Поэзия Татарстана Р. Миннуллин О детях и для детей

Роберт Миннуллин. О детях и для детей

1.

«Я прежде всего – детский поэт!» – ещё в начале 90-х произнёс поэт в интервью, данном корреспонденту газеты «Татарские края», обозначив тем самым основной «нерв» своего творчества. С годами это признание станет невольным «виновником» некоторой узости в восприятии творчества поэта и понимании её целостности. Этой репликой можно было бы озаглавить работу, посвящённую обзору всего написанного о его творчестве, так как основной корпус материалов посвящен именно исследованию своеобразия его «детской» лирики.
Словно в унисон словам поэта, общепризнано, что Роберт Миннуллин в первую очередь автор – детский, о чём не раз отмечалось в литературе, посвящённой анализу его творчества. В частности, Ф. Вагапова в статье «Тайны детства в рисунках (о художественном оформлении сборников поэта)» писала: «Роберт Мугаллимович Миннуллин – татарский детский поэт, воспевающий разные стороны состояния детского характера и души ребёнка. Герои его стихов – мальчишки и девчонки разных возрастов с их буднями и праздниками, шалостями и радостями, проблемами и переживаниями. Наибольшее количество стихов автора обращено к детям дошкольного и младшего школьного возраста» (Современная татарская литература и Роберт Миннуллин: Материалы межрегиональной научно-практической конференции, посвящённой 69-летию народного поэта Татарстана (16 октября 2008). – Казань: Изд-во ТГГПУ, 2008. – С. 246).
Ещё в начале творчества Роберта Миннуллина в качестве напутствия ему прозвучали слова Ильдара Юзеева: «Я думаю и верю, что Роберт раскроет свой талант и в детской поэзии. Это подтверждают детские стихи, написанные им в последнее время» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 492). И поэт надежду старшего собрата оправдал.
Первые отклики на творчество автора как раз таки о его «детских» книгах, в которых уже заметны ключевые особенности его лирики, в том числе и «детской». Говоря об одном из них – «Будьте счастливы» – один из аксакалов татарской детской литературы Шаукат Галиев писал: «В последнее время меня радуют новые качества в творчестве Роберта. Одно из таких качеств – к его лирике органически стал присоединяться мягкий юмор. И возможно, тяга к юмору привела поэта в детскую литературу… Молодые поэты приходят в детскую литературу не так часто. И не все из этих поэтов могут полно и глубоко раскрыть свои возможности. А у Роберта, как это видно из подготовленного сборника стихов для детей, есть те основные качества, которые требуются от детского поэта: он любит и понимает детей, охотно настраивается на «детскую» волну, знает все тонкости родного языка, чувствует все его прелести» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 493).
«Певцом детства» назвал поэта и Сибгат Хаким, также указав на теплый и светлый юмор его стихов – их «ценнейшее свойство», унаследованное Робертом Миннуллиным у своих предшественников – основоположников татарской детской литературы: Габдуллы Тукая, Ахмета Файзи, Бари Рахмата, Шауката Галиева…
«Истинно детским» именовал Роберта Миннуллина его соратник по перу, видный детский поэт Борис Вайнер. Именно такой поэт «может сказать о синице, что она стоит на снегу «босиком», только такой поэт может написать о тоскующем взаперти бычке:

А больше всего
он грустит потому,
что не с кем в сарае
бодаться ему!

Только он способен всерьёз рассуждать на тему:

Эх, хорошо бы, если б снег
шёл не зимой, а летом!

и только он может так описать обсуждение мышами достоинств украденной (надо полагать для чтения) книжки:

- Как интересно!
- Полезно!
- Весьма!
- Малость пресна!
- Ужасно вкусна!».

Не могу удержаться от дальнейшего цитирования статьи Б. Вайнера «С солнцем наперегонки» – настолько в ней всё точно и верно схвачено:
«В стихах Роберта Миннуллина щедро рассыпаны драгоценные находки, которые помогают детям узнать и понять мир. Да и взрослые, вчитавшись в эти лёгкие и звонкие строчки, сделают для себя немало открытий. Ведь взрослые и не подозревают, что с точки зрения ребёнка они очень странные люди, у которых «всё наоборот» (в самом деле, предлагать мальчику котлету, когда конфета явно вкуснее!); что другом человека может быть не только собака (это само собой), но и, скажем, автобус; что с солнцем хорошо играть в догонялки и прятки; что грибы бывают такие красивые – даже срезать жалко; что певчие птицы осенью улетают не просто на юг, а на «гастроли»; что дождь может «спрятаться» в листве; что существуют «соловьиные тополя», а у каждого ведра есть большой рот; что, наконец, на свете случаются не только землетрясения, но и «домотрясения» (это когда в доме играют дети)…» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 502-503).
Все эти находки и сделали «детское» творчество Роберта Миннуллина столь популярным. Оно, по справедливому замечанию Сергея Малышева, любимо каждым татарским ребёнком: «Спросите сами любого школьника, владеющего татарским с пелёнок, об известных ему поэтах – и среди названных имён непременно будет Роберт Миннуллин» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 505). Впрочем, благодаря переводчикам С. Малышеву, Э. Блиновой, В. Баширову и другим, в том числе зарубежным, «детские» стихи поэта популярны не только среди татарских детей, но и среди их сверстников во всей России и за её пределами. И прав Р.А. Мустафин, утверждавший, что «подлинную и самую широкую популярность» Роберт Миннуллин получил «прежде всего как один из ведущих и наиболее популярных детских поэтов». Назвав его «татарским Сергеем Михалковым», Рафаэль Ахметович продолжает аналогию с русской литературой, с полным на то основанием вписывая творчество поэта в широкий контекст общеизвестной отечественной литературы о детях и для детей, ставя творца, таким образом, в один ряд с её виднейшими представителями: «…стихам Р. Миннуллина для детворы присущи отточенность и чистота слога С. Маршака, лёгкость и непосредственность А. Барто, увлекательность и вольный полёт фантазии К. Чуковского, весёлость и игра слов Д. Хармса». И на фоне этих великих имён детская поэзия Роберта Миннуллина ничуть не «стушёвывается», он «остаётся глубоко национальным поэтом», который «опирается прежде всего на традиции многовековой татарской литературы и устного творчества татарского народа» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 510-511).   
Наиболее значимые литературные награды и звания, полученные Робертом Миннуллиным в разные годы, присвоены ему прежде всего как детскому поэту:  республиканская премия им. М. Джалиля, Государственная премия Республики Татарстан им. Г. Тукая, Международный почётный диплом по детской литературе Х.-К. Андерсена.
В массиве научной и критической литературы о творчестве поэта не раз отмечались истоки его «детской» лирики, её особенности и лучшие качества.
Глубинный и изначальный исток «детского», да и всего творчества Роберта Миннуллина нужно искать в его в детстве. Об этом верно писал Мударис Валеев: «Опыт детства – это самая тонкая, самая сокровенная наша связь с родной землёй и родным языком. Она сродни ощущению горячей, раскалённой солнцем почвы или росяных утренних трав под маленькими босыми ступнями; сродни щемящему счастью бытия, сжимающему невзначай детское сердце… Образы того уголка родной земли, где ты явился на свет, образы людей, сопутствующих тебе с самого рождения, деревенские были… Всё это вкупе, создавая бесценный опыт детства, на всю жизнь остаётся с поэтом и исподволь влияет на каждую написанную им строчку» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 513-514). Эти слова М. Валеева применимы ко всей лирике Роберта Миннуллина, но как никогда они актуальны при рассмотрении её «детской» составляющей.   
Вот и Р. Рахмани в беседе с В. Ар-Серги, пытаясь разгадать секрет творчества поэта в детской литературе, замечает: «Мне кажется, этот секрет Полишинеля кроется в том, что Роберту слишком рано пришлось повзрослеть самому, и эта его ностальгия по детству легла на благодатную почву его развитого поэтического мастерства. Скажу прямо – он не доиграл в детстве…» (В. Ар-Серги. Путешествие с поэтом Робертом Миннуллиным из Казани в Уфу и обратно (эссе с симпатией – и на «Ты», и на «Вы»… – Казань: Идел-Пресс, 2008. – С.54).
Словно подтверждая сказанное и в то же время указывая и на иной исток своего «детского» творчества, поэт в интервью газете «Татарские края» (1993) задумывается: «Кто знает, может быть, мой уход в мир детства (а я «ушёл» уже в зрелые годы) – это своеобразная реакция организма на несовершенный мир взрослых? Или я так навёрстываю упущенное в детстве? Я рано лишился отца…».
Развитию «детского» творчества Роберта Миннуллина не могла не способствовать его профессиональная и общественная деятельность: в должности ведущего передачи для детей «Гроздья поэзии» на Казанском телевидении, редактора газеты «Яшь ленинчы» («Юный ленинец»), позднее переименованной в «Сабантуй», руководителя отдела детской литературы Союза писателей Республики Татарстан, председателя Татарского республиканского отделения Детского фонда им. В.И. Ленина.
Например, о характере работы поэта в последней должности так писал Шаукат Галиев: «Детские дома и поселившиеся здесь бедность, слёзы, обиды, ужас тысяч искалеченных судеб… Нельзя, видя это, не надорваться душой. Но нельзя и смириться. «У кого ладони тёплые? Растопите моё сердце…». Ладони у Роберта – тёплые. Он заботится не только о круглых сиротах, но и о тех, кто попадает в детские дома при живых и здравствующих родителях» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 497).
В подтверждение сказанного – слова самого поэта: «До того, как в моей жизни появился Детский фонд <…> я смотрел на детей глазами поэта, сейчас смотрю иначе. Мир детства раскололся для меня, как яблоко, на две половины: одна – счастливое детство, другая – безжалостный, безрадостный мир. Представляете, целый класс больных детей! Я хожу среди них и дрожу…». Читая эти строки, приходишь к мысли о «компенсационной» роли его «детской» лирики: скрасить ею жизнь детей, лишённых крова, родительского тепла, здоровья. И в этом смысле она, конечно же, прочно связана и с общественной деятельностью поэта, и с его публицистикой. Как верно заметил Ф.Г. Галимуллин: «…видно, сама жизнь уж начала ему диктовать свои темы устами детскими» (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 35).
Да и народным депутатом он стал по совету писателя и председателя всесоюзного, а затем российского Детского фонда Альберта Лиханова, ясно сознавая, что с мандатом депутата можно многого добиться для детей. Так что и в звании народного избранника деятельность Роберта Миннуллина на благо ребёнка, ради детей продолжилась.
Другой «исток» «детской» лирики поэта – его сын Алмаз: «Достаточно полистать его книги, и сразу же увидится то, что в двух-трех добрых дюжинах искромётных стихов поэта героем выступает мальчик по имени Алмаз» (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 41). «Его вопросы, его находки, забавные выходки, недетские грусть и размышления часто наталкивали отца на поэтические обобщения, даже на принятие важных решений», –справедливо замечает М Култугалляммов (Современная татарская литература и Роберт Миннуллин… – С. 66). Кстати, имя Алмаз – «самое любимое и частотное» (Д. Салимова. Мотивированность антропонимов как поэтонимов в детских стихотворениях Роберта Миннуллина  // (Современная татарская литература и Роберт Миннуллин… – С. 134) в «детских» стихах поэта.
Говоря об их ключевых достоинствах, исследователи поэзии автора прежде всего указывали на её гуманистический характер. Так, отмечая достоинства «детской» лирики Роберта Миннуллина («Отточенность его рифм, ритмов, размеров – неимоверная. Но самое примечательное – он умеет «играть» звуками, словами, что особенно ценно»), Вячеслав Ар-Серги подчёркивает, что всё «начинается с доброты» (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 121).
На «лелеющую душу гуманность» стихов поэта одним из первых указал лучший переводчик его стихов Сергей Малышев: «В стиха Роберт бывает разным: сентиментальным, грустным, ироничным, весёлым, смеющимся… Но никогда – грубым или жестоким. В этом смысле программным можно считать стихотворение «Пожалейте волка!» – про Волка, на которого в мультфильме «Ну, погоди!» всё время сыплются тумаки да шишки. Кончается так:

Знаю, что грубый
Волк-забияка…
Только мне глупого
Жалко беднягу!

Вот, пожалуй, что прежде всего характеризует поэзию Роберта: она умная и добрая. И если стихи вообще могут чему-нибудь научить, то стихи Роберта – доброте» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 506).
Детское сердце на доброту откликчиво, вот почему творчество Роберта Миннуллина любимо детьми. Оно для них, по словам Розы Кожевниковой, «светлый островок доброты, где ненавязчиво идёт воспитание чувств через мягкий юмор, через интересные образы, через игру слов» (Там же. – С. 517). 
В качестве другой важной особенности «детской» лирики поэта выделялась её юмористичность: «Я не перестаю восхищаться им в том, как виртуозно он обрабатывает совершенно кажущиеся целинными темы. Его герой – это обычный татарский мальчик, который не прочь и пошалить, и набедокурить, но он знает, что это не так уж и хорошо, но ищет понимания. Ведь по его канонам – не всё уж и плохо. И все эти переживания окрашиваются в тёплые юмористические тона… он будто бы надевал на нас, взрослых читателей, какие-то чудесные очки, акцентировал взгляд на одном, увиденном им самим с совершенно неожиданного ракурса» (Ф.Г. Галимуллин) (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 35).
С Фоатом Галимуллиновичем солидарен  Р.Ф. Рахмани, в качестве «основной канвы стихов» Роберта Миннуллина тоже выделивший иронию и юмор, называя их истоком особенности характера самого поэта: «Незлая ирония и добрый юмор входят в характер и самого Роберта Мугаллимовича. Об этом все знают, об этом ходят легенды, где обыгрываются сакраментальность его некоторых фраз, произнесённых в жизненных перипетиях» (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 59).
Да, к юмору поэт не равнодушен. Кто хоть раз в жизни имел счастье общаться с Робертом Мугаллимовичем, не мог не заметить, что в уголках его глаз и губ всегда таятся «смешинки». И они очень органичны в его облике. Как органичны и замечания поэта о юморе – в данном случае в стихах Бориса Вайнера: «Элементы юмора в его стихах – хорошая форма для передачи большого содержания. В наш век НТР удивить юного читателя очень трудно. А юмор как раз и становится своего рода привлекательной оболочкой стиха, притягивающей ребёнка» (цит. по: Миннуллин Р.М. Собр. соч. в 7 т. – Казань: Татарское книжное изд-во, 2007. – Т. 5. – С. 284). Эти слова с полным правом можно приложить и к «детской» лирике самого Роберта Миннуллина. И вообще, в его высказываниях о поэтах много такого, что поэт мог бы сказать о своём творчестве. Например, о стихах Розы Кожевниковой: «Многие из этих стихов – короткие, ёмкие, образные и легко воспринимаемые детьми. В них мы встречаемся с самыми простыми вещами, обыденными для детей явлениями. Автор не боится ещё раз обратиться к общеизвестным темам и во многих случаях раскрывает эти темы по-своему. Маленький герой этих стихов – думающий, сообразительный, не теряется перед сложными явлениями. Он – умный, в то же время и весёлый, озорной» (цит. по: Миннуллин Р.М. Собр. соч. в 7 т. – Т. 7. – С. 166). 
Юмористический характер лирики Роберта Миннуллина и героев его стихов лучше всего явлен в игре, составляющей один из лейтмотивов его детского творчества. Наиболее полновесно, пожалуй, об этом написал Р.А. Мустафин: «…перечитывая сборник детских стихов Р. Миннуллина «Кучтенеч» («Гостинец»), выдвинутый на соискание Государственной премии им Г. Тукая, я вновь и вновь поражаюсь тому, как много в его стихах игры, озорства, буйства фантазии. Невольно вспоминаешь о том, что искусство в его первоначальном, синкретическом виде основано на игровых моментах. Песни и танцы на деревенских посиделках у татар называют играми, игрищами. Играми являлись, по существу, и состязания акынов, и пикировки деревенских острословов, и выступления мастеров частушечного жанра.
Игра – это и есть условность искусства. Всё как в жизни, всё очень похоже на правду, но в то же время как бы понарошку. Дети отлично чувствуют эту условность и с готовностью включаются в предложенную поэтом игру. Но игра – не просто развлечение. Автор моделирует в своих стихотворениях ту или иную жизненную ситуацию и предлагает читателям как бы «проиграть» её. Читатель вживается в роль героя стихотворения, всерьёз переживает всё, что происходит с ним, смеётся, негодует, плачет.
Игра предполагает свободу действий, простор смекалки, выдумки, ловкость и умелость. Она тем и отличается от повседневных будней, что игре противопоказаны монотонность, обязательность, скука. Но в то же время игра невозможна без соблюдения определённых правил, некоторых обязательных условий. Вот и у Р. Миннуллина полёт фантазии и творческий поиск сочетаются со строгим соблюдением законов поэтического жанра, требованиями ритмики, внутренних ассонансов, строгости композиции» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 511-512).
Говоря о юморе и игре в «детской» лирике Роберта Миннуллина, нужно помнить и о том, что его стихи не всегда «безоблачны». Есть в них место и грусти, печали – в соответствии с правдой жизни и человеческих отношений. «Поэт без грусти – не поэт, даже детский, – как-то обронил поэт в интервью корреспонденту газеты «Молодёжь Татарстана», опубликованной 30 июля 1998 года. И продолжил: «Я долгое время работал в редакции газеты «Сабантуй» и председателем Детского фонда и многое для себя открыл. Я увидел детей, у которых нет счастья, будущего. И таких детей много. Детские поэты пишут, в основном, о счастливом детстве, это нужно, ведь так должно быть. Но оказывается, не всё этим ограничивается. Я стараюсь показать детей сквозь слёзы и улыбки одновременно. У меня есть стихотворение «Мне нужен братишка». Многие воспринимают его как юмористическое, но это не так. Оно об одиночестве, человеку очень больно, когда он одинок. Если поэт научит ребёнка грустить, это уже высокое достижение».   
Многие «детские» стихи поэта – об отношениях детей и взрослых. Эта проблема оставляет основу его «детского» творчества. В статье «Гроздья поэзии», опубликованной во всесоюзном журнале «Детская литература» в октябре 1987 года, Роберт Миннуллин так определил назначение детского писателя: «У детства свои проблемы, свои радости и горести. Они не всегда доступны нам, взрослым. Поэтому детские писатели вместе с педагогами, воспитателями обязаны быть посредниками между взрослым миром и детским». И поэт реализует эту творческую установку на протяжении всего своего творческого пути, что не раз отмечалось исследователями: «Он умеет выбрать в отношениях с детьми такую точку беседы, где дети видят его, наверное, дяденькой, но дяденькой своим. И Роберт относится к своим героям совершенно ровно, как к своим друзьям, соседям – только ростом они поменьше. Но это знание о росте их не в коей мере поэту нельзя выдавать. Знать – да, а выдавать то, выпячивать то, что все знают – зачем?.. Его достижение в татарской поэзии то, что он как поэт мог сломать границу между детским и взрослым мировосприятиями. И от этого повёлся сокровенный человеческий разговор. А для это много и не надо было, только талант Роберта Миннуллина, основанный на его природном такте и взрослом неравнодушии» (Р.Ф. Рахмани) (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 54).
Стихи поэта отмечены глубоким пониманием «маленького» человека. И это «понимательное» отношение к детям Роберта Миннуллина, проповедуемое им взрослым в «детских» стихах, у него от матери, которая в беседе с В. Ар-Серги как-то сказала: «…каждый ребёнок ведь рождается уже со своей жизненной формулой. Нужно найти к нему верный подход. Родитель должен найти подход, а не ребёнок к родителям. Он ведь маленький, неразумный, но уже со своим характером. У каждого с рождения, мне думается, что уже и вкус свой, и желания свои. К каждому надо отдельно подходить» (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 110). Кажется, как будто это слова самого поэта, который не раз подчёркивал влияние матери на него: «Не скрываю, получил материнское воспитание: легко раним и нежен душой…» (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 54). Подытожу сказанное словами М. Кутлугаллямова из его статьи «Открывающий ворота»: «Честно, я не знаю творца, который на всё в мире всегда смотрел глазами матери» (Современная татарская литература и Роберт Миннуллин… – С. 65). И столь же «легко ранимы и нежны душой» герои «детских» стихов Роберта Миннуллина, чувствующие и ценящие, когда с ними говорят от души.
Понимание детей у поэта исходит от его унаследованного от матери и преумноженного жизненным опытом знания психологии ребёнка, на что обращал внимание и М.Х. Валеев, размышляя о «детской» лирике Роберта Миннуллина: «В этих стихах с удивительной психологической точностью раскрывается детская душа: весёлая и легкоранимая, наивная и прозорливая, добрая и непосредственная. Простые строчки, как бусинки-жемчужины, нанизываются на одну серебряную нить и представляют многоголосое, многоцветное очень сложное сочетание детских впечатлений» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 515). И даются они часто посредством такого художественного средства, как деталь, важность которой для «детских» стихов поэт подчеркнул в беседе с Сергеем Малышевым: «Очень ценю в стихах (в своих, конечно, тоже) предметность, какие-то детали, мелочи, подробности окружающего мира. Не жалею времени на их поиск. Жизненная мелочь придаёт даже сконструированной ситуации психологическую точность».
И ещё один «поэтический» секрет, свидетельствующий о его глубоком понимании детской психологии, раскрывает Роберт Миннуллин в этой беседе: «Удача или неудача стихотворения определяется прежде всего верным выбором интонации. Она задаётся обычно одной или двумя строками, их ритмом, размером, музыкой. Нашёл эту интонацию, совпала она с твоим душевным настроем (и видимо, с душевным настроем персонажа «детского» стихотворения – Р.С.) – всё, стихотворение есть. Оно будет чуть хуже или лучше, длиннее или короче, это узнаешь потом, когда его напишешь, – но стихотворение уже есть. Выбор метафор, эпитетов и прочего – дело второе, они вторичны по отношению к интонации. Точность или уместность их определяется прежде всего тем, соответствуют они интонации или нет» (Идель. – 1998. – № 5).
Секрет успеха Роберта Миннуллина кроется не только в знании детской психологии, но в его умении преображаться, стать ребёнком в нужный момент, что поэт подчеркнул в беседе с корреспондентом газеты «Время и деньги» (1 августа 2003 года): «Надо чтобы поэт навечно оставался ребёнком, тогда он станет хорошим детским поэтом». А на вопрос, как рождаются стихи, ответил: «Почти всегда это экспромт. Это своего рода мальчишество. Я в этот момент сам становлюсь настоящим мальчишкой. Озорство появляется. Ну, настоящий десятилетний мальчик! Это особое психологическое состояние. Этим надо жить постоянно…». 
И действительно, поэт живёт этим постоянно. Моя жена, впервые увидев Роберта Мугаллимовича на моём творческом вечере в декабре 2011 года, заметила: «Он как ребёнок». Есть в его облике что-то детское. Прав Борис Вайнер, написавший, что «детскостью этот поэт наделён с избытком» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… - С. 502). И она, видимо, прежде всего – в открытости и доверительности к людям, в добром к ним отношении. 
Как сохранить в себе эти качества – учит «детская» лирика поэта, содержащая в себе важные уроки человечности и продолжающая ими общий вектор его нравственно-философских исканий. «Стихи Роберта Миннуллина воспитывают в детях такие гражданские и нравственные качества, как ценность дружбы и патриотизм, уважение к старшим и любовь к родителям, бережное отношение ко всему, что окружает человека в жизни» (Ф. Вагапова. Тайны детства в рисунках… – С. 247).
На нравственную сущность стихов Роберта Миннуллина ещё в 1986 году указал и Сергей Михалков, рецензируя его книгу «Глядит в окошко человек»: «…поэт в своих стихах не только развлекает, но и учит. Учит понимать, «что такое хорошо и что такое плохо». Он высмеивает лентяев, хвастунов, нерях. Герои его стихов – озорные и неунывающие мальчишки и девчонки – иногда ошибаются. Но это не беда, ведь все они стараются быть добрыми и смелыми» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 497). Эти слова можно смело отнести и к другим, ранее и позже изданным, детским книгам Миннуллина: «Праздники детства», «Зелёный конь», «Наш тигрёнок», «Наш сельский зоопарк»…   
На «нравственность» лирики поэта обращает внимание Равиль Рахмани: «Он даже в детских стихах пишет о том, о чём иные деликатно отмалчивались, отходя в сторону. Возьмём, к слову, его стихотворение «Медведь»…

В Казань косолапый
Из леса пришёл,
И мёд на базаре
Он быстро нашёл.

Хоть правильный путь
Ему нос показал.
Медвежью услугу
Притом оказал.

А чем бедолаге
Платить за товар?
Без денег обидно
Ходить на базар.
(Перевод С. Малышева).

Улавливаете. Поэт без жеманства уже преподаёт урок адекватности в нашем донельзя материализованном мире. Он говорит, что есть жёсткие, объективные условия жизни и надо быть к ним готовым, чтоб не превратиться в бедолагу. Значит, надо работать честно и, прямо говоря, заработать даже на этот мёд» (В. Ар-Серги. Указ. соч. – С. 58).
Высоконравственностью «детского» творчества поэта определяется непреходящая значимость его книг. В то же время, как верно подметила Роза Кожевникова, стихи Роберта Миннуллина «ценны не только высоким нравственно-воспитательным уровнем. Они ценны ещё и тем, что помогают детям сберечь родной язык». Об актуальности лирики поэта в деле сохранения национальной культуры и формирования культуры подрастающего поколения писал и Шаукат Галиев: «Самые яркие впечатления человек получает в детстве. Скажем, вкус анисового зёрнышка напоминает нам просторные луга, праздники сенокоса. Маленькое зёрнышко вместило в себя луг, а луг – это детство! И стихи, услышанные и прочитанные в детстве, нет, не забываются, не исчезают бесследно. Они помогают нам и во взрослой жизни оставаться добрыми, жизнерадостными. На поэтическом лугу Р. Миннуллина таких «анисовых зёрнышек» много. Его стихи можно ещё сравнить с полевым венком, в который вплетены цветы народного творчества, национальных обычаев и традиций. И человек, вдохнувший аромат этого букета, никогда не забудет праздники детства» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 500).
В утверждении духовности, человечности – вот главное назначение «детской» литературы, как и искусства в целом.  На этом пути и ведёт свои поиски поэт Роберт Миннуллин, ясно сознавая, что: «Стихи сами по себе ничего не меняют. Они меняют что-то в человеческой душе, особенно в детстве. «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу. Всё равно его не брошу, потому что он хороший». Если бы малыши не знали подобных добрых стихов, не постигали бы красоту родного языка и – через язык – окружающего мира, негодяев было бы куда больше… Без веры в то, что стихи – это не просто игра в слова, я бы не смог писать. Да и потом, есть же и отзывы читателей. Люди прямо говорят, что стихи им нужны для души» (Идель. – 1998. – № 5). 
Подводя итоги обзору написанного о «детской» лирике Роберта Миннуллина, хранящего много полезного для аналитика его творчества, хочется отметить, что в многообразии высказываний наставников, собратьев по перу, исследователей нет практически, пожалуй, главного – её рассмотрения в контексте всей художественной системы поэта, на что он как-то посетовал в беседе с Сергеем Малышев, опубликованной в журнале «Идель» в мае 1998 года: «По-моему, разделение на «взрослого» и «детского» чисто искусственное, считаю себя просто поэтом».
Кажется, лишь М.Х. Валеев в своей статье «Большой поэт маленьких героев» указал на единство «детской» и «взрослой» поэзии автора: «В старину полагали, что люди не разделяются на взрослых и детей, ибо считали, что душа не имеет возраста. И в таком взгляде на вещи скрыта потрясающая по силе философия. В ней отразились и неделимость бытия, и вечная преемственность духовного опыта человечества.
Об этой простой истине вновь и вновь задумываешься, листая «взрослые» и «детские» книги Роберта Миннуллина, слушая песни на его стихи. Искренние, щемящие душу строки, окрылённые мелодией, задумчивая, мудрая лирика, овеянная светлой улыбкой, как-то очень естественно сочетаются с озорными и одновременно очень глубокими стихотворениями для детей. В то же время трудно выделить и какое-либо одно доминирующее направление в его творчестве: они настолько гармонично связаны, что составляют единое целое» (цит. по: Роберт Миннуллин. Ещё не вечер… – С. 513).
Без учёта этого единства, невозможно и глубокое постижение творчества Роберта Миннуллина, его художественного мира, целостного по существу. Этим единством и целостностью мотивировано и закавыченное употребление слова детский применимо к лирике поэта о детях и для детей. Выражение «детская» лирика Роберта Миннуллина столь же условно, сколь и едино его творчество.

2.

Если бы меня однажды спросили, чем особенно примечательна лирика Роберта Миннуллина, я бы, наверное, ответил, что главенствующим в ней, при неизбежных в жизни, а стало быть, и в творчестве, «накрапах» интонаций грусти, тоски, печали, является её жизнелюбивый характер, оптимистический пафос.
Особенно это характерно для «детских» стихов, герой одного из которых так и говорит: «Занудных жалоб от меня не ждите, // Я не любитель хмурости с нытьём»;. И доказывает это на примере самых разных жизненных неурядиц, свалившихся ему на голову: пару двоек схлопотал – ну и ладно; в драке разодрал рубашку, горячим супом кота облил, летал с велосипедом, да так, что «собою чуть асфальт не проломил», ну а «велик»-то точно вдребезги – ничего!  Остаётся только позавидовать стойкому жизнелюбию мальчика, у которого на всё один ответ, выраженный в заглавии стихотворения: «Всё путём!».
Да, этот горе-«оптимист», конечно же, в жизни, пожалуй,  достоин и «порки», но, читая о нём, я так и представлял себе улыбку, гнездящуюся в усах и глазах поэта. В сочетании с жалостью к парнишке, она рождает свет и тепло человечности, которыми проникнуты стихи автора. А по другому и быть не может: стихи, адресованные светлым душам детей, сами должны излучать свет, веять теплом, как и строки стихотворения «Рано утром»:

Разбужу-ка солнце я – эгей!
Сделай каждый день ещё светлей!

Разбужу-ка сад росистый мой, –
Пусть меня укроет в самый зной!

Разбужу-ка милых птиц моих, –
Чтобы радость пела каждый миг!

Разбужу-ка мамочку – ау!
Хватит мне тепла на жизнь мою!

Разбужу-ка я моих друзей, –
Пусть не будет в жизни грустных дней!

Разбужу-ка весь простор земли, –
Пусть прекрасны будут дни мои!

Здесь стих за стихом расставляет поэт главные «приоритеты», ценности, составляющие самые заветные мечты, цель и смысл жизни любого человека: свет и тепло, уют, семья, близкие, красота, наполняющие душу радостью и счастьем существования.
И не случайно здесь – Солнце – образ всемирного света. В одном из стихотворений оно сравнивается с яблоком, которое хорошо бы «Покатилось бы с небес, // Очутилось прямо здесь!» («Солнечное яблоко»). В других мы находим объяснение любви к нему: оно – человечно, само полно любви к людям: «Восходит любимое солнце, // С любовью глядит на меня» («Солнце»); «…солнышком // Зовём его // За ласковость и нежность» («Мы любим Солнце!»). Солнечного света в стихах Роберта Миннуллина столь много, что напрашивается их сравнение с известным стихотворением Владимира Маяковского «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче», где солнце жалует к поэту в гости.
Ребёнку Роберта Миннуллина солнце тоже нужно для того, чтобы созвать гостей и устроить пир. Так солнце становится символом праздника-жизни. А «времяпространство» его – весна и лето – лучшее время для игр и веселья, время безграничного Солнца и счастья:  «Солнцем радостно сияя, // Счастьем полный – через край, // Наши лица озаряя, // Целый день смеётся Май!». Любовь к нему так высока, что название весеннего месяца даже обозначено прописной буквой.
И как весной природа полнится обилием разнообразных звуков, так и «детские» стихи Роберта Миннуллина «звучны», богато инструментованы. Их мелодика держится на «сквозных» ассонансно-аллитерационных рядах, превращающихся под умелым пером поэта в настоящий «праздник» звуков*. И это художественно мотивировано: ребёнок – существо шумное, ему противопоказана «тишина»: «Надоело сидеть нам без дела, // Мы скучать и молчать не хотим. // Ну-ка, братцы, все дружно и смело // Зашумим, запоём, закричим!».   
Жизненный оптимизм ребёнка – природный, свойство его натуры, у него в крови. Ведь если, как в стихотворении «Люблю смеяться!», всё вокруг смеётся – и солнышко, и денёк, и цветок, как не быть радостным: «Всё во мне тогда смеется, // Не могу себя сдержать! // Мне в ответ смеется солнце… // Вам легко теперь понять, // Почему люблю смеяться, // Улыбаться, хохотать!». 
Выражением жизненного оптимизма поэта и его персонажей является юмор. Иногда он реализуется с помощью игры звуков: «Мальчикам нужно // счастливое д е т с т в о! // А дедушкам нужно // Счастливое д е д с т в о!» («Мальчики и дедушки»),  – которая выражает важные раздумья о счастье и общности мира детей и взрослых. Порой поэтическая мысль держится на игре слов. Во «Вкусной крапиве» мама угощает сына супом из крапивы, и ему так нравится, что он просит добавки, на что мать засмеялась: «– Погоди уж, угощу… // Если будешь непослушный, // будешь ты строптивый, // угощу тебя невкусной // жгучею крапивой!».
Часто стихотворения выстроены посредством юморных, часто парадоксальных, сюжетных ситуаций. Если бы я сейчас начал приводить примеры их, мне пришлось бы процитировать всего «детского» Миннуллина, настолько всепроницаем его юмор, его неуёмное жизнелюбие – столь редкое качество в мире взрослых и столь охватное в мире детей. Отсюда – «сквозной» мотив праздника в «детской» лирике поэта. 
Праздник неограниченно царствует в его стихах, представая в разных своих «ипостасях: то это «праздник снега» в одноимённом стихотворении или радуги («Радуга»); то праздник труда в «Дворнике-артисте», который «лопату // В руки берёт – // И начинается // Праздник кипучий». Но неизменна суть праздника – это пространство, наполненное счастьем, творчеством, чудодейством. Это может быть и «всамделишный» праздник, как в стихотворениях «Сладкий сабантуй», «На сабантуе», доставляющий детям ни с чем не сравнимое удовольствие от игр, всяческой вкусноты. А сколько радости в строках стихотворения «Стадо возвращается в деревню», где это обычное для сельчан действо дано как настоящий праздник: «Как только стадо возвращается, // Весь вечер в праздник // Превращается. // Для песен – // Самая пора…».
Будто бы вторят этому стихотворению строки другого – ещё об одном деревенском «празднике» – сенокосе. Как ни тяжёл труд косаря (попробуйте пройтись с косой хотя бы один покос!), при всей физической усталости человека он наполняет душу небывалым удовлетворением. А уж сколько счастья и веселья испытывают на сенокосе дети, выразить, пожалуй, разве что по силам их поэту Роберту Миннуллину:

…сено
Стало стогом.
На широком,
На высоком –
Наподобие горы –
Наше место
Для игры!
<…>
Есть седьмое небо,
Есть!
И оно, наверно,
Здесь!
(«Сенокос»)
 
И главное в этих, как и во всех названных выше стихах, то, что праздник становится пространством единения людей, душевного «родства», без чего ребёнок в принципе себя не мыслит.
Мир детства в поэзии Роберта Миннуллина – это мир братства, родства, прежде всего духовного. Лейтмотивом в его «детской» лирике проходит мотив дружбы.
Стихотворение «Даже тучи понимают…», герой которого задумывается о том, а что бы случилось, если бы дождь лил из ведра, не переставая, да так, что Волга разлилась бы «широко, как никогда» и «приключилась бы тогда» «небывалая беда» – «Каждый дом со всех сторон // Окружила бы вода…»: «Можешь выйти на балкон, // Ну а больше никуда». И тут уж «В гости друга ты не жди, // А сиди один, грусти…». Но такого ребёнок и представить себе не может, как и не бывает «затяжных таких дождей», потому что «Даже тучи понимают, // Что нам скучно без друзей!». Как «скучно» и без гостей, встреча с которыми оборачивается настоящим праздником: «До чего люблю гостей – // Самых-самых разных! // С ними в доме веселей, // Настоящий праздник!» – признаётся герой стихотворения «Люблю гостей». 
Лирический герой «детских» стихов Роберта Миннуллина «вписан» в мир «рода», в котором Я является одним из его звеньев. Вот почему мама и папа, бабушка и дед – являются ключевыми персонажами «детской» лирики поэта: например, в стихах «Помогаю маме», «Я – как папа», «Гостинец», «Просыпаюсь вместе с дедом» и многих других.
А какую потребность ребёнок испытывает в единокровных братьях и сёстрах – о том рассказывает одно из самых лучших стихотворений Роберта Миннуллина «Мне нужен братишка!», герой которого с неутишимой болью произносит:

Вам хорошо! Никто из вас
Без дела дома не сидит,
Который час в который раз
Среди игрушек не грустит.

Один скучаю в тишине.
А с кем играть, скажите, мне?

Лежат без толку книжки,
Стоит велосипед…
Нет у меня братишки,
Сестрёнки тоже нет.

И как горько сознавать это, когда рядом «у соседей, знаю я, // Три брата весело живут». Но «там компания своя, // В игру чужого не возьмут». Да дело и не столько в игре – хотя и это важно для ребёнка само по себе. Дело в том, что человеку не о ком позаботиться, не на кого излить свет своего добра и любви, «расходовать» тепло своего сострадания, человечности, великодушия: «Я сам водил бы в садик // Братишку своего. // На улице с братишкой // Всегда бы я гулял, // Проказникам-мальчишкам // В обиду не давал <…> Любой каприз ему прощу…».
Здесь поэт ставит очень важную «взрослую» проблему деторождаемости. Она очень остра в демографическом смысле и имеет глубокие социальные и духовно-нравственные последствия: человек с детства обрекается на одиночество, лишён столь необходимого, особенно для ребёнка, «живого» общения, возможности развития в полноценную личность. По мере становления и дальнейшей социализации, при таком раскладе, это неизбежно приведёт к проблеме формирования семьи. А ведь она, как ни банальна истина, «ячейка общества».
Этим определяется острота и актуальность гражданского, публицистического пафоса стихотворения, составившего основу и «Грустных стихов про грустную школу в одной деревне» – ещё одного произведения «демографической» проблематики. Повсеместным явлением в России стала наполняемость деревенских школ, что привело к заркытию многих из них. Оставшихся без них детей перевели, согласно пресловутой «образовательной» реформе, в школы более крупных населённых пунктов, либо подвозя ребят на учёбу в автобусах, либо поместив их в интернаты. Так решился вопрос «оптимизации» расходов на образование. Между тем, как ни печётся правительство о сохранении и развитии села, это есть очередной шаг к её дальнейшей утрате. Вот и «грустят ребята» Ким, Халим, Рим, Салим, Мирсалим, составившие весь «контингент» пока ещё работающей школы, вполне сознавая, что «их для школы маловато», и будто чувствуя в этом свою вину. Но в создавшейся ситуации «Разве дети виноваты? // Это взрослым думать надо... ». Такова позиция автора, выраженная в финальных строках произведения.
Своеобразную дилогию со стихотворением «Мне нужен братишка!» составляет «Моя сестрёнка». Осчастливили-таки родители мальчика: «Купила мама мне // Сестрёнку в магазине…». И хоть она и плакса и товарищ из неё никакой, но:

Вся светится она,
Когда подходишь к ней…

Пускай спокойно жить
Всем не даёт сестрица,
Но разве я могу
На кроху разозлиться?

Плаксивых пискунов
Я просто не терплю,
А эту вот всегда
Прощаю и люблю.

И я чихать хотел
На болтовню мальчишек,
Сестра дороже мне
Десятерых братишек!
    
Отдельного разговора требуют стихи Миннуллина об отношениях с самыми близкими и родными – отцом и матерью. Особо трепетным чувством проникнуто стихотворение о сыновне-материнской любви – «Сын и мама». Оно построено на перекличке реплик матери и сына – на их взаимных признаниях о том, что выше их, безгранично любящих друг друга существ, в мире нет ничего, как нет ничего выше луны и солнца: «– На луну похожая мама у меня! // – Словно солнце красное у меня сынок!». А как остра эта любовь в дни разлук, какой тоской пронзает душу: «– По тебе соскучился, ведь жду тебя давно! // – Без тебя измучилась сильней я всё равно!». Эти строками завершается стихотворение, указывая на его «автобиографический» характер: оно ведь и о тоскующей любви поэта к своей матери. Так вроде бы «детское» стихотворение «Сын и мама» оказывается вписано в общее пространство произведений «материнской» тематики.
Столь же «автобиографичны» и стихи о папе, хотя «автобиографичность» эта и таится где-то в их глубоком подтексте. В отличие от стихов о маме, пафос которых определяется любовью-нежностью, любовь к папе – это прежде всего любовь-гордость: «…папа умный у меня, // Весёлый, добрый, как и я. // Хотя ругать-то и ругал – // Ни разу уши не надрал. // И я скажу, ребята: // Он человек что надо». Это заключительные строки стихотворения «Вот какой он человек!». При его общей «мажорной» тональности – речь о любви к папе, я чувствую невыраженную, но явственно ощущаемую любовь-тоску поэта по отцу, рано ушедшему из жизни. И это придаёт «детским» стихам Роберта Миннуллина особо лирическое, проникновенно-интимное звучание.
Словно «недолюбленный» отцом по причине его ранней смерти, поэт «компенсирует» то, что ему самому не хватило в жизни, любовью к своим детям: сыну Алмазу и дочери Тансылу. Душу греющим теплом наполнены произведения о них: «Песенка Тансылу», «В первый класс!» и многие другие. Весь мир готов положить отец к их ногах, что, кстати, и делает в одном из стихотворений: «Солнце светит в чистом небе, // Двор зимой покрыт снежком, // Хлебороб снабжает хлебом, // А доярка – молоком, // Чтобы маленький Алмаз // Крепким парнем стал у нас» («Дорогой мальчик»). А как же иначе, когда мальчику надо расти, становиться добрым, жизнерадостным, счастливым, ведь «Он для папы с мамой дорог, // Дорог другу своему. // У него есть целый город, // Служит вся страна ему. // Да, Алмаз у нас такой – // Мальчик очень дорогой!». Вкупе с другими «автобиографическими» стихами, посвящёнными, например, домашним четвероногим любимцам Пирату и Акбаю, названные и по пафосу «однородные» с ними произведения превращают «детскую» тему в очень «родную» тему для поэта, наполняя её до краёв светом счастья и жизнелюбия.
«Детская» лирика поэта проникнута ощущением себя в «родном» мире, ощущением всего мира как «дома», в котором все тебя любят. Ребёнку жизненно необходимо, чтобы его любили, холили, лелеяли, считали самым дорогим – самым-самым:

К бабушке с гостиницами
ездили мы с мамой.
Бабушка встречала нас:
«Вот гостинец самый,
самый дорогой!» –
и меня погладила
ласковой рукой.

…Мама собирается
к бабушке опять.
Но с собою, кажется,
меня не хочет брать.

Намекаю маме:
«Как бы нам с тобой
не забыть гостинец
самый дорогой!»

Самый дорогой и самый любимый: «…Мама первый блин печёт – // Запах несравнимый! // Кто, глотая слюнки, ждёт? // Это я, любимый. // Первый блин получит сын, // Так у нас ведётся…» («Люблю гостей»). И это желание быть «самым-самым» естественно, ведь сам ребёнок разделяет свою любовь, без остатка, со всем миром, какими бы порой несообразностями тот ни был полон. Впрочем, и несообразности эти, в силу природного добродушия ребёнка, способны вызвать в нём лишь недоумение. А чаще всего – всепрощающую улыбку, в которой, наверное, и таятся истоки юмористичности, которыми столь славна «детская» поэзия Роберта Миннуллина.
Но если ребёнок открыт миру и всегда готов откликнуться на него, то и к себе он требует того же – со-чувствия, со-переживания: вместе с ним, наравне с ним. Персонаж стихотворения «Не буду плакать!» грохнулся в лужу: «Ногу больно. // Брюки жалко. // Куртку тоже. // Кто-нибудь другой б – // заплакал, // в луже лёжа». Но он – плакать не будет! И дело даже не в том, что он такой терпеливый к боли. Просто «рядом с лужей, // хоть ты плачь, // никого нет, // кто бы слушал // этот плач…». Здесь исподволь Робертом Миннуллиным, тонким знатоком психологии детей, подмечена важная черта характера ребёнка – его природный артистизм. И объясняется она, мне кажется, всё тем же – потребностью ребёнка быть на людях, на миру, что даёт ему возможность реализоваться, творить, себя в том числе.
Чувство родного в ребёнке крайне обострено – не отсюда ли главенство темы родины и любви в творчестве Роберта Миннуллина. С какой гордостью он пишет о том, что «У нас в деревне // Даже дождь – // Такой, что позавидуешь!». И ничего, что «Бывают где-то, // Говорят, // Дожди похлеще наших…», зато «радуг, // Что у нас горят, – Нигде не встретишь краше!». А герой другого стихотворения с не меньшей гордостью зазывает в гости ребят, привлекая их достопримечательностями своей родины, которым несть числа, так что «…приезжайте // В Татарстан, где ждут друзья, // В край чудесный наш, // И знайте: // Вы приедете не зря!» («Приезжайте в гости!»).    
Понятие рода у поэта не замыкается на, так сказать, кровно родном. Его ребёнок мыслит «национально» и «планетарно», и понятие родного дома расширяется до масштабов страны и всей Земли:

Родная мне моя родня.
Мой дом родной –
Моя семья!

В краю родном как дома я.
Мой край родной –
Одна семья!

Для всех родимый дом – Земля.
Планета вся –
Одна семья!
(«Одна семья»)


Важной составляющей пространства «одной семьи» в лирике Роберта Миннуллина являются животные. Стихи о них составляют одну из ведущих тем «детского» творчества поэта. Это определяется как бы изначальной «близостью» и «родством» детей с «братьями нашими меньшими». «Меньшими» и в прямом смысле слова: часто животные даны в «образах» детей-несмышлёнышей, которым так же, как и детям, свойственно оживлять мир «неживой» действительности: «Гуляя, бычок увидал грузовик. // Глазам не поверив, поставлен в тупик: // – Я сплю или нет? Из каких он зверей? – // Спросил еле слышно у мамы своей» («Бычок и грузовик»).
В чувстве «живого», в оживлении, очеловечивании всего и вся мне видится главная общность детей и животных. И ещё – в истекающем отсюда сострадании, позволяющем проникнуться чужой болью как своей собственной. А оно в ребёнке Роберта Миннуллина – безмерно, до полного «вживания» в образ другого: «Б-б-бедный заяц … промёрз до костей», «Разом тысяча врагов // Угрожает ему-у-у. // Ох и зябко же ему // На ветру-у-у одному-у-у…», «Пробрала его д-д-дрожь», «т-т-так трясёт, // Так колотит-т-т его…». Ребёнок настолько – всем сердцем и кожей – проникся страданием и страхами зайца, что даже его рассказ о нём насквозь охвачен дрожью, что явлено в звукописном ряду стихотворения, отражённом и в его заглавии – «З-з-заяц». И это не только дрожь тела, но и «дрожь» души, полнящейся жалостью и любовью, как и в стихотворении «Лошадка»: «Глядит лошадка на меня // Печальными глазами. // В сарае плохо, – понял я, // Не жизнь, а наказанье. <…> Смотреть спокойно не могу // На грусть чужую рядом…».   
А с какой любовью и гордостью, под стать настоящему хозяину, рассказчик стихотворения «Наш деревенский зоопарк» (что, в отличие от обычного городского, «поближе») повествует о домашней «живности», без которой «заняться нечем» («Бабушка у нас в гостях»): лошадях, овцах, утках, гусях, индейках, курах… Рядом с ними (что актуально, поскольку ненарочито и здесь реализуется проблема взаимоотношений взрослых и детей) – «подрастающее поколение», придающее ещё большую живость и динамичность картине деревенского двора: жеребята, гусята, утята, ягнята, цыплята… И к тому же – домашность. Мотив «дома» в «Нашем домашнем зоопарке» очень важен для понимания стихотворения, что отражено в его ключевой в смысловом отношении строке: «Мир животных – возле дома…». Дом для ребёнка – это его «первичное» пространство, в котором и любовь, и уют, и понимание, и жалость, и многое-многое, что составляет человеческое счастье. Здесь «всё-то понятно // И всё-то знакомо» («Маленькая сказка о зайчике и его хвостике»). Таким же домом для него является и мир животных, которым посвящён не один десяток стихотворений поэта, среди которых «Индюк», «Гусята», «Гусь», «Лошадка», «Медведь» и многие другие. Полнота жизни в них обусловлена многообразием живых созданий вокруг, рядом. И хотя иной раз они и пугают ребёнка, но, как «непонятная корова» в одноимённом стихотворении, «притом // Всех нас угощает // Парным молоком».    
К животным ребёнок Роберта Миннуллина относится также как к человеку – с любовью. В любви – сила ребёнка и человека вообще. Когда уж не по силам семерым «дядям» укротить жеребёнка, которого хотят впервые запрячь, на помощь может прийти только эта сила: «…я бы // с ним поладил – // не то, что эти дяди! – // Поговорил бы // ласково, // запряг его // и – вскачь!..».
Животные в стихах Миннуллина по сути и есть «маленькие человеки», как, например, в стихотворении «Грустный бычок». Оно – о бычке, но в то же время и о ребёнке, который нуждается в игре, во взаимодействии, родстве с окружающим миром, в самореализации и самоутверждении.
Потребностью ребёнка в «живой душе» мотивировано восприятие мира животных как мира людей, антропоморфизм стихов Миннуллина, прежде всего «детских». Здесь же таится исток темы одиночества, противопоказанного детям по самой их природе – физической и душевной организации.
Ощущением трагичности одинокости объясняется «очеловечивание» животных в стихах Роберта Миннуллина, наделение их человеческими «свойствами». В стихотворении «Пират» один из любимых персонажей поэта назван «воспитанным щенком», поскольку, несмотря на свой грозный и устрашающий «пиратский» вид («С пиратскою // Бородкою, // Моряцкою // Походкою // Пират // Идёт // По улице…»), он полон добродушия. Интересно сопоставление с уже «взрослым» Пиратом из стихотворения «Собаке по имени Пират», к которому поэт обращается как к другу, родной душе, способной разделить его раздумья о жизни и о самом себе: «Ведь мы же с тобой давно кореша… // Как умеет дружить твой народ!»; «Ты нос не вешай, покуда живой, // Ведь мы же мужчины, брат!»). Не могу не указать на образно-смысловое единство этого стихотворения с есенинским «Собаке Качалова». В свою очередь «детское» стихотворение Миннуллина «Пират» и его «взрослое» «Собаке по имени Пират» являются лишним свидетельством единства лирики поэта, являясь звеньями общей творческой «цепи».
В своих «детских» творениях Роберт Миннуллин неустанно ведёт характерные для него «раскопки» нравственно-философской почвы жизни – и в этом тоже их общность с его «взрослой» поэзией. Те же стихи о животных проникнуты раздумьями о «вечных» человеческих проблемах и ценностях: доме и родине, любви и дружбе, мечте и труде, смысле существования… В ряде случаев их решение выливается в афористически чеканные строки: «Для каждого чудесней // Нет его родимой песни» («Все поют по-своему»), «…тот подобен солнцу, // Кто действует с умом» («История с помидором») и др.
К этим стихам по своей проблематике примыкают произведения, написанные в «формате» разработанного поэтом жанра «маленьких сказок», которые характеризуются как раз таки устремлённостью к постановке и решению наиболее «болевых» вопросов человеческой жизни: «Маленькая сказка о волке, который мечтал о дружбе», «Маленькая сказка о болтливых рыбках», «Маленькая сказка о зайчике и его хвостике», «Маленькая сказка о машине и цветочке». Столь же афористичны их строки: «Да, жизнь-то не сахар // И люди не мёд… // А всё же кто ищет, // Тот выход найдёт!»; «Нужда в человеке // В крови у волков» и другие. Далеко не «детские» интонации слышатся в них, а в некоторых звучат и трагические ноты. Машина, оказавшись в лесу, не заметила, как гарью своих выхлопных газов отравляет всё живое, не исключая цветка, в который влюбилась:

…цветочек славный
Машине улыбнулся
И тут же начал вянуть.
А знаешь почему?
Он был уже отравлен
Невыносимым дымом, –
На всех его хватило,
Досталось и ему.

И – машина «удивилась, // Но поняла, в чём дело, // И собственной жестокостью // Была потрясена». Словно памятуя о пушкинском, что «Сказка ложь, да в ней намёк! Добрым молодцам урок», Роберт Миннуллин создаёт свои «сказки», наполняя их «уроками» человечности.   
Чувство жалости, сострадания ко всему тварному миру – ключевое в его стихах:

Увидела собачка
Бумажку на стене.

Волнуется бедняжка:
– Узнать бы надо мне,

О чём же эти буковки?
А вдруг они о том,

Что добрые хозяева
Возьмут щеночка в дом?
(«Объявление»)

Мотив сострадания особенно пронзительно, до слёз, воплощен в тематически близком процитированным строкам стихотворении «Мама, я встретил щенка!» – настоящем шедевре лирики поэта. В своё время оно было блестяще проанализировано М.М. Хабутдиновой в статье «Художественный мир Роберта Миннуллина (материалы к уроку татарской литературы в 6 классе)». Приведу из этой работы, солидаризируясь с её автором, пространные, но необходимые здесь выдержки:
«Р. Миннуллин в своей зрелой лирике подходит к разработке серьёзных жизненных конфликтов и к проблеме положительного героя-ребёнка. Лирический герой поэта – дошкольник или ребёнок младшего школьного возраста. Он мечтатель с бесконечно доброй и отзывчивой душой. Восприятие лирического героя вбирает в своё сознание не только позитивные, но и негативные стороны окружающего мира. В этом мы можем убедиться при знакомстве со стихотворением “;ни, мин к;чек к;рдем” (“Мама, я встретил щенка!”).
Лирическому герою стихотворения важно достучаться до сердца матери. На уровне внешнего сюжета подчёркнуто желание ребёнка вызвать у взрослых сочувствие к щенку. Но этим не исчерпывается нравственный потенциал произведения. В рамках детского стихотворения поэт разрабатывает серьёзный жизненный конфликт между взрослыми и детьми. На уровне внутреннего сюжета Р. Миннуллин показывает желание ребёнка самоутвердиться: герой хочет, чтобы взрослые считались с его мнением... Всё стихотворение – это активное проявление позиции маленького человека.
Перед нами монолог лирического героя, направленный на аргументацию своей точки зрения – принести в дом щенка, увиденного на улице. Несмотря на это, стихотворение полно внутреннего движения. В монологе ребёнка большое место отводится портрету щенка. Поэту в стихотворении удалось отразить не только особенности мировосприятия ребёнка, но и передать особенности его речи: дети младшего возраста избегают прилагательных, при описании они чаще всего прибегают к глаголам и отглагольным сочетаниям.
Вот почему портрет щенка получился динамичным, экспрессивным...
Ребёнку важно подчеркнуть одиночество щенка... Ребёнок стремится повлиять на маму, чтобы она увидела в щенке не просто животное, а прежде всего маленькое, как и её сын, беззащитное существо, которое необходимо защитить от злых, безответственных людей. Таким образом, этот аргумент ребёнка направлен на то, чтобы активизировать материнский рефлекс.
Весь монолог лирического героя – это картинки с натуры: мир улицы,увиденный глазами ребёнка. Пространство в стихотворении отчётливо структурируется на внутреннее и внешнее: Дом – Улица. Дом для ребёнка – “своё, родное и вместе с тем закрытое, защищённое пространство” (Ю. Лотман). Законами внутреннего мира являются уют, душевность. Даже ребёнок понимает, что Дом выступает гарантом жизни...
Дом в восприятии ребёнка неразрывно связан с образом матери, именно к ней обращён этот взволнованный монолог, именно у неё он просит разрешения принести в дом щенка. Улица рисуется как враждебное пространство... Интуитивно ребёнок увязывает людское равнодушие с образами внешнего мира: на улице царят дождь, холод, голод, усталость, болезнь...
Взрослые постоянно разъясняют, “что такое хорошо, что такое плохо”. Однако жизнь оказывается гораздо сложнее. Если для детей Р. Миннуллин в стихотворении рисует образ положительного героя-ребёнка – доброго, отзывчивого, то взрослых он знакомит со всеми сложностями детского мировосприятия. От того, как поведёт себя мама, зависит, как дальше будут развиваться в душе ребёнка посеянные ранее ростки добра, а может быть, категоричность отказа спровоцируют появление на смену отзывчивости равнодушия... » («Современная татарская литература и Роберт Миннуллин», с. 240-242). Вот ведь о чём печётся поэт Роберт Миннуллин, глубоко чувствуя трагичность жизни.
Он далёк от её приукрашивания: жизнь есть жизнь. И нет ничего удивительного в том, что на общем «оптимистическом» пространстве «детской» лирики автора вдруг возникают стихи, «противопоказанные» поэзии для детей, – о смерти. Но они есть – и это тоже жизненный опыт, от которого не уйти и который не спрятать от глаз ребёнка, как в стихотворении «Бегут по улице цыплята», где «…машина налетела, // Под колёсами цыплята! // Не успел я ахнуть даже, // Пригляделся – нет цыплёнка!». Положение спасает только то, что в образе «цыплёнка» метафорически нарисован лист дерева, несущийся наперегонки с осенним ветром. Стало быть, и смерть «метафорическая», и – «Жёлтый лист помчался дальше // С быстрым ветром вперегонку». Поэт мудр и тактичен, не ранит преждевременно душу ребёнка столкновением её с неизбежным – всему свой срок. И помогает ему в этом спасительная метафора, выполняющая здесь «бытийную» функцию сопряжения двух извечных начал – Жизни и Смерти. Миннуллин, как и подобает творцу, заканчивает стихотворение утверждением первого, но как философ памятует и о последнем, что, видимо, настойчиво и требует от него выражения неубывающей любви к Жизни, особенно в «детских» стихах.
Столь же «спасительной» оказывается метафора «зелёного коня лета» в одноимённом стихотворении, где автор разрабатывает сложнейшую философскую категорию Времени, при всей трагичности неумолимого хода которого произведение всё же решается оптимистически. А по-другому и быть не может: ведь время-то – живое: «Бег коня неудержим. // Пробежали день за днём, – // В осень мы влетели с ним, // Быстроногим скакуном!». В восприятии и утверждении мира как извечно живого, а также любви, доброты, сострадания как его основополагающих свойств я усматриваю главный гуманистический пафос лирики Роберта Миннуллина. 
Жалость у него явлена даже к таким существам, которые её, по издавна сложившейся традиции, вроде бы и «недостойны»: «Пожалейте волка» – так называется одно из стихотворений поэта. К волку – жалость: «жалко беднягу»! Потому, что он нуждается в этой жалости, а ведь жалость – основа любви. Как-то так получилось, что волк является символом злости, жестокости, всего плохого. Но здесь – жалость к нему, потому что он – ЖИВОЙ! А стало быть, как и всё живое, нуждается в сострадании. В этом – особость детского чувства, его изначальность, незамутнённость, Высшая Человечность, составляющая основу религиозной любви: милость, сострадание даже к падшим. И здесь, мне кажется, нужно видеть глубокую религиозную основу лирики Роберта Миннуллина.
Не случайно, раньше, а в некоторых областях России по сию пору, слово жалеть употребляют в значении любить. Вспоминаются в связи с этим строки, как-то прочитанные мной на одном из интернет-сайтов (к сожалению, автора мне так и не удалось установить), – о самой главной любви в мире – материнской:

Пожалей меня, просили прежде:
Столь глубокий, разумея, смысл;
В нем признанье в вере и надежде,
Где любовью проникалась мысль.

Помню, матушка погладит спинку,
И мгновенно наступает сон.
«Спи, сыночек! Спи, моя детинка!
Отдыхай, ты для трудов рожден!..»

Пожалей во сне, прошу я маму,
Только больше ее рядом нет.
И водицы выпить все же встану,
Чтоб в глоточке получить ответ…

У кого же, как ни у матерей, учится ребёнок любить мир, людей. А материнская любовь – это, прежде всего, жалость. Отсюда и столь высокая мера сострадания в детях! Мой сын Амиль, например, когда обижен, всегда липнет со словами «Ты меня любишь?». Это он просит жалости… Как прав был поэт Геннадий Капранов, в своих строках сопрягший эти два понятия – любовь и жалость: «Дайте с вами поделюсь я этой малостью: // Настоящая любовь приходит с жалостью»!
Так же, как в процитированных стихах Г. Капранова, в стихотворении Роберта Миннуллина «Самый-самый» понятия любви и жалости сливаются в единое эмоционально-смысловое целое: «Я маму люблю, // оттого-то // жалею…». Любовь-жалость – главное в ребёнке. В этом смысле «детские» стихи Миннуллина теснейшим образом связаны с миром его «взрослой» лирики, образуя целостное художественное пространство. Ведь, как мы видели, в основе творчества Роберта Миннуллина – человечность, утверждение добра, любви, сострадания как главных человеческих ценностей. А уж сколько любви, сострадания и простого человеческого внимания заключено в самом ребёнке – тому и меры нет.
Персонаж стихотворения «Позабыли» так заигрался с друзьями возле речки, что «не заметил, как вечер // подкрался и стало темно». Возникают в детской голове мысли о том, что «Волнуются мама и папа, // и сердятся, верно, они». И, наверное, уже думают о наказании. Но не это самое страшное, а то, что, «может, забыли» о мальчике, «иначе давно бы нашли…». И где-то на донышке сердца ребёнка начинает шевелиться обида на них: «Да! Им без меня даже лучше! // Никто не шалит никогда…». И можно ли обидеться, когда в сознании ребёнка укреплена вера в то, что он – «самый-самый». И укреплена, заметьте, взрослыми. Как здесь не вспомнить слова великого Антуана де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили!». Это ведь не только о взаимоотношении человека с животными. Эту мысль надо понимать шире: в ответе за всех тех, судьба которых в наших руках, за которых мы целиком ответственны. За детей, конечно же, в первую очередь. И после этого мы позволяем себе порой упрекать детей в эгоизме, и этого упрёка, казалось бы, достоин и наш «герой». Но пробираясь сквозь окружающую его темноту к родному дому и теша свою обиженную душу всевозможными «страшилками» о родителях, ребёнок вдруг осознаёт: «А может… а может, не надо // родителей мне обвинять?..»:

Я сам позабыл всё на свете,
играл целый день дотемна.
А папа и мама, наверно,
давно обыскались меня!

И мама, наверное, плачет:
«Ну где же единственный мой?
С ним что-то случилось… Иначе
вернулся бы мальчик домой…»

И торопится он изо всех сил, подгоняемый кольнувшей его в самое сердце совестью и виной – сложными чувствами, ещё и не осознанными юнцом, хотя причина и цель их всегда одна – любовь и сострадание: «Но что же случилось со мною?.. // Бегу и себя тороплю… // Вернусь я – и всех успокою, // скажу, что их очень люблю!..». И пусть родители «пока что не хотят // Купить велосипед; // Пускай, как малышу, твердят, // Что суп вкусней конфет; // Пускай, когда тепло и так, // Велят надеть пальто; // Пускай ругают за пустяк // И вовсе ни за что; // Пусть без меня идут в кино, // Когда я нашалю…», всё равно – «Я очень их люблю!» («Про папу с мамой»).
Всемерная человечность позволяют ребёнку относиться по-человечески не только к миру людей и животных, но и к растениям. Цветок, к слову, «умный», поскольку способен радовать людей, приносить им счастье: «…мамин день рождения // Украсил мой цветок!» («Умный цветок»). Тополя охвачены думой, растянувшейся чуть ли не на всё пространство стихотворения «Где же ветер?». В другом стихотворении тополь запевает: «…когда к нему весной // Птицы прилетают, // Веселеет тополь мой, // Звонко распевает» («Поющее дерево»). Так происходит чудо преображения!
Ребёнок и природа находятся «на одной волне», понимают друг друга, так как «говорят» на одном языке – языке Жизни, духовной по своей сути. Вот почему герой стихотворения «На языке берёз» с полными на то верой и убеждением утверждает: «Берёзы // Не шумят листвой, // А шепчутся // Между собой». А как же, если «И я на нём // Шептал, бывало, // О своём».
Степень духовности в стихах Роберта Миннуллина столь высока, что им оживляются, очеловечиваются и изначально «неживые» явления природы, как, например, буран в стихотворении «Буранчик». Вообще, с бураном у Миннуллина особые, «родственные», отношения, в чём поэт признаётся во «взрослом» стихотворении «Сквозь бураны»: «Без грозного бурана // Не признаю зимы. // Должно быть, в детстве раннем // С ним породнились мы» (пер. С. Малышева). В «Буранчике» мы можем наблюдать ещё более тёплое, любовное отношение к нему, поскольку он здесь – ребёнок: «Славный буранчик – // маленький, // словно зайчик, // за валенки спрятался, // притаился, // бесплатно со мной прокатился…». Да ещё и совестлив: «Видимо, // стало неловко // зайцем // кататься // тишком. // Выпрыгнул // на остановке. // Дальше // поплёлся пешком…». Так, ненавязчиво, через занимательный игровой сюжет, поэтом реализуется нравственный «потенциал» его лирики.
Своеобразный сюжет взаимоотношения человека и другого явления природы – дождя – дан в стихотворении «Дождик», где он тоже очеловечен: «Люди ждали дождя, // Толковали о нём, // Вспоминали о нём, // Как о друге своём». Но его всё нет и нет, и люди на него не в шутку сетуют. А тот за это «На людей не шутя // Разобиделся…» и пролился ливнем, да так, что «Ой, беда! Ой, вода! // Ой, спасайся! Течёт!». Хотя в «обиде» своей был недолог, и совсем скоро «притих… Перестал…», потому что «Дождь услышал людей, // Дождь отзывчивый был…», и в этой отзывчивости дождя – главная мера его человечности. А стало быть, и он достоин сострадания: «Если вижу дождик, // Грустно мне бывает. // Кажется, что дождик // Слёзы проливает. // Я печалюсь тоже…» («Стихотворение, написанное с сочувствием к дождю»).
В основе «человечного» отношения к миру – чувство глубоко родства с ним, что, в частности, отражается у Роберта Миннуллина в большом количестве употреблений им притяжательных местоимений по отношению к «родным» ребёнку существам: «Мой слон», «Наш тигрёнок» и др. Так устанавливается единство человека со всем окружающим его миром, что обозначено уже в самом заглавии стихотворений.
Стихотворение «Мой слон» построено на вымысле ребёнка: о том, как он катался на слоне. И ничего, что рассказчик «чуточку соврал, // нафантазировал». Его вымысел оказывается самой «реальной», настоящей действительностью, потому что даёт возможность реализовать естественную для живого существа тягу ко всему «живому» – в противовес бездушным условностям мира. Здесь детская мечта реализована в жизнь – при всей её условности, которая самому ребёнку ой как понятна: «Нехорошо, конечно, врать». Но ведь мечту-то никто не отменял, поэтому всегда «можно помечтать». А что такое мечта – как не преображение мира, его сотворение в соответствии с нашими потребностями. Но если «взрослые» потребности мотивируются меркантильностью, имеют практический характер, у детей истоки их – в душе и связаны с духовным развитием человека, личности. Этим обусловлена актуальность мечты, сказки, игры в жизни ребёнка. Поэтому так неутомим он в их создании и реализации, тем более что в основе их – возможность удовлетворения острого чувства человечности, любви, сострадания, единства с миром, столь характерных для детской души: «…в будущем году опять // я полечу с дружком играть. // А то, наверное, ему // тоскливо одному».
В продолжение сказанного, не могу не упомянуть ещё одного стихотворения, в котором главным персонажем является всё тот же, уже знакомый нам Пират, – «Мой волосатый человечек». «Когда с Пиратом я играю, // Что он собачка – забываю», – так оно начинается. И в этой детской фразе обнаруживается главное свойство игры, столь актуальное для ребёнка: она очеловечивает, одухотворяет мир, делает окружающее, как и пёсика Пирата, «вроде человечка». И именно благодаря игре, мир становится близким и родным, поскольку человечек этот – ребёнок. Вот и Пират «плачет жалобно и тонко – // Совсем похожий на ребёнка…». Как похожи на детей «восемь кошек и котов» из стихотворения «Восемь кошек»:

Мияубике смогла б, пожалуй,
Сто часов играть подряд
(Как Гульшат)!

Нет шумней Мырауджана –
Целый день кричать он рад
(Как Ильшат)!

Мырмырмыр, проснись, ау!
Спит, хоть гром греми над ним
(Как Халим)!

Всех ленивей – Мырау:
Промяукать жалко сил
(Как Халил)!

Мияумияу при делёжке
Не бывает справедлив
(Как Ханиф!)

Толстоват Мырый немножко:
Аппетитом знаменит
(Как Хамит)!

Смел Мыраулла во всём,
От собачки же сбежит
(Как Заит)!

Мыргали весьма силён,
Несмотря на робкий вид
(Как Загит)!

И непонятно уже, где здесь о кошках, где о ребятах, и сам автор вопрошает: «Рассказал про них я… Или, // Может, всё же про ребят?».
Антроморфизм «детских» стихов Роберта Миннуллина объясняется и неуёмным желанием осуществления мечты, сказки, которой, к сожалению, так часто в жизни не оказывается места. Ребёнок начинает творить её сам, как, например, в стихотворении «Если встречу Шурале». В этом смысле дети – непревзойдённые творцы. Наверное, и этим определяется актуальность детской темы в лирике Миннуллина, проникнутой столь свойственным ей трагизмом. Вот и в упомянутом стихотворении сквозь сказку прорываются горькие слова: «Жалко – нету леших // больше на земле!» А реплика Шурале с пронзительным «Сжальтесь! Не губите!» – не крик ли это самого ребёнка, брошенного в мир и обречённого на одиночество?
Решением отнюдь не «детских» проблем озабочен ребёнок Роберта Миннуллина. Видя несовершенство человеческой жизни, дети задаются не дающим им покоя вопросом – почему это так: почему нельзя жить, «других не обижая, // Не мешая им, не раздражая», когда «Можно жить, не ссорясь, не враждуя, // Можно не поверить в сплетню злую», «Можно жить и быть сильнее лени», «Можно жить и быть всегда правдивым, // Добрым, сердобольным, справедливым» («А почему?»). И, кажется, ребёнок вплотную подходит к острейшей нравственной проблеме – сохранению в человеке человека, что подчас, в замысловатых изгибах судьбы, бывает так сложно! Но ведь на то мы и люди, чтобы преодолевать свои недостатки и сложности жизни. Надо на этом пути лишь приложить усилия, какими бы неимоверными они порой ни были: «Можно жить и дружно, и красиво. // Неужели это не по силам – // Мне, тебе и всем нормальным людям? // Так давай же хоть стараться будем!».
Благодаря «незамутнённости» сознания и души ребёнка, «незашоренности» многими условностями «взрослой» жизни, ему открыты многие «сути» жизни. Помня о том, что «устами младенца глаголет истина», Роберт Миннуллин одну за другой вкладывает её в уста своих детей. И они, как маленькие философы, рекут нам о вековечных основах и ценностях жизни: о любви, о семье, о дружбе, взаимопомощи, сострадании… По сути, призывают нас «разумными быть», «людьми оставаться» («Мальчишки дерутся…»). В стихах поэта детям дано право разрушать привычные стереотипы и догмы, как, например, в стихотворении «Какими бывают дедушки?». Действительно, мы привыкли к тому, что дедушка, старый человек, должен быть «с бородой», «с усами над губой», «в очках», «с тросточкой в руках»… А если «мой дедушка» – «не такой», «совсем другой»: «Без бороды он, без усов, // Без тросточки и без очков». Тогда ведь и истина – в другом: «не ходят дедушки в очках», «без бороды они седой», «усов не носят над губой», «они без тросточки в руках»… В этом непритязательном, по-детски наивном рассуждении поставлена и решена между тем важная философская проблема – а что есть истина? И ответ, кажется, ясен как день: истина – это то, что соответствует реальности. Смысл этого слова определяется его этимологией, закреплённой в «историческом» корне: истина – от старорусского и диалектного исть, что значит «есть» – быть, существовать на самом деле. 
Самой, пожалуй, наболевшей проблемой в детских стихах Роберта Миннуллина является непонимание детей взрослыми, как, например, в стихотворении «Ох уж эти взрослые!». С точки зрения детей, взрослые – «Просто непонятный, // Чудной они народ!», потому что ограничивают естественные потребности:

Если я играю,
скажут: «Помогай!»
Помощь предлагаю:
«Ну-ка, не мешай!»

Если я гуляю:
«Сел бы почитать!»
А когда читаю:
«Шёл бы погулять!»

Если плащ надел я:
«Надевай пальто!»
Чтобы я ни сделал,
всё для них не то.

Смотрю я телевизор –
заставляют спать.
Сон я вижу утром:
«Пора уже вставать!»

Захочу конфеты:
«Вредно для зубов!»…

Не бываем ли мы слишком требовательны к детям, порой слишком мелочны, принципиальны, дотошны по отношению к ним? А им ведь всего-то и надо – понимания. Самая заветная мечта ребёнка – о том, чтобы ему хотя бы приснилось, «Что с сегодняшнего дня // Дома поняли меня!» («Не понимают…»). Какой щемящей болью проникнуты эти строки!
Другая мечта ребёнка – повзрослеть, чтобы тебя поняли, чтобы быть услышанным. «Когда я взрослым стану…» – ещё одно трагическое по звучанию стихотворение, при всей его внешней юмористичности. Оно ведь – от беспомощности ребёнка, доведённого до крайней степени безответности, от бессилия что-либо определить в жизни, от неудовлетворённости ею. Здесь сталкиваются две психологии – взрослого и ребёнка. В основе взрослой – отношение к детям с юморком, со снисходительностью, доходящей до лицемерия и равнодушия. Ребёнку же взрослый мир видится как «неправильный», непонятный, поскольку не соответствует его представлениям о мире. Это «вывороченный» мир. Отсюда – трагизм мировосприятия, взаимонепонимания. На столкновение двух этих начал и держится художественное решение стихов Роберта Миннуллина о детях. Ребёнок живёт в мире мечты, которой нет места в реальности взрослых. И все его мечты рушатся от того, что «…мне... щенка… сегодня // мой папа не купил!» Казалось бы, чего проще-то и естественней: купить ребёнку щенка, подарить радость общения с живым существом. Но нет: мир взрослых слишком ограничен многими условностями, чтобы это стало возможным. А ведь по сути дела, отец лишил ребёнка кусочка жизни, мира, подтолкнул его к трагическому для него одиночеству, увеличил разлад в душе ребёнка, который и есть разлад между мечтой и реальностью. А мечта и есть для ребёнка самая настоящая реальность, он живёт в этом мире. Он для него естественное пространство. Дети подобную ситуацию проживают ежедневно. А ведь мы, взрослые, очень сокровенно относимся к своим мечтам, трепетно их лелеем, всячески оберегаем от чужого вмешательства. Но это – к себе, а вот к безответным существам, к детям, осуществление мечт которых во многом зависит от нас с вами, относимся грубо, равнодушно, безответственно.
Как часто мы забываем, что ребёнок – человек, о чём не устаёт напоминать Роберт Миннуллин: это ведь о ребёнке у него сказано – «Глядит в окошко человек». Человек самодостаточный, а потому самоценный, со сложной организацией души, которую порой обуревают прямо противоположные чувства, как в случае с малышом из «Прощания с детским садом», признающимся: «Сюда мне будет трудно // дорогу позабыть. // И весело, и грустно, // не знаю, как и быть!». К тому же и плачущую нянечку жалко, и «игрушки все грустят»…   
Как часто навязываем мы детям свои «ценности», идущие вразрез с их «натурой», противоречащие их природе, устремлениям. В стихотворении «Во всём виноват медведь» родители «заставляют» ребёнка играть на пианино, мечтая сделать его виртуозом, хотя всего его желания, вырывающиеся мольбой, о другом: «Пустите во двор погулять…». В итоге мальчик «пианино своё невзлюбил» – вот результат родительской «педагогики», от которой «Мучается // весь дом!». Хотя самому ребёнку ясно, как день, что «Медведь ему на ухо наступил»: «Жуткие дикие звуки // слышатся // из окошка: // кто-то визжит // и мяукает – // как будто бы // мучают // кошку…». А ведь вся беда и вина – на родителях. Это именно им «медведь на ухо наступил», раз уж они не способны услышать души своего ребёнка. Об этом стихотворение.
Между тем дети, в силу их открытости миру, деятельной любви – главный движитель человеческой жизни. Об этом с юморком, характерным для Миннуллина, поэт пишет в стихотворении «Отважные ребята»:

Мороз трескучий колется,
проймёт за пять минут.
Сегодня в школу школьники,
конечно, не пойдут.

Из дома лучше в холод бы
не выходить совсем.
Но и в селе, и в городе
работать нужно всем.

И если дети храбрые
в свой садик не пойдут,
заводы, шахты, фабрики
на целый день замрут.

Коровам будет голодно,
не тронется трамвай,
в квартирах станет холодно –
хоть шубу надевай…

Наверно, дело каждое
зависит от ребят.
Вот почему отважно мы
шагаем в детский сад.

Да уж, о каком юморе, при всём нашем «взросло»-снисходительном отношении к детям, здесь может идти речь, когда наравне со взрослыми, шагают самые маленькие, в какой бы там ни было трескучий мороз, в детский сад. И в этом – ещё один парадокс, своего рода «вывороченность» мира взрослых: школьникам, что постарше, занятия отменяют, а дошколята вынуждены идти в садик, разделяя со взрослыми их заботы.
Мир взрослых и детей у Роберта Миннуллина тесно взаимосвязан. Это сказывается уже в том, что дети – наши копии. И подражают они нам, увы, не только в хорошем, но и перенимают все наши недостатки. Иначе откуда взяться, например, неуёмному хвастовству, самолюбованию, лжи, лицемерию в персонажах стихотворений «Я не хвастун!», «Послушный»? Это «условный рефлекс», который перенят детьми у взрослых, в подражание им, так сказать, урок «взрослой» жизни. Но поэт не был бы самим собой, если бы не оставил ребёнку выхода даже в «нелицеприятных» для него ситуациях. И спасительными здесь оказываются столь свойственные автору и его «героям» юмор и самоирония, в контексте которых мной прочитываются упомянутые и близкие им стихи.
Как не вспомнить здесь стихотворение «О мальчике – трамвайном зайчике», который впервые едет с билетом, но на вопрос кондуктора «Где твой билет?» «по привычке» забывает предъявить его, чем вызывает вполне понятное возмущение, поток укоров в свой адрес: «Что ты, красавец… И стыд, и совесть // Потерял? // Не покраснел ведь! // Вот нахал!..». Но до совести ли мальчику при столь яростном напоре кондуктора: «Так растерялся я тогда, // Что было мне не до стыда. // Я до того оторопел, // Что онемел и побелел». Так реализуется ещё один «сюжет» взаимоотношений взрослых и детей: стоит уличить ребёнка в какой-либо «вине», мы слова не дадим сказать ему в оправдание, обрушив на него весь груз своего негодования.
В этом и подобных стихотворениях, явно или неявно, но Роберт Миннуллин выступает в качестве настоящего «адвоката» детей. И в соответствии со своим «статусом», привлекает всевозможные «факты» для их «оправдания». Судя по его стихам, даже «недостатки» детей мотивированы их неудовлетворённостью собой и действительностью. Вот и хвастает Рустем, что он «поведением примерным // известен // в нашей школе // всем», «лучший в школе ученик. // Талантлив я!» и «хвастать не привык», не любит мелочиться, ведь это «не к лицу», «хотя найдётся, // чем хвалиться // всегда // такому молодцу!», «К тому же // очень скромен я!» («Я не хвастун!»). Есть здесь момент самоидеализации, желание быть таким, каким хотят тебя видеть окружающие, – хорошим! И начинает ребёнок «дотягивать» себя до всеми принятого идеала. Ну и само собой «включается» свойственное ему воображение, фантазия, которые для взрослого – откровенная ложь. Но кто повинен в ней, как не мы сами, не сумевшие создать условий, в которых ребёнок смог бы проявиться с самой лучшей своей стороны? Главная цель педагогики, воспитания именно в этом – в создании таких условий, ситуаций «потенциального успеха» для детей. Как мало бывает морализаторским тоном сказать: «Послушай!.. Человеком будь!» («Кто же он на самом деле?»). Важно помочь им остаться! Мы по факту рождения созданы «человеками» – по образу и подобию Божьему. Но как трудно подчас сохранить в себе человеческое, всё лучшее, чем по факту рождения одарила нас природа, даже сформировавшейся личности. А речь сейчас – о детях.
Заботой поэта о сохранении человека в человеке я объясняю и важность «педагогической» темы в стихах Роберта Миннуллина – темы воспитания и развития будущей личности. В таких произведениях поэт словно становится учителем, напутствующим любимых им детей: «Укреплять не только тело, // Волю надо укреплять… // Вот и всё. Берись за дело // И попробуй первым стать!» («Как стать чемпионом»).
Ряд стихов «напрямую» связан со школой. В числе таких стихов – «В первый класс!», герой которого – Алмаз – «в первый раз // шагает в школу – в первый класс!». И всё-то у него, как и подобает этому празднику, новое: форма, портфель, в котором ещё не «початые» «пенал, букварь, альбом». Но главное – новые ощущения, чувства, наполняющие душу свежестью восприятия жизни. И главное – ожидание и вера: в то, что ему обязательно поставят «пять» и он будет «первоклассным учеником»! Вот с такими надеждами ребёнок приходит в школу, веря в неё как в некую мечту, сказку. И нет ничего горше, если она не реализуется, обернётся грубой действительностью, как случилось в своё время с моим племянником, который после первого же дня в школе заявил: «Если бы я знал, что так будет, никогда бы не пошёл в школу!» Видимо, реальность, вопреки своей корневой сути, не реализовала его мечты о школе, не соответствовала им – в итоге их разбила. И на извечный вопрос «Кто виноват?», как бы ни противилось этому корпоративное педагогическое «братство», один ответ – учитель, взрослый. Год за годом мы, взрослые (и речь здесь сейчас не только о педагогах по «должности», но обо всех нас) «выветриваем» из детских душ их детски-сказочное восприятие мира, в результате чего получаем «продукт», сотворённый своими же руками – наши копии, со всеми наростами пороков и недостатков: ложью, бахвальством, всезнайством, самолюбованием… Да мало ли! Вот, например, как в стихотворении «Акбай в цирке» описывается цирковая «собачонка»: «Как девчонка, – вся в кудрях, // в голубой юбчонке, // вся в какой-то мишуре, // в серебристых тапках, // танцевала на ковре // вальс // на задних лапках…». Потому так удивлён пёс Акбай, который так и залаял на «артистку», «прекратил бы сразу… это безобразие», что он почувствовал неестественность положения. Читая стихотворение, я невольно подумал об «огламуренных» поп-дивах, которые полнят телевизионные экраны, хотя пустота полнить что-либо не в состоянии по своему определению. 
И не нужно удивляться, когда вдруг обнаружим, как совсем ещё маленькое существо способно, например, на ложь, сокрытие правды, способно кривить душой, ведь им уже хорошо усвоено, в подражание нам, что «Слово – серебро, // а молчанье – золото» («Кто разбил тарелку?»). Между тем реакция ребёнка здесь естественна, поскольку он действует в согласии со своей «искривлённой» нами, «овзрослённой» душой. Так, в своём очередном «детском стихе поэт ставит и решает по сути «взрослую» проблему, нашедшую выражение в процитированной пословице, высказанной ребёнком и в его устах обретшей закон непреложной истины – закон самосохранения любой ценой, даже ценой правды.
Но силён в детях Роберта Миннуллина закон, зов совести, позволяющий им и на свои недостатки взглянуть с иронией и осуждением. Практически всегда это прочитывается в подтексте, хотя порой явлено и непосредственно: «…совесть есть // у меня самого. // Если услышу, // что груши // сворую, // что-то другое // вдруг // натворю… // «Слушай-ка, // друг, – // себе говорю я, – // уши тебе // я и сам надеру!».   
Дети хотят быть как мы. Этим определяется огромная морально-нравственная и духовная ответственность нас, взрослых, по отношению к детям. Они же в нас изначально готовы видеть только хорошее, доброе, таким образом предоставляя нам своеобразную фору. Разве может, например, кто-то быть для ребёнка лучше мамы и папы:

Конечно, недаром
«Знаком Почёта»
мой папа недавно
был награждён!

Все уважают его
за работу.
Наверно, вы тоже
слыхали о нём?

Он очень хороший!
Он добрый и сильный…
(«Я как папа») 

Вообще, в основах детского мироотношения, не только к «родным» людям, – восприятие всего через хорошее, доброе. Этим дети – слабые создания – оказываются сильнее нас. В процитированном стихотворении доброта и сила даны в одном контексте, что есть косвенное свидетельство того, что человек силён прежде всего добротой. Так и в детской поэзии Миннуллин продолжает линию размышлений о гуманизме. И человечность в душе ребёнка кажется неизбывной. Его любовь и сочувствие вызывает любое страдание, чем бы оно ни было вызвано. Вот ребёнок уезжает на лето в деревню. Мама по этому поводу плачет, заранее тоскуя. И нет ничего естественнее для него, как вместе с ней разделить боль разлуки, помочь маме её избыть: «Может, она // перестанет скорей, // если поплачу и я // вместе с ней?» («Помогаю маме»).
Пониманию ребёнка не чужда и любовь отца ко всяким вещицам: «и рычащим, и визжащим, и скрипящим, и гудящим»:

С каждой вещью и вещицей,
Папа любит повозиться:
То и дело протирает,
Разбирает, собирает,
Чтобы снова разобрать,
И потом опять собрать.
(«Механизмы в нашем доме»)

И этим устанавливается «родство» родителя с сыном, ведь отец «Разбирает, собирает – // Так по-своему играет». И совсем уж не детское, на зависть любому взрослому, прозрение ребёнка, вершащее стихотворение: «Понимаю – // Это надо // Папе, видно, оттого, // Что игрушек маловато // Было в детстве у него».
Как и в только что процитированных, так и в других стихах поэта, речь идёт от первого лица – от лица ребёнка.  Видя его изнутри, хорошо «вживаясь» в детскую душу, автор раскрывает своё родство с ним, основа которого в том, что оба они – поэты. И он прав: ребёнок – поэт по сути своей. Не таится ли в этой общности разгадка успеха «детской» лирики Роберта Миннуллина?
 В чём же поэтичность ребёнка? Мне думается, в том, что его взору открыты истоки жизни – от его изначальной сроднённости с миром, гармонии с ним; его восприятие чистое, проникает в самую суть вещей, миропорядка, хотя и воспринято и выражено им всё по-своему, по-детски, порой парадоксально, потому и иронично-юмористично, для слуха взрослого. Как в стихотворении «Дедушка, расти большой!». Персонаж стихотворения, Ахмет, всё лето «в саду у деда» «трудился // что есть сил», за что дед не уставал благодарить его: «Вот спасибо, // дорогой // внучек мой! // Расти большой!». Мы, взрослые, часто прибегаем к этим словам, употребляя их, так сказать, в «физиологическом» смысле: желаем детям физического роста, здоровья. Дед же Ахмета, помимо слов благодарности, ещё и одаривает его велосипедом, на что у мальчика тоже находится, в унисон дедушкиным словам, в подражание им, слова благодарности: «Вот спасибо, // дорогой // дедушка! // Расти большой!». Но ведь здесь мальчик употребляет клишированную фразу «Расти большой!» в «нравственном» значении, высвечивая в ней главное – желание добра и выражая ею свою любовь. Так же поэт в привычном обнаруживает скрытые на первый взгляд смыслы, прозревая в нём духовные основы сущего.
Ребёнок потому и одухотворяет окружающий его мир, что устремлён, как и поэт, к постижению духовного в мире. Это позволяет Роберту Миннуллину в пространство «детских» стихов включать такие, которые, на первый взгляд, ни по образности, ни по сюжетам таковыми вроде бы и не являются. Как «Солнце», например. Оно ведь совсем не «детское», скорее – «пейзажное». Но в нём утверждается главное, что есть в ребёнке и должно быть в каждом человеке – любовь к миру, лучами которой само стихотворение буквально насквозь просвечено и обогрето: «Как девочка, вспыхнет румянцем // Влюблённая в солнце земля. // И радостно сердце забьётся // От этого светоогня… // Восходит любимое солнце, // С любовью глядит на меня».   
Другое «недетское» стихотворение – «Волшебный курай». В нём продолжает звучать один из ключевых мотивов в лирике Роберта Миннуллина – мотив музыки, песни. Музыка – высшая поэзия, высшая гармония, и в этом её общность с миром детства. Это тот вид искусства, который доступен человеку до постижения им какого-либо житейского, интеллектуального, культурного опыта. Стоит обратить внимание хотя бы на то, как живо откликается детское сердце на музыку, игру ритмов. По мнению учёных, ребёнок слышит звуки, откликается на музыку ещё в утробе матери. Может быть, оттого это, что в звуках ему слышатся зовы жизни, обозначить которые словами просто невозможно, в силу великой тайны, заключённой в них. Можно только почувствовать, прозреть душой – и эта способность дана ребёнку самой природой.
Ребёнок и природа – пожалуй, нет ничего «родственнее» в мире. Обратите внимание, как вольготно дети чувствуют себя на природе, как они рвутся на улицу. Её мир, не ограниченный стенами домов, для них – органичен, естествен. В детях ещё свежа «память» о «кровной» связи с ней. Они – свои по отношению друг к другу. Этим я объясняют тот факт, почему в стихах Роберта Миннуллина ребёнок, при всём своём малом росте, так по-свойски, даже «панибратски» относится даже к таким «высоким» природным образам, как звёзды и солнце. Они – приметы его грёз, снов наяву, сказок, поэтому так близки и доступны ему, как, например, в одном из самых лиричных стихов Роберта Миннуллина – «Звёздочки»:

На рыбалку мы вчера
вечером ходили.
А ловили не щурят,
звёздочки удили.

Наловили до утра
мы ведро до края!
И глядели из ведра
звёздочки, играя.

Серебристой чешуёй
весело блестели…
Очень жалко, что с зарёй
звёзды улетели.

Спрятались за облака,
не простились с нами…
Мы бы их наверняка
отпустили сами.

С точки зрения «детской» лирики Роберта Миннуллина, я бы назвал это стихотворение одним из её «визитных карточек». Здесь есть всё, что её отличает: и сопряжение реальности и вымысла, рождающее новую «над-реальность», созданную творческой волей человека; и ключевой в ней мотив игры, которая по своей сути и есть творчество; и особая позиция человека – он в природе, в миру; и главное – жизнелюбие вкупе с немыслимой без него любовью ко всему миру. Таким образом, «звёздочки» эти очень и очень символичны в контексте поэтического мира автора. Поэтому они постоянно в сфере его внимания и близки ему: и в нравственном, и в пространственном смысле. Как и лирическому герою стихотворения «Над Казанью», стоящему на балконе высотного дома и любующемуся видом родного города, столь красивого, особенно вечером: сколько огней на земле и на небе!  Ему кажется, что «отсюда просто» до звёзд достать рукой. Интересно «местоположение» ребёнка в стихотворении – он как бы между землёй и небом, что тоже символично: им не утрачена связь и с небесно-вечностными началами, и он в то же время всем существом устремлён к постижению красот земной жизни. Не мешало бы об этом поразмыслить будущим иллюстраторам «детских» книг Роберта Миннуллина, поскольку, даже при прямой неявленности такой «позиции» ребёнка в сюжете других стихов поэта, с точки зрения метафорической она налицо.
Хотя и подобных «пространственных» решений в его произведениях достаточно. В стихотворении «Я и солнце» герой дан «наравне» со светилом. Да что там – они сверстники, товарищи. Солнце настолько одухотворено, что «надо мной смеётся», бежит «взапуски», «во все лопатки», устаёт, после чего с ним можно поиграть и в менее «энергичную», чем обгонялки, игру – в прятки. И здесь – не просто олицетворение, а именно одухотворение: творение ребёнком из «неживой» природы «живой», человеческой души.
Не случайно, что это даётся ребёнку в форме игры, как и в другом стихотворении – «Ветер», начинающемся важными для его понимания словами: «Ветер весел, // ветер светел…». Вот так, с самого начала, без всякого посредства сравнения с человеком, он наделён «человеческими» качествами, точнее – обладает ими. Поэтому так органично обращение к нему детворы: «с нами вместе // поиграй!». Но «ему // остановиться // невозможно: // он живёт, // если только // быстро мчится, // вдаль несётся он, // вперёд!». Эту характеристику вполне можно приложить и к ребёнку. И здесь выражена важная философская истина: движение – форма существования жизни. Таковы глубины её постижения в «игривых», «юмористичных», как оказывается, далеко не «детских» стихах Роберта Миннуллина о детях и для детей. И главная их черта – в утверждении абсолютной ценности жизни, в сохранении и выражении длящегося во времени и пространстве чуда земного существования, обещающего много радостного на её пути:

Ветер мягкий,
шелковистый,
светлый ветер,
голубой,

ветер лёгкий,
самый быстрый,
нас позвал
он за собой!

О дорогах
спел он песню,
о путях,
что впереди…

Песню
о земле чудесной,
по которой
нам идти!

Игра, при всей своей условности, – самая настоящая, реальная жизнь для ребёнка, поэтому он так верит в неё и требует от этой жизни естественности, «правдивости», правильности, как того требуют нормы любой игры: «Это что за весна // без ручьев весенних? // Нам такая не нужна! // Нету в ней веселья!» («Снегопад»). И если правила нарушаются, ребёнок – правдолюб и поборник истины – способен «бросить вызов», выразить своё недовольство даже природе, «нарушающей» их, как это происходит в стихотворении «А где же Дед Мороз?». При таком положении вещей и чуда не произойдёт, не состоится праздник, не явится главный чудодей – Дед Мороз, а что может быть для детей тяжелей этой утраты: «Когда же Дед Мороз придёт? // А вдруг про нас забудет?.. // И не настанет Новый Год? // И праздника не будет?!».
Когда чувствуется хоть малейшая трещинка между тем, что полагается – по «правилам» жизни, с точки зрения ребёнка, и тем, что есть на самом деле, то он способен сотворить свою, собственную реальность, как в стихотворении «Я нарисовал ёлку». Своё, рукотворное, воспринимается здесь как самое что ни есть настоящее. Творчество и жизнь сплавляются в единое целое. Не об этом ли и стихи Роберта Миннуллина о поэте и поэзии? Но «взрослому» Миннуллину достижение этой целостности даётся путём нелёгких творческих и нравственных исканий, а у ребёнка она изначальна, а потому так естественна. Преображение жизни силою искусства, функцию которой в «детских» стихах и вообще у детей выполняет игра, – вот корень и смысл творчества, да и в целом всей человеческой жизни. И в своих творческих усилиях человек сродни самой природе, смысл которой в вечном изменении-преображении. Не случайно, наверное, в книге «Ещё не вечер…» сразу после стихотворения «Я нарисовал ёлку» следует стихотворение о весеннем дожде, после которого «Стала земля // красивей, // а небеса – // синей!» («Весенний дождик пробежал»). И в этом смысл «дождика» – сделать землю ещё прекрасней. Уменьшительный суффикс в слове «дождик» здесь весьма кстати: он подчёркивает его «детскость».
Детская игра равнозначна по своему смыслу рождению жизни – в этом её жизнетворческий характер. Да, по сути, игра для ребёнка и есть жизнь. Об этом стихотворение Роберта Миннуллина «Ещё как вырастаю!», начинающееся афористическими строками: «Люди вырастают – // Перестают играть». Читайте: играть – расти. Стало быть, перестают жить по-настоящему. «Поэтому, считаю, // не стоит вырастать!» – убеждённо восклицает герой, вопреки маминому: «Напрасно // не хочешь стать // большим, // джигитом настоящим!». И это ещё один пример непонимания ребёнка взрослым, нечувствительности к детской душе. Ведь мальчик давно уже «джигит», поскольку им не раз пережито в игре это состояние «взрослости»: «Да я и так играю // в джигита – // представляю, // как на коне скачу!». Но при этом его «рост», в отличие от взрослых, не прекращается ни на секунду: «Ещё как вырастаю!». И это закон жизни, формой существования которой, как известно, есть движение, то есть тот самый «рост». И игры тоже – и в этом их общность.
В продолжение мысли укажу ещё на одно стихотворение поэта – «Домотрясение», при чтении которого мне невольно вспомнились строки Бориса Пастернака: «хаос опять выползает на свет, // Как во времена ископаемых». Это из стихотворения  «Любимая – жуть! Когда любит поэт…». Стихи двух поэтов совершенно о разном. Пастернак  пишет о любви поэта, тема Роберта Миннуллина – детская игра («дети – // просто // начали играть!»). Но в глубинном смысле они общны: оба пишут о творчестве, созидании – главных движителях жизни.
У ребёнка и творца вообще много общего. И главная общность в том, что оба верят в возможность осуществления мечты. Она для них, пожалуй, даже более реальна, чем действительность. Не потому ли так крепка вера в неё и с такой убедительностью, едва ли не как заклинание, звучат строки стихотворения «Если очень захотеть…» – в назидание не только детям, но и взрослым:

Если что-то очень захотеть,
Если что-то очень пожелать,
Если очень сил не пожалеть,
Если начинаешь понимать,
Что сильнее надо захотеть,
Что сильнее надо пожелать
И себя при этом не жалеть, –
Значит, начинаешь понимать,
Что твоя мечта – не ерунда.
А такая сбудется всегда!

Никто в мире не умеет так видеть и ценить красоту, как творцы и дети. И доказательство этому мы легко можем найти в стихотворениях Роберта Миннуллина. Один из его персонажей  идёт в лес по грибы, благо «после грибных дождей» их там великое множество – «лисичек, маслят, груздей, // волнушек, боровиков…», подосиновиков, рыжиков: «Сколько больших, красивых // грибов я видел в лесу!». Казалось бы, грузи их полную корзину? Но у поэта иное решение сюжета: «А почему корзину // пустую домой несу? // Где же мои подосиновики? // Думаете соврал?.. // Слишком они красивые! // Ни одного не сорвал…».
А разве иное, не-поэтическое, решение возможно? Когда ребёнок по заключённому в нём чувству прекрасного не кто иной, как поэт, с особым, творчески-преобразующим видением мира. У него самые обычные, даже «бросовые» предметы обретают чудесные свойства, как, например, палка в «Палочке-скакалочке», которая «волшебною оказалась», превратившись в коня. Лыжи вдруг становятся «необычными», потому что «они для полёта // пригодные» и дают возможность испытать настоящий, поэтический, ни с чем не сравнимый восторг: «С трамплина, // как птица над пропастью, // взлететь // хоть однажды попробуйте! // Да это ж не лыжи, // а крылья!..» («Летучие лыжи»). И чувство это сродни творческому вдохновению. Думаю, поэтому так близка и органична для Роберта Миннуллина «детская» поэзия, что она соответствуют его духу – духу творца, и в этом смысле её вообще следует рассматривать как основу и стержень художественного мира, создаваемого им.
Одним из важных мотивов в творчестве Роберта Миннуллина, особенно в его стихах о поэте и поэзии, является мотив полёта, окрылённости души человеческой творческой фантазией. Когда читаешь «детское» «Притяжение неба», становится понятно, что исток этого мотива – тоже в детстве. Пусть дети ещё «пока не взрослые», но им знакомо это чувство, а вернее – изначально им свойственно, поэтому их то и дело «притяженье звёздное» «зовёт в полёт»: «– Папа, до чего же // Хочется летать! // В воздухе кружиться, // Облако догнать! <…> Птице кувыркаться // В небе я хочу! // Только дайте крылья – // Сразу полечу! <…> До чего красивы // Звёзды в вышине! // Вот бы рядом с ними // Очутиться мне!». Вполне естественное желание ребёнка, душа которого «грустит по небесам» (М.Ю. Лермонтов), помня о своём высоком происхождении и предназначении. И хорошо, если взрослому это желание не кажется детским чудачеством и рядом окажется понимающий и сочувствующий человек, каковым является папа лирической героини стихотворения, поддержавший дочурку в её стремлении к полёту: «Кто мечтать умеет, // Тот уже крылат. <…> У тебя, малышка, // Всё-то впереди. // Встретятся и звёзды // На твоём пути!».
А «крылатость» детской души объясняется её открытостью миру, что позволяет ей в постижении мира самой совершать ежеминутные открытия. С какой твёрдой логичностью и убедительностью, которым позавидовал бы любой вооружённый рассудком взрослый, совершается одно из них в юмористически названном и столь же юмористичном «Научном открытии», где из явных А и Б вполне закономерно вытекает известное «А=Б»:

Простая волжская ВОДА
Вся из растопленного ЛЬДА.

Ведь если стужа настаёт,
То Волгу превращает в ЛЁД.

Любой учёный с детства знает,
Что СОЛЬ в горячем супе тает.

Из МОРЯ взятая ВОДА,
Она солёная всегда.

Поскольку МОРЕ ей полно,
В СОЛЬ замерзать оно должно!

«Софистика», – скажете вы. Нет, София, Мудрость! С точки зрения детского мировосприятия и сознания – настоящая житейская истина.
Мир главных персонажей поэта – детей – безмерен. Оттого ребёнок так вольготно чувствует себя в открытом пространстве, на природе и ему тесно в пределах квартиры, что негде развернуться его творческой фантазии:

В странной квартире
мы с братом
живём.
В ней тесновато,
когда мы вдвоём.
Только игра начинается,
сразу
падает стул,
разбивается ваза…
Стол задеваешь,
шкаф на дороге,
и в синяках у нас
руки и ноги…
Не развернуться!..
(«Удивительная квартира»)

Ребёнок очень восприимчив к окружающему миру, его волнует абсолютно всё в нём. Очень точно об этом поётся в песенке из известного отечественного мультфильма об обезьянках: «Каждый новенький ребенок // Вылезает из пеленок // И теряется повсюду // И находится везде! // Он всегда куда-то мчится, // Он ужасно огорчится, // Если что-нибудь на свете // Вдруг случится без него!». Вот именно: он – «находится везде», всемирен, если не материально, то, по крайней мере, душой своей, откликчивой на любое проявление жизни: «От взмаха крыльев // Царственных орлиных // Проходит по траве волна… // От трепетаньев соловьиных – // Душа волнением полна» («Волнение»). 
Детская душа открыта миру, что вызывает вполне естественную потребность во «всемирии», большом, словно небо и вся земля, пространстве. И в этом главное доказательство того, что ребёнок, так сказать, «природное» существо. И где, как не в ней, чувствовать себя как дома. Например, «В лесу», где «живут // лисицы, лоси, зайцы…». И ребёнок стремится к общению с ними: «Мне только бы на них взглянуть, // погладить, если можно». Но реалии таковы, что это возможно только в зоопарке, да и то сквозь металлические прутья клеток. А в природе звери бегут от человека, и ребёнку ясны причины этого: «Не зря, наверное, бегут. // Боятся, видно, звери, // что в зоопарк их отведут… // И никому не верят!». И мудрости его хватает для осознания главного: «Пускай сегодня увидать // животных не пришлось мне, // зато гуляют где хотят // лисицы, зайцы, лоси…». Здесь, в детских словах, Робертом Миннуллиным утверждается одна из главных ценностей человечества, мечта, длящаяся веками на протяжение всего его существования, – о свободе и воле. Будучи одними из главных условий жизни, они давно возведены в бытийные категории. Выражая пафос стихотворения «В лесу», эти финальные строки выводят его в разряд философских – таковы горизонты «детских» стихов поэта, в которой, как в каплях воды, отражён свет его нравственно-философских исканий. Истоки их в детстве – самой «горячей», «насыщенной» поре приобщения к миру и усвоения нравственного опыта и ценностей человечества. И вот уже ребёнок, хорошо постигший уроки человечности, делится ими с окружающим миром, как, например, знанием о долге:

Слышишь, пёсик, не дрожи,
Ну-ка храбрость покажи:
Для дела, не из шалости
Облай меня, пожалуйста!

Я пойму, что ты не злой,
Просто долг щенячий твой
На каждого прохожего
Тявкать как положено!
(«Лай, пожалуйста!»)

Совсем по-взрослому в «детском» «Мальчике и соловье» звучат строки о родине. На мальчишеское «– Соловей, позволь тебя спросить, – // Прилетел сюда ты погостить?» соловей отвечает «– Насовсем, сказать бы я хотел… // Нет, домой на лето прилетел!». И в реплике птички явственно угадывается тоска самого поэта по своей деревне.
А вот другое – «Если будет хлеб…», в котором, в соответствии с заглавием, утверждается мысль о хлебе как о самом главном в жизни человека, символе его существования, выраженная в финальных строках стихотворения: «…всё-то мне по силам на земле, // Когда хватает хлеба на столе!». Его пафос словно «калькирован» с «Хлеба» Николая Рубцова:

Положил в котомку
                сыр, печенье,
Положил для роскоши миндаль.
Хлеб не взял.
– Ведь это же мученье
Волочиться с ним в такую даль! –
Все же бабка
            сунула краюху!
Все на свете зная наперед,
Так сказала:
– Слушайся старуху!
Хлеб, родимый, сам себя несет...

Так два больших поэта России ведут незримую перекличку. 
«Устами младенца глаголет истина!» – кому незнакома эта фраза. И Миннуллин со святой верой в это вкладывает в детские уста главные истины и ценности человеческой жизни:  «Мир на земле, // счастье детей – // самое главное для матерей!» («Что всего нужней на свете?»).
Завершая разговор о «детских» стихах Роберта Миннуллина, отмечу, что они, как камертон, выявляют высокое, истинно поэтическое звучание всей его лирики.