Хотите в Австрию со мной?

Страна моей мечты ты Австрия,
Когда я венский вальс танцую!

Разлуки между нами нет!

Прекрасно знаешь ты,
Когда танцую венский
Вальс, я думаю о Вене!

Да, я душой всегда  с тобой!

В морозы и метели.

О, Австрия прекрасная страна!

Ты вся в моих глазах,
Когда танцую вальс я!

Ещё люблю я Австрию за то,
Что когда читаю я стихи её
Поэтов, я вспоминаю и язык,
Который в школе, ВУЗе я
Учила!

И для тебя, сегодня я пишу!

И даже я стихи австрийского поэта
Вспомнила!

Я напишу их на немецком, затем
Его и перевод.

Mein Weltuntergang

Mir tr;umte, da; ich eben noch zurecht kam,
als unterging die Welt, vor meinen Augen
tat sie es, eben noch kam ich zurecht,
denn auf ein Haar w;r' ich zu sp;t gekommen.
Ich stand auf einem Vorsprung von Sorrent,
Signore! rief der Wirt, und subito
sank Capri, hastenichgesehn, ins Meer.
Schon aber wars f;r uns auch nicht geheuer,
und eine Riesenflamme stach her;ber,
weil einer dr;ben noch am Gashahn spielte.
Am sichersten, sagt einer, w;rs in Wien,
wann geht der Zug, schon zeigt auch der Vesuv
der Welt die Zunge, sichrer ists in Wien.
Schon ist der Wirt erstickt und in Neapel
beteuern tausend Kuppler ihre Unschuld,
denn ihrer aller Hure sei gestorben,
und bieten zum Ersatz den letzten Knaben.
Viel sicherer w;rs freilich jetzt in Wien,
wie aber kommt man bei dem Untergang
hin;ber, oben schweift schon ein Komet,
der Mond ist ;bern;chtig und die Sonne,
die schl;frige, macht heute ;berstunden,
jedoch die Grotte hat heut blau gemacht
und gelb vom Schwefel eines Fremdenf;hrers
befremdet auf der Stelle sie den Fremden,
Leuchtkugeln l;;t beim Feuerwerk des Himmels
ein Bravo Stuwer in die G;rten schwirren
und aus der Barke gellt der Hilferuf
des alten Lohndieners sein »Tramontano!«,
auch der von »Loreley!« ist schon zur Stelle,
der Leiermann spielt bella Napoli,
nimmt ewig Abschied, will mit einem Aug',
das zweite ist kaput, Neapel sehn
und sterben. Voller Schrecken ist die Nacht.
Ein Zuh;lter mit einem halben Ohr,
als Legitimation zeigt er es vor,
ist hier und dort und l;;t mich nicht mehr los,
beteuert fort, er selbst sei der padrone.
Am sichersten ists sicher jetzt in Wien,
was macht man heute abend in Sorrent,
meine Geliebte schl;ft mit einem Bettler,
es regnet Blut und ich hab keinen Schirm,
man schlie;t das Kino, hundert arme Kinder
sind ausgesperrt und scharen sich um mich,
verlangen noch die letzte Zigarette.
Dann sind sie tot. Ein Kutscher schl;gt sein Pferd
und ruft mit letzter Leidenschaft sein »Ah!«
Wer lebt noch au;er mir? Denn lebte einer,
m;;t' den Verlust er auf Millionen sch;tzen.
Jetzt springt die Flut, die Flamme brennt ins Meer,
und eine Tafel wird am Fels befestigt,
darauf gedruckt schon, nicht geschrieben steht:
Pre;burger, kaiserlicher Rat, gesund!

/Karl Kraus/


Мой закат мира

Мечталось мне, что вовремя придя,
воочию застал я гибель мира,
не то он пал нарочно для меня,
ведь опоздай я хоть бы на многовенье...
Я с выступа Сорренто наблюдал.
— Signore!* — крикнул вирт** — и subito*
замеченный мной Капри канул в воду.
Тогда опасность наша миновала,
но столб огня метнулся в нашу степь:
там кто-то с газом видно доигрался.
— Из Вены может… — голос мне изрёк,
под стук вагонный, и Везувий миру
язык показывал, — стало быть из Вены.
Мир мором был объят, утих Неаполь,
где проститутки вымерли мгновенно,
и сутенёров тьма блюла невинность,
пусть мальчиков плохих употребляла.
Намного безопасней было в Вене,
которая помалу опускалась,
а хвост кометы гибель заме(ч)тал,
луна всю ночь дежурила, а солнце,
не выспавшись, трудилось сверхурочно,
а катакомбы чисто посинели
и пожелтели от хвоста чужачки,
чужих-своих чужаещего пуще.
Пускал за фейерверком Браво Штубер***
из сада в небо шарики с подсветкой,
а с барки доносился вопль «на помощь»—
слуга-старик запел из «Трамонтано»,
а «Лорелею» публика тянула,
арфист играл ей «bella Napoli»****,
прощаясь навсегда одним глазком,
другой — kaputt, с Неаполем прекрасным
и умирая. Ночью ужас правил.
Какой-то «кот»***** с оборванным ушком
увечие лицензией считавший,
сновал повсюду, следуя за мной,
и уверял, что он и есть padrone******.
Скорей всего и в Вене днесь бедлам,
похожий на содом вечор в Сорренто:
любовь моя в постели с попрошайкой,
кровавый дождь идёт и зонта нет,
из синема толпа детей-бедняг
просы`палась и вкруг меня роится,
последней сигареты вожделея...
… уже мертвы. Извозчик бьёт коня,
крича остатком сожаленья: «Ах!»
Опричь меня кто жив? Последний должен
донесть всю эту мерзость миллионам.
Метнулась лава — море подожгла,
а на скале прибитая таблица
не от руки, печатно заявляет:

/Карл Краус
перевод с немецкого
 Терджимана Кырымлы/