Оцените Прозу. В. С. ,ч. 1

    Простите, родные мои  стихиряне,  но мечтаю «опубликовать» этот рассказ уже не первый год …  Рассказ -  не маленький, в книге моей занимает добрых 14 страниц … Но возложу на себя подвиг – напечатаю частями, а вы потом залпом или по частям  прочтете. Ладно?
    Вам преданный всегда, знакомый ваш «издатель» Карин.
      А как и что оценивать в прозе, так скажу, «по секрету»: Слово как Слог и Стиль; Диалоги-Монологи;  Люди-Характеры; Детали; Атмосфера … И всё, что поразило или раздражает … Можно, конечно, и по частям суждение высказать …
           Итак, рассказ – «К Кузьме за солью» (1963 г.):

    Макар вытащил на берег долбленку и посмотрел на реку.
    Плот , пока он  выгребал, отнесло, и ребята теперь, казалось, стояли прямо на воде.
      - Ждем к ужину,  - повторил Максим.  – Обернешься?
      - Постараюсь,  - ответил Макар.  – Не проскочить бы.
      - Запалим костер на Удожьей косе. Следи.   
      Черт ее упомнит, какая она, Удожья  коса. Они все на реке одинаковые, косы. Только Максим их и знает. Ну, с костром, конечно, легче не проскочить.
      Макар сел на горячий валун и  стал разуваться. Ботинки промокли, ноги побелели и сморщились. Он разостлал  портянки  и  прошелся босиком по нагретой солнцем гальке. Подошвы на сухом  зуделись и  отдыхали.
       Никто уже на плоту не смотрел в его сторону;  на Максиме алела красная рубаха, она была в заплатах и походила на гриб-мухомор.
       - Максим! Одеяло мое подсушите! – крикнул Макар.
       - Подсушим. Вези соли.
       Про одеяло Макар напомнил так: и без того ребята догадаются. Хотелось, чтобы кто-нибудь откликнулся.
      Максим, тесавший на запасное весло сухую колодину, воткнул топор, и он, перестав звенеть, тупо гухнул в бревно.
      - Слышь, Макар, поужинаем, хрен с ней, без соли, ты не гони через силу. А по свету выплывай.
       - Ладно. Видно будет.
       Макар воткнул в берег весло, как знак, если на обратном пути придется шариться  в темноте, искать лодку. Потом обулся, туго намотав портянки.
   Берег обрывался к реке стеной, а у  самой воды громоздились столбы-монахи, как бы выложенные из неуклюжих глыбин.  На стене и  монахах – белые полосы, будто сверху лили известку: в трещинах гнездилось воронье.  Ворон такие кручи любит: чем страшнее, тем ему лучше.  Если не делать крюка, подъем  тут на сорок минут: взять сразу влево, пролезть узеньким ложком между монахами, а там все время правь вдоль кручи.  Обходной же  дорогой, пока делаешь крюк,  проканителишься часа полтора.  А тут хоть и круче, и осыпь, дорога Макару знакомая: прошлый год этим местом он и выходил на берег.
         Ну, в путь-дорогу! Только на берег подняться, а сверху уже видна падь, в которой стоит шалашишко Кузьмы Кривого.
         Тут Кузьма рыбачит, на енисейском притоке Умгане. По прямой до шалаша  километров десять, а от устья Умгана – все сорок набегут, да и не выгребешь, если на лодке.  Кузьма промышляет хариуса, коптит, солит его, и в сезон берет туруханскую селедку. Кукует тут весну, лето и осень, все время один, как перст.  Живет до белых мух, до последних пароходов.  Подбирает его знакомый капитан, который  ради  него останавливает судно.
       Шалаш у Кузьмы – приземистый сруб, крытый берестой. В срубе – два оконца, большая печь-коптильня, а вместо кровати Кузьма повесил гамак, говорит мягче. Старик стал Кузьма, чудит.
     Макар кинул на плечи рюкзак, еще раз оглядел лодку, все было в порядке, и зашагал по каменной осыпи, забирая к ложку. Осыпь, как щепа, ломалась под ногами, хрустела.
     На месте ли Кривой? Первый раз Макар ночевал у  Кузьмы  шесть лет назад. Шел тайгой – партия тогда на Умгане работала – набежал на его шалаш.   Поздоровались,  по лесному обычаю  переспрашивались. Кузьма сощурил быстрый свой глаз на Макара, спросил:  «Не от  закона ли бежишь? - и добавил: - От закона не убежишь». Потом пригласил за стол, достал бутылку самогона.  Они разговорились, проговорили до утра и стали приятелями.  Кузьма жил тут из-за рыбы. Рыбу, то соленую, то копченую, носил геологам, продавал на теплоходы, тем и кормился. На его руках  было в городе сестрино семейство – четверо.  Старик поговорить любил, особенно порассуждать  про законы.  Он у всех находил законы: у птиц, у деревьев.  «Вон мошкара столбится, - говорил он. -  И у нее закон».
      При случае, пока работали на Умгане,  Макар забегал  к старику. Они подолгу разговаривали, закусывали малосольной селедкой. Макар, посмеиваясь, спрашивал Кузьму: «Сам-то не от закона ли в тайгу ушел?» -  «Ты пацан,  - сердился Кузьма. – Мне закон четырех человек вырастить».
     Селедку Кузьма умел делать получше заводской: солил с лесными травами,  черемушным  листом. И всегда даст Макару низку копченых хариусов: «Шатунам своим неси, от Кузьмы , скажи, Кривого».
    Был Макар у Кузьмы прошлым летом:  услышал - заболел старик.  Лекарства принес, мази.  А старик уже  здоровехонек; племянница у него живет.  Племянница - лет двадцати, рыжая, голубоглазая. Старик помолодел: веселый , сидит на своем гамаке постиранный.  «Вот, - говорит,  - прибежала коза. Любит дядьку».  Макар поглядел: красивая девушка, рыжие волосы на солнце жаром вспыхивают, на лице конопушки, что цвет вербный.  Знакомясь, подала маленькую теплую  руку ...
       Кузьма на месте: самое время – хариус берет. «Чего приволокся?  - спросит. – Всё шатаешься?» - «За солью, мол, соль размочили». – «Работа, - скажет,  - за солью  тридцать верст бежать».
        Старик догадался  тогда, глаз один, а приметил, как понравилась Макару племянница. Несуразно бормотал: «Девка что мотыль ночью, куда летит, сама не знает». Похоже, он  сердился, а Макару приятно было на нее глядеть: была она как цветок жарка, веселый, яркий.
       Всю весну тянуло нынче сбегать к Кузьме , но предлога не было; не соберешься же так: шапку в охапку и пошел.  И тут размочили соль. Легли спать, а соляной мешочек забыли снаружи.  Ливанул  ночью  дождь, соль растаяла.
       Сварили так,  каша в горло не  лезет, трава травой,  а уху никто не стал хлебать.
     - Арапы же мы,  - сказал Максим.  – Озвереешь без соли.
     Тогда Макар предложил:
     - Сбегаю к  Кузьме.  Догоню на лодке.
     - Давай,  - одобрил  Максим.
    Макар обогнул крайний монах, осыпь кончилась, и он зашагал по зеленому логу.  В траве густо цвели жарки, цвет их уже сыпался и летал у ног. Остро пахло молодым слизуном,  и нога в траве  ступала как в воду.
     С верхушки  монаха  за  Макаром следил сторожевой ворон. Прошлый год, наверное, этот же ворон сидел тут и провожал его. Тогда было чуть раньше: жарки зацветали, а на реке паслась еще не севшая на гнездо перелетная птица. В ту  весну у шалаша Кузьмы тоже красным-красно цвели жарки. Племянница набрала их целую охапку, поставила в ведерке, и в шалаше или от цветов, или от ее рыжих волос заполыхало, стал виден лик на закопченной и  потрескавшейся иконе.
     - Эй, егоза! – кричал Кузьма.  – Не  запали мне шалаш.
     Вечером она собиралась уезжать  на  буровую.  Макар  заседлал лошадь, приторочил  рыбу - Кузьма всё еще  перемогался  поясницей.  Пока девушка садилась,  Макар держал  повод и стремя, и она опиралась на его  плечо.  Он подал ей туесок с ягодой, поправил торока.  Нравилось ему хлопотать возле нее.
    - Принесите,  - попросила, - напиться на дорожку.
    Выпила, выплеснула из ковша, и вода рассыпалась серебряными брызгами.  Лошадь тронулась, пошла по заросшей тропке,  уходила все дальше, погружаясь в траву.  Племянница оглянулась, помахала рукой
    - До свидания, лесные люди!
    Они с Кузьмой смотрели ей вслед, пока лошадь и девушка  не смешались с кустами и сумерками.

      (Продолжение следует.  Делю на части условно, у автора – сплошняком.)