А над бухтой встают фейерверки

Кто лишён был свободы, тот знает ей цену сполна;
обобрать, посадить, обмануть – это стало уж нормой;
здесь по каждой семье прокатилась, когда не война –
то политика хренова с антинародной реформой.

Люто грабят страну нувориши, их бог – чистоган;
нет отчизны в душе, и грядущее кажется мутным;
и спилили у нас, расцветающий в мае, каштан,
чтоб построить отель с рестораном и баром валютным.

Что каштан, если сквер повалили – десятки стволов
уникальных деревьев, руке чтоб потрафить лохматой.
С неизбывной печалью доносится говор валов,
им уже не узнать облик Ялты, любимый когда-то.

А над бухтой встают фейерверки, аж окна дрожат.
Жизнь – конфетка из г… –  а вот фантик и бросок, и ярок! –
и алмазные звёзды по тыще (и больше) карат,
ошалевшие, меркнут, под визги крутых иномарок.

Нет отчизны в душе, потому что во власти дельцы,
и уже не могу гнать из текстов подобную быль я.
Бьётся бабочкой сердце, чьи крылья, увы, без пыльцы,
всё не может взлететь, всё ломаются хрупкие крылья.

А чиновники наши ведут себя, словно князья,
то надменны, то алчны, всё хапают, как пред потопом,
и зелёные легкие Ялты, глумливо казня,
продают в самом центре участки элитные скопом.

Кто лишён был свободы, тот знает ей цену сполна,
да об этом поведает разве что сдуру иль спьяну;
вот и снова на скалы бежит, чтоб разбиться, волна,
и не верит, что это конец её, с пеной отпрянув…