К юбилею В. П. Крапивина
Волны плещут, солнца летний свет.
И всего-то мне двенадцать лет...
Это состояние нахлынуло с внезапно громким пением птиц, выводящем из задумчивости. Я поднял взгляд и... обомлел. Мир изменился. Привычные картинки небольшого, уютного парка задышали, озарились первозданной свежестью, новизной. Всё вокруг словно окутывала мерцающая, призрачная пелена, сотканная из сказочности, раскрывающихся тайн, наслаждения красками и звуками, необычно отчётливых, ярких, говорящих как-будто что-то ещё, возрождая в душе забытое вдохновение. Мир стал пленительно красив, чудесен настолько, что сразу отметал вечные вопросы о смысле бытия. Захватывающее, восторженное созерцание звонкого солнечного утра, сияющего лазурью, неугомонным ветром весело тормошащего августовскую листву, - и было ответом, естественным, само собой разумеющимся. Сейчас я был счастлив просто созерцая, просто существуя, без прошлого и будущего, здесь и сейчас, словно забывшийся в заливистом смехе мальчишка. И я вдруг отчётливо вспомнил, что именно в детстве так и видел мир - так беззаботно и солнечно.
Остановись мгновенье, останься навсегда и можно начинать жить заново! Начинать жить...
С этого случая детство словно вернулось ко мне, незримо стоя где-то рядом, поддерживая самим фактом своего неисчезновения, а, значит, и вполне возможного возвращения, ставшее неким символом, путеводной звездой. Речь, конечно, идёт о взгляде на мир, о душе, распахнутой всем чудесам и тайнам ; вполне оправданных ощущениях лихих и невероятных возможностей. Кажется, взрослея, мы упустили какую-то, может, самую важную, нерешённую загадку. Детство забывалось, уходило незаметной, неслышной в гомоне суеты поступью. Часто мы даже не помним - что потеряли, ведь эти ощущения затерялись в глухих, почти уже недоступных уголках памяти. Схоранивались, невидимо таяли чувства, желания, мечты. И вновь обрести их - продолжить некогда прерванное путешествие, вернуть детство...
1.
Всё, что было потом —
Полутьма, суета в гардеробной
После пьесы, где множество
Страшных и добрых чудес.
Что такое детство? Может, всего лишь миф? Ведь ребенок его не осознаёт, для него это не отдельная загадочная страна, а единственно знаемый им мир, в котором также есть и радости и обиды, праздники и огорчения, веселье и скука. И вдруг резкое осознание смерти. Я сижу маленьким в освещённой комнате, осенний вечер, звучит нежный голос Робертино Лоретти и внезапная печаль охватывает меня. Я ясно вижу, чувствую, что это всё не навсегда, всё уйдёт, все уйдут, а может, давным - давно уже ушло? И эта яркая комната, и тепло мамы рядом - какой-то одинокий, затерянный в черноте за окном снимок - и заплакал. Тяжело, надрывно. "Что с тобой? Почему ты плачешь?"
И всё же эта особая пора в жизни человека - почти сказочная, невозможная, "время сновидений" из австралийских легенд. “Где-то есть город, тихий как сон", где "и небо голубее, и трава зеленее...". Конечно, есть и "цветущая пора юности”, но это уже, в общем-то, наш мир, а уж бетонное "мир взрослых"... Детство загадочнее. В нём действительно есть чудеса. Помню, я тщетно уверял взрослых, что вдалеке вижу горы из окна теперь родной 9 зтажки. Странно, ведь зрение было не в пример нынешнему. Феномен вундеркиндов, да и обычный 2х летний малыш выучивает язык со всеми нюансами местного диалекта. "Чистый лист..." Только появился и вот - "как с чистого листа..." Очередное открытие британских " учёных": всех, кто нам снится, мы уже видели в жизни. Ну, нет слов... Мои детские сны были полны огромным количеством людей, ситуаций, нездешней, уходящей ввысь архитектуры, странных обычаев. Какие - то огромные, забитые народом бассейны.., барочные амфилады и колонны, и я, со своими товарищами порхающий между ними. Вверх и вниз. Уже школьником я увидел картину, изображающую небесные чертоги, облака и их обитателей - и как током ударило. Дежа-вю. Где это было в маленькой комнатке с печкой? Ах, да, уже появились телевизоры...
Безусловно, всё, в общем - то, можно объяснить. Но с помощью чего? Таких же неясных, пусть и привычных, понятий. Гипноз, самовнушение, галлюцинации - а что это? Мозг безуспешно пытается поймать себя за хвост...
А общение с миром на каком-то своём, робко найденном языке? Ребёнком угадывал по запотевшему стеклу ранним утром, приедут ли в лагерь родители. Однажды вроде как был дождь, но всё-таки заиграли на каплях солнечные зайчики - и успокоился: приедут, но попозже.
"Словом останавливавший дождь..."
Какой-то другой, нездешний этот детский мир. Словно действительно был другим. Да и что мы знаем о других мирах...
2.
И вот потому над планетой
Шагает наш барабанщик...
Вот и в литературе дети и другие миры существуют как друзья - приятели. Сказочные королевства, далёкие планеты, древнегреческий мальчик на берегу, в кармане переделанный будильник...
Владислав Петрович Крапивин двумя этими дружественными друг другу темами жонглирует подобно виртуозу - волшебнику, переплетая, создавая в воздухе причудливые, неожиданные узоры. Лёгкость сюжетов и языка Мастера безупречна, невесома, книги неизменно озарены высокой поэзией мудрости, огня духа, свежего морского ветра приключений. И щемящей тоски по своему детству, в воспоминаниях о котором волею хозяина бывшее и придуманное, нередко совсем уж фантастическое, неуловимыми полутонами перетекают друг в друга, с добрым лукавством мудрого сказочника мягко, но, нет-нет, да и прямо уверяя читателя, что так и было. Зачем?
Литературное мастерство, собственно, и состоит в придании вымыслу ощущения реальности происшедшего. Но кинопроектор глохнет, люди тянутся к выходу, и никакие 5D не убедят их, что сейчас они не выйдут на знакомые улицы. К чему же привычному ремеслу придавать дополнительную тайну, оставлять в душе читателя недоуменый вопрос о смысле этих уверений?
Может, в этом и дело? В том, что привычному. Книга перестала быть магией. Украдено её волшебство, вера в волшебство, превращающая рассказ в сказ, предание. "Как захочешь, так и было..." Ведь сокровенная, драгоценная способность человека - вера в невозможное, знание невозможного. И писатель, осознавая горечь этой пустоты, морок жёлтого тумана, настойчиво обращается к душам. К детям... Может, потому что ребёнку легче поверить в чудо, и его мир поэтому полон необъяснимого: "Если всматриваться в бездну ( в нашем случае - многоцветную и увлекательную ), бездна начнёт всматриваться в тебя"', - прежде, чем окончательно также поверит в то, что чудес нет. Как тут не вспомнить про величайшую хитрость дьявола.
"Потому что человеком без мечты проще управлять"
И уж если процитирован фильм " Бесконечная история ", вспомним его основную фабулу. "Это не просто книга"- говорит продавец антикварного магазина. И мальчишка, читая, постепенно с ужасом, ( и только после с восторгом ), осознаёт настоящее и безжалостное перетекание фантазии в реальность. Герои книги и знают о нём, и обращаются за помощью к нему, именно к нему ! Сказка стала жизнью и он участник этой бесконечной истории...
"Рассказчик - маг, который изменил окончание реального сюжета , - делал это по указанию и содействию
Духа. Поскольку он может манипулировать своей неуловимой связью с Намерением, он действительно
может изменить события. ...Рассказчик - маг знает без тени сомнения, что где-то в этой бесконечности
обрушивается Дух. Калисто Муни является победителем. Он освободил свой народ. Его цель превзошла
его личность."
Примером магического предназначения сказа является, на мой взгляд, прекрасная повесть В. Крапивина "Ковёр - самолёт". Впечатление от неё усилило воспоминание о другой - советского иллюстратора Н. Кузьмина "Наши с Федей ночные полёты". В обеих ощущается явная взаимосвязь. Мальчишки прыгали с обрыва и вдруг обнаружили в себе способность летать. Над берегом, над речкой. Простой, безискусный рассказ. С многоцветным, симфоническим полотном В.Крапивина не сравнить. Сюжет похож, ну и что? И тем не менее по значимости они равноценны. У Кузьмина это - воспоминания.
Мальчишки действительно летали...
И вот тут эти две книги, поддерживая друг друга, как-бы сливаются в одну. Круг замкнулся. Крапивинская повесть совсем не однозначная выдумка, вымысел перестаёт быть ложью. И в сочетании с могучим мастерством автора "Ковёр - самолёт " становится именно тем, по замыслу, призывом, необычайно ярким и могучим, к вере в себя, в сказку, в невозможное. "Но ведь это было, было". Да, мальчик, это было и - будет, только решись, и путешествия на ковре-самолёте станут твоими.
Есть особого рода люди, не уснувшие в бытовой обыденности, помнящие, страдающие, борющиеся, - творцы литературы, музыки, и самой жизни, - взывающие к нашему истинному "я ". Их произведения наполнены величавой музыкой иных сфер, когда-то родных, но всё более гаснущих в памяти, как мамина колыбельная. - Грозовыми раскатами духа и белизной утренней свежести. Золотыми, устремляющимися ввысь куполами, хороводами звёзд и весело копощащимися огоньками в печке. В которой есть всё, кроме мучительного вопроса "зачем? " Такие люди сакрально ценны просто своим существованием, сиянием своего естественного, чистого света. Пробудить в людях красоту, тайну? Вряд ли на всех их хватит. Скорее, помочь себе подобным, одиноким, затерянным в городах и временах сопутникам по Дороге ; передать факел, искру, мечту... Для них этот призыв, настойчиво повторяемый, убеждающий, обнадёживающий. Звучащий пронзительной нотой, в вихре слов и образов пропетое вновь и вновь заклинание:
"Всё это с тобой !"
"...Однажды,
только ты поверь,
Маятник качнётся в правильную сторону -
И времени больше не будет..."
Эти "ритуалы круговых циферблатных движений" будят спящие в подсознании воспоминания. Голая вера глупа и бесплодна, всё требует своего испытания. Поэтому вдохни её, почувствуй, прими как несомненную реальность. Настоящая Вера это Знание, волею творца обращенная в будущее. Вспыхивает глубинная память, спадает скептическая усмешка, охватывает дрожь, мгновение и -
"... Сияние обрушится вниз
Станет твоей судьбой."
Такие люди не переведутся никогда, как дети всегда будут детьми, ибо приходят в наши, всё более сгущающиеся сумерки из далёких, невинных стран, недосягаемых ни для бесов, ни для учёных. В тюрьме оказываются прежде свободные, и величие души каждого решает, где его истинный дом. В каменных колодцах видно далёкое небо, и оно смотрит на нас, будто не досягаемое, но, строго говоря, мы уже в нём, мы дышим небом.
3.
...Как спасение, как спасение,
К нам приходят ясные сны.
Гаснет красное настроение,
Слышен голос счастливой страны.
" Где-то есть город, тихий как сон...". Детство и есть пограничное, утреннее состояние между сном и явью. Аккуратно лепимый кусочек глины, сохраняющий ещё запах речной прохлады, зноя трав. Последующий суровый обжиг обманчив, и ничто не вечно, фигурку размоют дожди. Не стоит грустить. Детство позади, но оно же и ждёт нас, и появится на морском берегу мальчик с ящеркой...
Вообще, "Голубятня... " и "Великий Кристалл... ", с непостигаемыми умом временными переходами, есть, кажется, отражение того, что представляет из себя мир на самом деле. Прозрения, дежа-вю, исчезновения континентов... "А если не думать? "... Странно, но при таком подходе всё встаёт на свои места.
Калейдоскоп возможностей, ошеломительных полётов в параллельные пространства, надо только напрячься, захотеть... и прыгнуть. Вроде, всего лишь "фантастика", но тело откликается дрожью, томится каким-то досадным бездействием. Когда-то оно точно также отзывалось на полёты Дэвида Копперфильда. До сих пор уверен, что его главный фокус - назвать это фокусом.
Детство что беспрерывно текущее сновидение: невесомое, полуреальное... Оттого ли, что цвета, запахи, звуки ещё не имеют своих определений, деревья - названий? И воспринимаются во всей своей полнозвучности, щедро, без посредников. Что такое слова, как не полуслепые дорожные указатели, заслоняющие захватывающие пейзажи. Ну конечно, они благородны в устах поэтов - любовно выточенные неизвестным мастером витражно-мраморные шкатулки с таящимся в них волшебством. И, подобно древним, разговаривая языком высокой поэзии, не сделали бы мы нашу жизнь одухотворённей, осмысленней? Сейчас эта тема только для пародий. Слово мертво, заменено прикладным дубликатом, мёртвыми шорами закрывающим глаза.
Но есть и безмолвное - не отвлекаемое штампиками слов - осознание: открытое, спокойное и светлое. Ведь ребёнок почти не думает, а смотрит, бегает, егозит... Весь - движение, весь - внимание. Слова вылетают из него как звонкие брызги, рождаясь уже в воздухе, вспыхивая на мгновение. Ребёнок не думает о мире, он его видит. Словно балансирующий на волне сёрфингист - невесом, быстр и точен, созерцателен и интуитивен. Непосредственное восприятие жизни, счастливое отсутствие опыта, ненаписанный грузный том воспоминаний и размышлений.
Детство уходит с пробуждением. Но во сне оно с нами, и мы в нём молодые.
" Пыточное колесо полетело вспять..."
Растворяется тяжесть нашего многотомного образа, исчезают непреложные установки возрастных ролей, как дым тает кондовая уверенность в знании мира и самого себя. Сдаются в багаж паспорт и чемоданы штампов, "истин", дурно пахнущих намеренной ложью, холодно-циничной, бесчеловечной. Оставляя на берегу вместе с одеждой и тело - "всего себя "- какой же ты входишь в эти неведомые волны? Наблюдатель, осознающий, что может сказать о себе только это. Беззаботный мальчишка, тайно выскользнувший из дома и, довольный своей самостоятельностью, бредущий по незнакомым улицам...
4.
Мне б уйти насовсем
В те миры, в те миры
И она приходит - эта мысль: " Это сон? " Сразу начинаешь оглядываться, всматриваться в окружающее, ища подтверждения. Несомненно, я не знаю этих домов, впервые вижу, и эти вещи, и совсем незнакомые люди... Нет, я их как будто знаю, они из этого сна, но не я настоящий, имеющий вполне определённую жизнь, где-то там, за моею спиной, даже как-то ощутимую сейчас, но где она? Где-то во мне, в памяти, но, конечно, не здесь: путешествуй - не придёшь, лишь можно проснуться... А этот мир, кристально ясный, подробный и... незнакомый, странный - где он? Он здесь, передо мной, он вокруг и - абсолютно, непостижимо неизвестно где.
Я гость. Секунду назад я из персонажа этой истории вмиг превратился в туриста, вольного отказаться от экскурсии, слинять в один момент. Но главное - я во сне! Неужели. господи. наконец-то. свершилось. Захлёстывает эйфория, возбуждение долгожданного. Как часто, видя потрясающие по красоте и необычности сны, я после только сожалел о том, что не проснулся в них, не понимал всей их неповторимости, нереальности. Проще сказать, в них, обычных, не было меня. Того, кто так стремится к чудесам этого бесконечно многогранного мира; уставшего, почти отчаявшегося...
Я во сне. Пробую летать, пройти сквозь стену... Неуклюже, но получается. Окружающая новизна вскоре становится привычной, но скуки нет. Как в детстве - всё впервые, ново, интересно, вчера и сегодня, и завтра, и всегда. А вокруг действительно другой, яркий, красочный мир. И я другой. И я свободен быть другим.
Когда я воскрес из мёртвых,
Одно меня поразило :
Что это восстанье из мёртвых
И всё, что когда-то было -
Всё просто, всё так и надо...
Надо только хотеть и... дождаться.
Найти рукавицы и, схватив эту неуловимую жар-птицу, уже не отпускать.
И после, матерински подхваченный ею с земли, держась за золотые перья, уноситься всё дальше и дальше - в призывно мерцающее мирами, звучащее торжественным органом, когда-то столь знакомое и родное, небо.
.. .И вот
я по солнцу бегу
С живою сказкой в ладонях!
Мчится
навстречу мне
синий
безоблачный
день!
Процитированны авторы: В.Крапивин, Н.Гумилёв, К.Кастанеда, Е.Летов, З.Гиппиус и др.
Эпиграфы и заключительный стих- В.Крапивин.
октябрь 2013
Свидетельство о публикации №114062604119