Мой Коля Рубцов

                Мой Коля Рубцов
     Много, удивительно много   зажглось,  отгорело  и погасло ут-ренних зорь и зорь  вечерних с той неповторимой поры, когда мы были молоды,  самоуверенны, мечтавшие о  личной поэтической  славе Пушкинских высот. Увы! Увы... Однако же...     Я говорю о великом русском поэте современности Николае Михайловиче Рубцове (1936  -  1971), об одном из  однокашников, чьи мечты осуществились.
     Не единожды знакомые литераторы, особенно молодые, про-сили меня поделиться с ними воспоминаниями о  моих встречах  с Николаем Рубцовым. Я рассказывал, как всё было, а на прось-бы написать воспоминания отвечал обещаниями. Ведь взятие автографов у знаменитостей, фотографирование с ними в об-нимку, написание о них воспоминаний – суета. За долгую жизнь мне довелось встречаться со многими выдающимися, легендар-ными личностями. Михаил Аркадьевич Светлов, Александр Три-фонович Твардовский, Сергей Владимирович Михалков, Юрий Васильевич Бондарев, Егор Александрович Исаев, Владимир Высоцкий, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Лео-нид Харитонов, многие другие. Но я не писал об этих встречах. Я помнил  истинное: «Помянут тебя  -  и  меня помянут». И не писа-лось. А потом подумалось, глядя на молодых:  Тот же Рубцов се-годня для  них -  легенда, и услышать, прочитать о нём  - прикос-новение к легенде. И решился. Тем более, что  воспоминания мои  -  отнюдь не елейное славословие. Пишу  как было, в отличие от некоторых «мемуаристов», которые якобы  застольничали с по-этом, учили его писать стихи, совершенствовать поэтическое мастерство и которые... в  глаза не видели Николая Михайловича.               
      Познакомился  я с Николаем Рубцовым в середине  шестиде-сятых годов в Москве, в общежитии Литературного института имени А.М.Горького, что на улице Добролюбова.  Кажется, Лидия Ивановна, исполняющая обязанности коменданта, выдала мне постельные принадлежности, указала  номер комнаты на  треть-ем этаже, и я пошёл обживаться. Открыл  дверь, увидел  круглый стол, несколько стульев, койки. Я занял  свободную  койку  в глу-бине  комнаты,  заправил  её и  прилёг  отдохнуть, уставший  за день   от столичной сутолоки.  Вздремнул.
     Внезапно с шумом  отворилась  входная  дверь,  и на  пороге  возник  невысокий  парень, похожий на подростка, хотя и с залы-синами. Он впился в меня недовольным взглядом  глубоких тём-ных глаз, шагнул от порога вглубь комнаты. Показалось, что  во-шедший  слегка... Голосом с хрипотцой достаточно   твёрдо  про-изнёс:
     - Я Рубцов! И пару мгновений спустя, добавил:
     - Николай Рубцов.
     Я сел  на койке, ухмыльнулся и снисходительно  проговорил:
     - Да? А я думал – классик, который дверь в помещение откры-вал ножкой. Рубцов  промолчал, потом спросил:
     - Ты кто?
     - Студент, как и ты, твой тёзка, сосед, - ответил я непринуж-дённо.
     Рубцов окинул меня, как  показалось, смягчившимся взглядом и спросил:
     - Меня знаешь?.
     - Наслышан о твоих чудачествах, - отвечал я сухо,  -  и с порт-ретным застольем с классиками, и с ружьём, оказавшимся заря-женным, и с выяснениями отношений в ЦДЛе... Я только что де-мобилизовался из Армии, где занимал офицерскую должность, - был командиром взвода, и взвод  считался  примерным  в диви-зии.  Естественно, нарушителей дисциплины я не привечал, про-винившихся наказывал. И здесь во мне всколыхнулось  внезапно  армейское.
     - Стихи твои читал, понравились, - добавил я, как бы оправ-дываясь.
     - Ладно! Потом поговорим, я спешу, старик, меня ждут. И, по-рывшись в тумбочке, Рубцов скрылся за дверью, а я уснул, сва-ленный гоночной жизнью столицы.
     Проснулся я от грохота, шума,  от голосов. Вспыхнул свет в комнате, и  я увидел Рубцова. Коля был  с  компанией, человек пять-шесть окружали его. Кто был  с  ним, я не знал. Это могли быть Михаил Шаповалов, Александр Черевченко, Анатолий  Пе-редреев, Игорь Шкляревский. Может быть, Станислав  Куняев,  Вадим Кожинов, а скорее всего  - начинающие поэты, видевшие в Рубцове будущую  поэтическую звезду и жаждавшие погреться в её лучах. Компания уселась за  стол  и началось застолье. с чте-нием стихов. Декламировались стихи, в том числе и Рубцовым  в ответ на просьбы  застольников. Читал  без подъёма,  без   души. Очевидно, ему не хотелось читать или эти стихи, или этим слу-шателям.  Сигаретный дым был удушаюшим.  Я в то время ре-шил, во что бы то ни стало, бросить курить. С великим трудом я удерживался от соблазна попросить у  гостей сигаретку. Но пере-силил себя и взмолился:  «Старики! Не курите ради Бога! Я бро-сил курить, а вы меня мордуете, соблазняете куревом»... За сто-лом притихли, потом послышался голос: «А ты вот на, закури, и вся недолга»...Потом послышался совет: «Ты, старик, намочи по-лотенце и накрой себе  морду.  Через мокрую ткань дым не про-ходит». Я встал, пошёл в умывальник, намочил  полотенце и, вернувшись в комнату, накрыл «морду». Когда вставал, узнал одного из поэтов. Кажется, за столом сидел Анатолий Передреев. Кажется. Через мокрое полотенце дым действительно не прохо-дил, и я  наконец-то уснул.
    Проснувшись утром, я увидел на койке возле двери Рубцова. Он спал, лёжа на спине, но спал, видимо, чутко. Я был злой из-за  полубессонной  ночи.
     - А что это за незнакомые стихи Есенина ты вчера читал?, - спросил я Рубцова. Я знаю каждую его строчку, а этих не слы-шал.   Он, не шелохнувшись, открыл глаза, помедлил и сказал:
     - Это мои стихи...  Похожи?  Я ответил: «Слегка, но ты не ду-май, это я со злости за «табачную» ночь. Вставай, пойдём в сто-ловку, посмотрим, как  лауреат  премии президента Ганы Джон Окай уплетает из кастрюли месиво из щей, котлеты, винегрета, компота»... Рубцов продолжал лежать. Я оделся и пошёл в сто-ловую. Когда вернулся, Коли в комнате не было. И я поехал в ин-ститут на лекции.
     Вечером Рубцов явился ближе  к полночи и опять с компани-ей.  Не мешкая, я пошёл в умывальник, чтобы намочить полотен-це…Повторилась ночь предыдущая.
     Так продолжалось некоторое время. И однажды я отправился к Лидии Ивановне и взмолился:
     - Ради Бога! Переселите меня в другую комнату. В этой курят, а я некурящий.
     - А в какой ты комнате, кто там с тобой? - настороженно спро-сила  озабоченная Лидия Ивановна.

     -  Рубцов, - сказал я подавленно.                               
     - Рубцов?! – изумилась она,  - ну ты мученик, истинный... Вот тебе ключ, иди на четвёртый этаж, где девчонки. Не бойся, они  не курят...Лидия Ивановна улыбнулась.
     С лёгким сердцем я поехал в институт, Там увидел Рубцова. Подошёл к нему.
     -  Всё, Коля! Я ушёл в другую комнату, на четвёртый этаж... На-доело дышать дымом... Рубцов окинул меня  равнодушным взглядом и процедил: «Скатертью дорога»...
     Мы  здоровались при встречах  в институте и в общежитии, на занятиях творческого семинара Егора Исаева, куда Рубцов при-ходил, попросив у Егора Александровича разрешения.Он  хотел перейти в наш семинар, но что-то не получилось. Когда заканчи-валось занятие, Егор Александрович вёл нас в ресторан «Минск», что на улице Горького, слегка перекусить, - знал, что голодные.  За столом продолжалось занятие семинара, читались стихи, об-суждались. Тогда же  мы услышали от Егора Александровича: «Рубцов  хороший поэт, а будет ещё лучше, если не пропадёт. Я  планирую издать  у себя его книгу стихов»... (В то время Егор Исаев был заведующим отделом поэзии в издательстве «Совет-ский писатель»). Мы, его семинаристы, конечно же, безоговороч-но верили каждому слову наставника, и с того дня посчитали, что Николай Рубцов будет поэтом «с Ивана Великого». Так оно и вы-шло.  Большое  видится на расстоянии…
     Но в институте  Рубцов  как поэт не выделялся.  Кумиром был Боря Примеров, поэт Божьей милостью из Ростова – на - Дону. Вечерами  на Добролюбова, перед общежитием, по требованию многочисленной толпы из студентов Литинститута, студентов Второго медицинского института, студентов МИИТа (Московский институт инженеров транспорта) мы  водружали Бориса на мас-сивную  парковую скамью на чугунных лапах и поэт, сжав кулаки перед собой,  виновато улыбаясь, как бы оправдываясь перед застывшим в ожидании многолюдьем,  раскованно, вдохновенно читал:
                Крыльями взмахнут баяны
                И ударят в небеса,
                И повиснут, как туманы,
                Над   садами голоса...
взвивалось над вечерней столицей. После каждого прочитанного Борей стихотворения воздух сотрясал  одобрительный рёв вос-торженных  любителей  поэзии.  И было радостно, искренне ду-малось, что  без стихов нет жизни. Коля Рубцов был в числе слушателей.
     Вспоминается  Вечер интернациональной поэзии в актовом зале Литинститута. Читали свои стихи на родном языке, затем подстрочники  прочитанных стихов  - на русском  Лайма Якушко (Прибалтика), Ага  Алиев  Лачынлы (Азербайджан),  Кацик Гевор-кян (Армения) ,Кельдихан Кумратова (Северный Кавказ), Роберт Винонен – переводы с финского, поэты из других республик Со-ветского Союза. А перед этим выступили с трибуны руководите-ли института  - ректор В.Ф.Пименов, А.Михайлов, В. П. Друзин. Вышел на трибуну и поэт старшего поколения Д. К- ёв. Он рьяно хвалил стихи Рубцова,  определяя их как гениальные, а Коля во весь голос крикнул ему: «А сам –то ты пишешь хреновые стихи!». Оратор стушевался, втянул голову в плечи и молча сел в прези-диуме. Рубцов сидел впереди меня. Я прошипел ему в ухо: «Ко-ля! Если бы это было не в актовом зале, я бы»...
     - Что - ты бы?, - полуобернувшись, - спросил Рубцов насторо-женно.
     - Он же тебя хвалил!.. На что Рубцов ответил:
     - Он обязан меня хвалить!..
     Конечно же, вспоминается  наш выпускной. В актовом зале ин-ститута  в президиуме сидели ректор, заместители ректора, ста-рейший преподаватель  Валерий Петрович Друзин,  пензяк.  Вру-чал дипломы легендарный  писатель, который первый написал о Зое Космодемянской в очерке «Таня» Владимир Германович Ли-дин(1894  -  1979). Дипломы вручали, наверное, по алфавиту. При-гласили меня. Я подошёл к  Владимиру Германовичу. Он пожал мне руку, вручил диплом со словами:  «Поздравляю от души»... Волнующий момент запечатлел  институтский фотограф  Иван Кириллович Чирков. Потом пригласили Рубцова. Он шёл  к столу в президиуме неторопливо, уверенно, без особой торжественно-сти в лице, нарядный, при галстуке, кажется, зелёного цвета. Владимир Германович вручил ему заветный диплом об оконча-нии Литературного института имени А.М. Горького. Президиум и весь зал  дружно аплодировали, Лидин что-то говорил, Рубцов что-то отвечал, Чирков  фотографировал,  запечатлевал торже-ственные мгновения. Это было 23 мая 1969 года.
      Когда церемония вручения дипломов закончилась, мы вышли во двор института. Я подошёл  к  Рубцову и сказал : «Николай Михайлович!  Если что не так, не обессудь»... Мы простились. Навсегда.
     Трагедия в Вологде,  конечно же, потрясла всех, знавших Ни-колая Рубцова, его стихи. Будучи в Москве, я зашёл в Централь-ный дом литераторов. В буфете за столиком увидел Борю При-мерова и Сашу Плитченко, - ростовчанина и новосибирца, со-братьев по Литинституту. Ребята пили  пиво Останкинское.  Они пригласили меня к столу.  Подсел. Пили пиво,  закусывали коп-чёным  « примеровским» жерехом из вод тихого Дона, говорили о стихах, житье-бытье. Естественно, коснулись недавней трагедии в Вологде, гибели Николая Рубцова: ладно, мол, Дантес понятия не имел на кого он наводил дуло пистолета, Мартынов – тоже. Но Дербина-то  знала, кто перед  ней…Рубцов! Уму непостижимо!.. Опять же таки, как сочеталось  в Коле голубиная кротость, с од-ной стороны, и  непреклонная жёсткость – с другой. Да, мол, был  он во многом непредсказуемым, многие Рубцовские поступки трудно было объяснить... А что тут трудного! Здесь  и позёрство, в частности, и соответствующая  его реакция на бездарщину, сплошь и рядом соседствующую с ним... Да мало ли что!.. Все мы хороши!.. Доброе в нём было – истинное, жёсткое -  как самоза-щита  его  внутренней распахнутости, ранимости...
       Через тридцать лет я повторил слова, сказанные Николаю Рубцову в Москве в Литинституте на выпускном. Меня пригласи-ли принять участие в работе Духовного форума, проходившего в Вологде. По дороге я простудился. Утром проснулся в гостинице, ощущаю сильнейшее недомогание. Температура. Я всё-таки по-шёл на заседание. Но, выйдя за порог гостиницы, я неожиданно спросил прохожего: «А где у вас здесь городское кладбище?». Прохожий остановился. «Вы к Рубцову, к Николаю Михайлови-чу?». И подробно объяснил, как доехать.
      В метровой толще снега прочищены дорожки. Служитель кладбища показал мне рукой на группу школьников невдалеке от ворот,  и я пошёл, сначала прямо, затем повернул направо, потом ещё раз направо. Странное чувство овладело мной. Я шёл к мо-гиле человека, который будет жить долго-долго. Могила поэта была запружена цветами.  Гора роз, гвоздик, тюльпанов... Увидел знакомый профиль на барельефе. «Ну...» и дыхание забил ком в горле...
     Долго стоял  я возле могилы, запоздало жалел, что пришёл без цветов, слушал щебетню ребятишек, а когда уходил, само со-бой сказалось: « Николай Михайлович, если что не так,  не обес-судь… Коля».
     Великий русский поэт, достояние  Отечества,  Николай Михай-лович Рубцов навсегда останется в моём сердце как «Коля Руб-цов», как воспоминание о нашей  студенческой  молодости, о трудных её путях.
                Николай  Куленко,
                член Союза писателей России,
          Заслуженный работник культуры Российской Федерации
                г. Пенза