купец богатый жил!
- Перестань, - вздыхает Нина,
Надо ж, что присочинил!
Злобный Карп стучит в окошко:
- Нин! Я и прибить могу!
В ямку их попала кошка,
Сам чуть не сломал  н о г`у!               

Мы с подружкой толстой Дусей
В грубый чёрный пузырёк
Несколько блескучих бусин
Затолкали и – в песок.
- Жень! Я покопаю в ямке,
Мы же всё-таки друзья!
- Нет, уйди! Мой клад – для мамки!
Никому копать нельзя!
- Ты ж стоишь!..
                -Устал, так сразу!..
Вдруг копнул – скрипит стекло,
Достаёт…
                Ура!!!  Алмазы!      
Я нашёл! Мне повезло!
- Молодец, -
                Я пячусь робко
К незахлопнутой двери.
- Женя! Там, в бутылке пробка…
-Что за пробка?
                -Посмотри.
Он из горлышка бумажку
Достаёт и развернул
«Женькин клад» – на промокашке
Пляшут буквы.
                – Кто надул?
Я вас всех!..
                И больше клады
Не искали. Пыл угас.
               
Кладокопская бригада
Двор ровняла целый час.               

                * * *               
Грустен мне и поныне
Свадьбы той ритуал:
Карп женился на Нине,
Женьке отчимом стал.
Во дворе под ракитой
Веселился народ.
Стол богато накрытый,
Каждый ест, пьёт, орёт!..
А на верхней ступеньке,
На втором этаже,
Плачет горестно Женька,
Не ребёнок уже.
Плачет скупо, без жалоб.
- Я стерпеть не смогу!
Лучше бы не рожала…
Я из дома сбегу!
Не сбежал, терпеливый
И к семье, и к судьбе…
Только стал молчаливым,
Замыкаясь в себе.
Всё я вижу: под клёном,
В книжку спрятав лицо,
На муравке зелёной
Он прилёг за крыльцом.

                * * *               
Карп на Север подался
Заработать всерьёз.
Чуть обжился, списался
И семью перевёз.
Мы не встретились снова
Никогда – никогда!
… Нина сделалась вдовой –
Приключилась беда.
Позвонила, рыдала…
- Петли жизненных троп –
Тайна, - мама сказала, -
Надо ж, Карп, а утоп!..

                7               
Ах, детство! Из твоих времён
Роскошный и радушный,
Вздымается ажурный клён,
Летит, как шар воздушный!
Под ним играла детвора,               
А в кроне – многоптичие!
Клён – центр двора, уют двора,
Его краса, величие!
Слепили столик мужики,               
Сражались в домино.
И семена, как мотыльки
В замедленном кино,
Летели, рея и крутясь,
Сухие семена…
Трава и дерево – вот связь
В ту даль, в те времена…

             * * *               
О, дерево, древо –
Зелёный костёр,
Ступенька на небо
Под звёздный шатёр!
Я ствол обнимаю,
К шершавому льну,
До ветки влезаю,
Держащей луну.
На кончиках листьев
Качается шар.
Как мягко струится
Оранжевый жар!
Потом улетает
В гряду облаков,
Белеет, мельчает
Сочит молоко.
Мне грустно. Покинув
Друзей и подруг,
Подвину под спину
Пружинящий сук
И таю, летаю
И рею, плыву…
Цветы собираю –
Созвездия рву.
Пунктиры мечтаний,
Параболы грёз…
Преддверье страданий,
Предчувствие гроз.
И словно оттуда,
Где небу я  - дочь,
Вдруг мамино:
                - Лю-у-да!      
Домо-ой! Уже ночь!..

                * * *               
Однажды на старом высоком мосту
Глядела в низину на камни.
Как птица, душой одолев высоту,               
Взмахнула крылами-руками!
Но страшно! Хватаюсь за ветхость перил!
Придётся ползти, если не дал Бог крыл.
Вдруг – голос. Конечно же, мама зовёт,               
Откуда звучит он? Откуда
Тягуче и звонко, знакомо плывёт
Тревожное, нежное:
                - Лю-у-да!   
Поспешно шагнула на голос родной –
Какая вела меня сила?
На месте, где только держалась рукой,
Обрушились в бездну перила!

Не надо богатства. Наследство одно
Пусть древом родства передастся:
Чтоб мне было так же, как маме, дано
Дитя защитить от несчастья.
Чтоб голос в пространстве сквозь время летел,
Чтоб звук донесла атмосфера
В минуту опасных событий и дел,
Как оберег выплеснув:   
                -Ве-е-ра!..               

 
                * * *               
То громче шелест крыл, то глуше,
Неразличим в пылу, в делах…
Живут летающие души
На привязи в людских телах.
О двух мирах напоминанье
И о свободе без границ - 
В снах детских силою сознанья
Лететь, парить подобьем птиц!
Я смело с лестницы ступала
В пространство.
                Ёжилась душа!               
Но не упала.
                Я летала,         
Вираж за виражом верша.
Взмывала ввысь с порывом ветра,
Парила в гуще облаков!.. 
И связь моя с природой крепла,
И берегла меня любовь.
Я видела свой бедный дворик,
Дом деревянный, как орех…
О, как удел бескрылых горек,
А крылья отняты за грех!
С годами гаснет крыльев сила,
К земле плотнее гнут грехи…
Но был полёт, как детство было,
И ты, душа, ты не бескрыла,
Я перья крыл моих дарила,
Они и есть – мои стихи…
   
                8               
Помню, как литавра глухо ухала,
Как развальным строем люди шли…
Грамоту, засиженную мухами,
Впереди торжественно несли.
Дом напротив – муравейник каменный,
Там народ суровый, заводской.
Грубый гроб на грузовик поставили,
Кто продолжил путь, а кто – домой…
Хоронили пьяницу – соседа
Одинокого Иванюка.
Я сказала:   
                -Юр, пойдём-ка следом. 
Бедненький, так очередь жидка!
Зимний холод проползал в пальтишки
Но шагали, увеличив строй,
Лет пяти девчонка и мальчишка
За угрюмой медленной толпой.
Всё пройдя: схорон, кутью, поминки
Прямо там, на каменном бугру,
Мы в открытом кузове машины
К дому подкатили ввечеру.
Там нас вопли и объятья ждали,
Сто вопросов, тысяча пинков!..
В первый раз за ближнего страдали,
Мы чисты перед Иванюком!

Ночью мама прошептала в ухо:
- Доча! Сердце так моё зашлось!
- Мамочка, прости!
                – я плачу глухо…            
Вспомню, и теперь, как в горле кость.

                9               
Неизбывна обида,
Если ты предана!
И жила тётя Лида,
Как монашка, одна.
Был жених довоенный
Кем-то оповещён,
Мол, трудилась на немцев…
К ней он шёл – не дошёл.
По заданью отряда
На машинке стучать,
Хоть не рада, а надо
Узнавать и спасать.
Ну, а личное… Что же,
Столько вдов и сирот!
Чем ты лучше? И строже
Сжат обидчивый рот.
Труд – спасенье от боли.
И, хотя не жадна,               
Как рабыня в неволе,
Надрывалась она.
Поросёнка кормила,
Завела огород…
Лет пятнадцать так было,
Без просвета… И вот,
Сталин мёртв. И свобода!
Канул лагерный страх.
Посреди огорода,
С тяпкой в грубых руках
Лида встретила снова
Ту любовь.
                Разыскал
И, не вымолвив слова,
На колени он встал.
А она ухмыльнулась:
Не простить, не прогнать.
От него отвернулась,
Стала тяпкой махать.
Хмурый день. Как сквозь сито,
Мелкий дождь моросил…
И жених, псом побитым,
Свой позор уносил.

Лида вешнею веткой
Ожила, расцвела.
От сестры многодетной
Племяша привезла
И, с неистовой силой
Любя пацана,
Жизнь ему до могилы
Посветила она.

Парень, ты не в обиде?
В безфамилье житьё.
Так и был – Коля  Лидин.
Так и будь – весь в неё! 

                10       
О, Берта, Фрида, Фира!
Вы живы ль? Где теперь?
Еврейская квартира –
Клеёнчатая дверь.
Жильцы менялись часто.
И что им не жилось?
Наверно, не для счастья
Там гнёздышко свилось…
Хозяйки – дамы разные
От лика до нутра.
Мужья, как по заказу,
Все три – профессора.

Иосифу и Фире               
(Ну, чем вдвоём не рай
В трёхкомнатной квартире?) –
Удобства подавай!
Они б спросили Паню,
Как вчетвером – в одной?
И как мальчишек в баню
Таскать под выходной,
Когда десятилетний
На баб во все глаза
Так зенками и светит!
А младший, егоза,
Едва не обварился
Из крана кипятком…

…Иосиф обратился
В дирекцию, в профком,
Но лучшего жилища
Представить не смогли.
Где глубже, рыба ищет,
А люди…
                Привели
Дороги к нам другого.               
Профессор – хоть куда:
Кудряв очкарик Лёва,
В колечках борода.
А Фрида, словно мрамор,
Бела и холодна.
- Венера, - шепчет мама, -
Как статуя, она!
Но этот мрамор снежный
В оправе чёрных кос,
С душой ранимо – нежной,
Мог таять, точно воск.
Хирург. С болезнью, с кровью
Как мягкость сохранять?

Додумалась Прасковья
Где деньги занимать.
А Лёва скуп. И брани
Не утаит стена.
- Да не ходи к ним, Паня!
Опять у них война.
- Пускай дурак серчает!
Их деньги любят счёт!
Он сколько получает?
Ну? А она ещё!
Единственная дочка…
Куда им столько тыщ?
- Ну, что ты мелешь, квочка!
Поди и поучись,
В профессора  пробейся,
Врачом хотя бы стань!               
- Ой, Зиночка! Не смейся!
- А ты не лезь к ним, Пань!
- Зин, в их квартире – чудо!
Ковёр, рояль, трильяж!..
Я к ней ходить не буду.
А ты пятёрку дашь?

                * * *             
Три  года бился Лёва
С интригами двора.
Гараж его бедовый
Ломали на «ура».
Он к вечеру поставит
Столбы по сторонам,
А ночью кто-то валит
Под гиканье и гам.
Он в туалет по следу
В галошах побредёт,
А юному соседу
Легко нырнуть вперёд!
Но какова причина,
Чтоб Лёву донимать?
- Богач! Купил машину!
Стал двор загромождать…
Ни с кем не подружился,
Не любит домино…
Ну, в общем, не прижился.
Не злой, не вредный, но…
История, не  н`о в а ,
Скорее, не  н о в`а.
Не вынес, сдался Лёва,
Хотя и голова.
Как уезжали – стыдно
Прощаться поутру…
И  улыбалась Фрида,
И кланялась двору.

              * * *               
Красивый, статный и высокий,
Сложён, как греческий атлет,
Темноволосый, синеокий,
Профессор в тридцать восемь лет!
Привёз семейство и… о, Боже!
Двор онемел. И что сказать?   
Была жена его похожа
Скорей на тёщу или мать:
Седа, как лунь, толста, как бочка,
Приземиста, рыхла, больна…
Держала за руку сыночка
Повыше ростом, чем она.
А муж, любовью озарённый,               
Смотрел на них, едва дыша!
Как в первый день в неё влюблённый,
Не дал ей сделать первый шаг
И на руках легко и резво
По лестнице её понёс…
Афоня, видно, не был трезвым –
Ни смеха не сдержал, ни слёз:
- Ха, во – жена! Она старее
Его годов на двадцать пять!
Но как же он её жалееть!
Сляза бяжить… Ядри их мать!

                * * *               
Прошли года… Мне нет причины
Корить судьбу. Живу давно,
Но чтобы так любил мужчина,
Я не встречала и в кино.
Что – красота? Над тайной бились
Поэты… Достоевский прав?

Но скоро в Берту все влюбились
За острый ум и добрый нрав.
Она с болезнями сражалась,
Как бы над телом вознесясь,
Не поддавалась, не сдавалась,
Всегда шутя и веселясь.
Щедра: подарки раздавала,
Приветит всех и угостит…
Но и её судьба сломала.
И до сих пор в глазах стоит:
Вся враз обвяла, ослабела,
Поникла головой седой…
- Война меня убить хотела –
Убила. Сын! Несчастный мой!
Нет, не пройти через мученья,
Через жестокость, страх и кровь,
Не изломавшись. И спасенья
Не подарила мне любовь.
Меня в концлагере два года
Готовили для шага в печь.
Но вот – победа! И свобода!
Не заморить меня, не сжечь!
Красивый молодой военный
Из ада вынес на руках
Мой полутруп иссохший, тленный:
Жизнь еле теплилась в глазах.
Он думал, что спасал ребёнка,
Мальчишку с головой седой…
А я – бездомная девчонка,
И – никого… Забрал с собой,
Отвёз в Орёл к сестре и маме,
Довоевал, и стали жить.               
Его любовь – и свет, и пламя,
Которого не погасить.
Я, книги многие читая,
Всё думала, что, видно, есть
Любовь на свете неземная.
А мне за что такая честь?
И вот – расплата мне за радость:
Сыночек! Сломлена судьба.
Болезнь его страшнее ада –
Безумья ад она сама!
Оплакивала Берта Костю
Живого, горше мертвеца.
Он полон был кипящей злости,
Тиранил мать, терзал отца,
Детей преследовал и мучил
Живую тварь: котят, цыплят…
И, чтоб лечить его получше,
В Москву уехала семья.

                * * *               
Жизнь не прожить без испытаний.
Живу, терплю и не пойму:
За что вся глубина страданий
Порой даётся одному?
За то ли, что душа иная
Так ослепительно чиста,
Что для себя не ищет рая
В миру, а зреет для креста?..
                11               
Дороги сердцу Корневы.
Дружба – тесней родства!
Корневы, думаю, корни вы
Для доброты торжества.
Кухня в квартире двухкомнатной –
Зал заседаний двора.
Здесь ознакомят с законами,
Действующими с утра.
Споры решат примирением,
Денег взаймы дадут,
Исповедь примут с терпением…
Скорая помощь -  тут!
Йодом коленки помазаны,
Вымыт расквашенный нос…
Накрепко тайной повязаны,
Кто сюда тайну принёс.
Я не припомню краше
Этой хозяйки… Стройна
Солнечна тётя Даша!
Голубоглаза она.               
Косы пшеничной короной,
Ямочки на щеках…
Образ советской мадонны:
Вон, и дитя  на руках!

Сводит соседей случай,
Метит судьба пути.
Маме подруги лучшей
Не привелось найти.
Всё обсуждалось: цены,
Сцены с добром и злом…

Муж её был доцентом,
И у самой – диплом.
Это звучало солидно!
Но простота – во всём.
Правда, она же -  лидер,
Признанный всем  двором.

              * * *               
В памяти добр и прекрасен,
Мягким покоем оъбятый,
Корнев.
              Наш дядя Вася,
Друг и советчик ребятам.
Был зимний вечер долгим,
Был матерьял наш хрупок…
Клеили цепи на ёлку,
Рыб из яичных скорлупок…
А за окошком тучи
Звёзды накрыли тенью.
Лампы настольной лучик –
Нежный помощник терпенью…

Полные  вдохновенья,
Вновь за столом, как в классе.
- Ешьте, ребята, печенье.
Занят ваш дядя Вася.

                * * *            
- И чем он занят вечерами?
Эй, мама! (Что она, не слышит?)
- Не всё ж ему возиться с вами!
Теперь он докторскую пишет.

Да, докторскую. Дочь качая,
Поспешно проглотив обед,
Весь отпуск, рук не покладая,
Тома и пробы изучая,
Корпит учёный - почвовед.
Вздыхает мама:               
                - Надо ж, пишет!         
Не замечает ничего!
Соседей будто и не слышит:
Не отвлекает крик детишек,
Не мучит музыка его!..
В свои бумаги погружённый,
Он как на острове живёт!
Вот, доча, кто такой – учёный.
Его не всякий и поймёт…

                * * *         
Это моему неверью вызов,
Что кино бывает на дому.
Корневы купили телевизор!
Всем двором прилипли мы к нему. 
Всё забыв: походы, драки, игры,
Чудом упиваемся сполна.
Смотрим неотрывно телевизор,
Где экран, как форточка окна.
Первый телевизор! Это счастье
Недоступно большинству из нас.
День ли, вечер – двери настежь:
                - Здрасьте!            
- Тише ты! Картина началась.
Тётя Даша семечек нажарит,
Каждому газетный даст кулёк.
- Не шуметь! Ведь дядя Вася занят.
В спальне пишет. Поджимает срок.

Что такое дружба? Поделиться
Всем, что есть. Последним. До конца.
Потерпеть, простить и потесниться,
Не состроив кислого лица.
Не забыть и не оставить в горе,
В счастье друга зависть не копить…
Так и жил наш дядя Вася Корнев.
Тётя Даша так привыкла жить.
Был учёный светлым человеком,
Встреченным на жизненном пути.
Но не одарён был долгим веком:
Раны, боль… - пришлось войну пройти.

И когда, склоняясь над бумагой,
Возомню, что все труды напрасны,
Сердце наполняется отвагой,
Зная, как работал дядя Вася!

                12               
- Тётя Зина, дайте патефон!
- На! Пластинки только не побейте!               
Мы – подростки, мы уже не дети…
Двор теперь не пляж, не стадион.
Травка, как зелёная заплатка,
Там, к забору ближе…
                Здесь земля
Утопталась.
                Это – танцплощадка.               
Пары, как при качке корабля,
Двигаются плавно…
                Реет танго -               
Музыка восторга и любви…
Им – шестнадцать!
                Щуплая ватага               
Зрителей – пристроилась в пыли.
Толик пастой побелил балетки,
Галя нос припудрила чуть-чуть…
Из дворов соседних (без билетов)
Молодёжь стремится заглянуть.
Танцы до полуночи!
                Интрижки       
На глазах притихшей мелкоты:
Кто в кого влюблён, кто – третий лишний…
Пыль столбом! Провалы темноты…
Танцы на цветном пятне оконном
Под пыльцой осыпавшихся звёзд.
Я смотрю на них с верхушки клёна,
Полная и зависти, и грёз…

Где вы, цвет пятидесятых? Где вы?
Разметали жизнь и время нас.
Бабушками стали наши девы.
Женихи… Кто болен, кто угас…

Коротко весеннее цветенье,
Только память добрая жива.
И волнует свежестью весенней,
Ласково кудрявясь, мурава.
Мурава! Растеньице земное,
Дружная семейная трава.
Неприглядность зеленью укроет –
Милосердна – потому права.

                13               
Пусть кто-то скажет:
                - Ну и что?            
Твои воспоминанья,
Твой дом, что как корабль, ушёл
В глубины мирозданья…
К чему всё это ворошить?
Чего всё это стоит?
Отвечу:
              - Я зову пожить               
В кругу моих героев,
Чтоб сохранить зерно добра,
Понять его природу.
Ведь жизнь обычного двора –
История народа.
Послевоенный скудный быт
Без поисков богатства,
Когда всех выживших роднит
Особенное братство:
Сочувствие, открытость, смех
Без злобы, без ехидства…
Жизнь, словно бы – одна на всех,
И радость общежитства.

                * * *               
Разобран дом по кирпичу,
По брёвнышку разложен…
Как над покойным, помолчу.
Душа ж молчать не может!
Пускай просты мои слова,
Но только бы не мимо!
Ведь правда, словно мурава.
Ура! Не – ис – тре – би – ма!

                * * *               
…И если есть рай, если мне он положен,
То он, этот сад – с нашим домом внутри,
С тем самым, на парусник старый похожим,
По улице Ленина, пятьдесят три.
В квартире четыре родители встретят,
Так празднично молоды, тридцать едва!
И наши соседи – большие и дети –
Заполнят наш двор,
                где – трава-мурава…