Йейтс. Бог и дьявол

W. B. Yeats "Demon and Beast" (перевод).

Минуты те до крайности редки,
когда мой добрый гений и
мой плотский зверь, что круглый год
мой зачумляют жизни ход, –
когда они уходят прочь
из сердца, из души и проч.
И несмотря на то что я
измучен в круговерти бытия,
кружась меж злобой и желаньем, –
триумф моей свободы видел я
и зрел – облита солнечным сияньем,
смеялась в радости Земля.

“Добро пожаловать”, – сверкали
глаза из помертвевшей головы
с портрета Люка Ваддинга, кивали
Ормонды, как один, с другой стены.
И даже Страффорд улыбался,
как будто б счастлив он остался,
узнав нечаянно про то,
что разгадал я замыслы его.
И так как мой вульгарный зверь
прочь от меня бежал теперь, –
то в Галерее не было портрета,
который не манил поэта
к компании любезной той,
к компании столь дорогой.
И прояснились для меня внезапно даже
других людей дотоле смутны мысли,
и дороги они мне стали так же,
как дороги мне собственные смыслы.

Но глаз подернулся внезапною слезою
от той нежданной радости, какою,
я был охвачен, раз остановившись
пред малым озером. Над ним, кружившись,
летала чайка белая. И в небо
подброшенный кусочек хлеба
поймав, и вниз, кружа, спустившись, –
теперь начавши над водою виться,
она задела гладь, плеснув, в том месте,
где тучная, нелепая (с тем вместе –
зеленоглавая) другая птица
отряхивала воду со спины, –
божественного обе напрочь лишены.
Но эта безыскусная картина
(природы повседневная рутина)
а все-таки негаданно-нежданно
меня вдруг вдохновила несказанно.

И для меня здесь нет сомненья:
любое естества свершенье –
то бог иль дьявол, суть – сама природа,   
что смертный человек (пускай свобода
ему дана) не в состоянье
подобные вершить деянья.
Когда вступил я в зрелые года,
что охладили кровь мою, тогда
явилось мне сие прозренье,
как сладостное озаренье…
И для меня дороже мысли нет,
чем та, что сокровенный сей секрет
могу в уме своем ласкать я
полдня, и слаще нет занятья.

О, что за свежеcть веяла тогда
над Фив землею скудною, о да!,
иль по-над брегом Мареотис-моря, –
Когда Святой Антоний нёс там схиму,
и «царствие Твое прииму»
твердили тысячи других, святому вторя.
И что ж?.. Века идут, как та пехота,
мешок с костями их чуть тронув…
А разве Цезари имели что-то
своих помимо тронов?