Урок Перевоплощение писателя

Сегодня, ребята, мы с вами побеседуем о некоторых особенностях личности поэта и писателя. Вы уже, и по своему опыту, заметили, что поэты и писатели – это люди, которые отличаются от людей не пишущих. И, как бы не звучало это странно, поэт и писатель очень часто в жизни задаёт себе вопрос: писать ему или не писать. Как мы все хорошо знаем, судьбоносным этот вопрос оказался для нашего известного и любимого всеми писателя Н.В. Гоголя.
Так вот писатель как раз тем и отличается от всех остальных людей, что этот вопрос – писать или не писать – он не в состоянии решить отрицательно. Именно поэт и писатель не писать просто не могут.
Мы с вами не будем задаваться вопросом почему это так. Мы просто понаблюдаем с вами за некоторыми особенностями поэтов и писателей, а именно за их способностью перевоплощаться.
Творчество поэтов и писателей относится к интеллектуальному творчеству. Интеллектуальная сфера знаменита тем, что в её составе находятся объекты «нематериального» мира. Под словом нематериальные в данном случае подразумеваются чувства, эмоции, одним словом – душевные переживания. Душевные переживания являются предметом труда поэтов и писателей, которые, работая с ним, овладевают мастерством вызывать, укрощать, усиливать, развивать душевные переживания, затрагивая при этом умственную и морально нравственную деятельность человека. Изначально обладая особенной душевной организацией и работая с тонким предметом душевных переживаний поэты и писатели сами становятся к этим переживаниям необыкновенно чувствительными.
Итак, рассмотрим примеры способностей писателей к перевоплощению.

Создавая теорию сценического искусства, К.С.Станиславский пришёл к выводу, что для воплощения жизни героя на сцене недостаточно механического воспроизведения внешней линии его поведения, но требуется личностное перевоплощение актёра в исполняемый персонаж. В процессе перевоплощения стремления, цели, надежды и чувства героя должны стать на время игры сокровенными чувствами, стремлениями самого артиста. Помимо этого из книг и разговоров с режиссёром  он узнаёт об эпохе, в которой жил герой, о нравах того времени, обычаях и т.д. Всё это он должен переработать в своём воображении. Например, исполнитель шекспировского Гамлета должен войти в эпоху средневековья и сродниться с жизнью принца Датского.
Чувство перевоплощения в своём творчестве очень часто испытывают и писатели. Для этого, как и артисты, они черпают знания не только в литературе, но и в своём жизненном опыте, и сами ищут нужные им жизненные наблюдения. Бальзак переодевался в платье простых людей и становился свидетелем их разговоров и споров. «Слушая этих людей, - писал он, - я приобщался к их жизни… Вместе с ними я негодовал против хозяев, которые их угнетали, против бессовестных заказчиков, которые не платили за работу и заставляли понапрасну обивать пороги».
Но наряду с этим Бальзак умел приобщаться к жизни людей посредством своего воображения: «Отрешаться от своих привычек, в каком-то душевном опьянении преображаться в других людей, играть в эту игру по своей прихоти – было моим единственным развлечением. Откуда у меня такой дар? Что это? Ясновидение? Одно из тех свойств, злоупотребление которыми может привести к безумию? Я никогда не пытался определить источник этой способности; я обладаю ею и применяю её – вот и всё» (О. Бальзак, Собр. Соч. т.7, М, 1953, стр. 341)
Бальзак обладал способностью, подобно индийскому божеству Вишну, перевоплощаться в разных людей и жить в их роли сколько угодно. Он их не копировал, а жил их жизнью в своём воображении, усваивал их обычаи, превращался в них. Он видел их фигуры, наблюдал за их действиями, живо интересовался развитием их жизни и этими наблюдениями делился с читателями. В беседах с близкими он говорил о героях своих романов, как о реальных людях.
Был случай, когда хороший знакомый Бальзака писатель Жюль Сандо рассказывал ему о своей тяжело больной сестре. Бальзак, погружённый в развёртывающиеся событии романа, над которым работал тогда, прервал его и сказал:  «Очень хорошо, дорогой, но теперь вернёмся к действительности, поговорим о Евгении Гранде» (М. Арнаудов «Психология литературного творчества», стр. 166).
Эта способность и позволила Бальзаку наделить образы «Человеческой комедии» глубоко индивидуальными чертами.
 «Настоящая красная кровь течёт в их жилах вместо чернил, которые вливают своим героям обыкновенные авторы» - писал Теофиль Готье о литературных персонажах.
И о А.С. Пушкине, и о Л.Н. Толстом, и о других корифеях литературы можно сказать то же самое. Творческий писательский процесс, как и игра актёров, в подавляющем большинстве случаев сопровождается как бы раздвоением личности. Но всё же автор обычно не теряет чувства собственного «я».
Образ, вызванный к жизни воображением писателя, как бы начинает жить самостоятельно, но постоянно находится под контролем сознания его творца. «Я, как проведение, - пишет французский драматург Кюрель, - которое управляет своими созданиями, не уничтожая их свободу».

Но! Так же, как и в сценическом искусстве, здесь возможно иногда полное перевоплощение, полное вчувствование в переживания героя и в ту эпоху, в которой он живёт. Гёте рассказывал, что, когда он писал «Вертера», то был подобен лунатику, жил в каком-то забытьи и внутреннем жаре, не отличая поэтического от действительного. После окончания работы, он даже боялся перечитать свой роман, чтобы снова не впасть в «патологическое» состояние, в котором он его писал.
Болгарский искусствовед М. Арнаудов считает, что, когда вживание, перевоплощение становится слишком интенсивным и продолжительным, когда писателю приходится переходить от действительности к поэзии и от поэзии к действительности, эта смена не может не вносить в душу художника большую дисгармонию. В подтверждение этой мысли он приводит следующее свидетельство французского драматурга Поля Эрвье: «Когда творю, я живу среди невзрачного общества моей драмы, и это состояние отчуждает от настоящей жизни, мне нужно время и усилие, чтобы выйти из этого отвлечённого, неопределённого состояния (М. Арнаудов «Психология литературного творчества», стр. 410).
Всё творчество Флобера было связано с вживанием в характеры, с переходом в мир своих героев, с их страданиями и радостями. Вот как описывает он свои переживания, когда действие дошло до сцены отравления Эммы Бовари:
«Воображаемые лица волнуют меня, преследуют, или скорее я сам переношусь в них. Когда я описывал отравление Эммы Бовари, на самом деле ощутил во рту вкус мышьяка, чувствовал, что отравился, дважды мне становилось не на шутку плохо, так плохо, что меня даже вырвало».
Диккенс сообщает, что, когда он дописывал свой рассказ «Колокола», лицо его вздулось и надо было прятать его, чтобы не казаться смешным: «Такую муку и волнение духа испытывал, как будто этот случай произошёл в действительности».
Живя на острове Капри, Максим Горький работал над второй частью повести «Город Окуров». В ней есть эпизод, когда муж в припадке ревности убивает ножом свою жену. Когда он описывал эту сцену, жена его М.Ф. Андреева услышала, как он вскрикнул в кабинете и как что-то тяжёлое упало на пол. Когда она вбежала туда, то увидела следующее: «На полу около письменного стола во весь рост лежит на спине, раскинув руки в стороны, Алексей Максимович. Кинулась к нему – не дышит! Приложила ухо к груди – не бьётся сердце! Что делать? Расстегнула рубашку, чтобы компресс на сердце положить, и вижу – с правой стороны от соска вниз тянется у него по груди розовая узенькая полоска. А полоска становится всё ярче и ярче, и багровее.
- Больно как! – шепчет.
- Да ты смотри, что у тебя на груди-то!
- Фу, черт! Ты понимаешь, как это больно, когда хлебным ножом крепко в печень!
С ужасом думаю, заболел и бредит. Несколько дней продержалось у него это пятно. Потом побледнело и совсем исчезло. С какой силой надо было переживать описываемое?»
Горький до такой степени ярко представил боль, её ощущение, рану этой женщины, что у него образовалась стигма.
«Стигма» с греческого языка переводится как «клеймо», которое ставили на теле раба или преступника, и ещё как «рана».
Вольтер ежегодно заболевал на годовщину Варфоломеевской ночи. Мысли об этом событии, когда были убиты тысячи невинных людей, павших жертвой религиозного фанатизма, вызывали у него приступ лихорадки: повышалась температура, резко ускорялся пульс.
Мы привыкли считать, что все наши мысли и чувства связаны с работой головного мозга и в частности с его корой. Кора полушарий головного мозга через подкорковые образования и спинной мозг посредством нервов («проводников») связана со всеми внутренними органами, сосудами и кожными покровами. Мы воочию наблюдаем, как нашему произвольному (волевому) управлению «подчиняются» мышцы нашего тела, а работа внутренних органов протекает для нас не очевидно, как бы независимо, автономно.
Выяснилось однако, что образные представления, сопровождающиеся эмоциональными реакциями, могут повлиять не только на работу таких внутренних органов, как сердце (при эмоциональных переживаниях ритм работы сердца меняется), но и вызвать местные изменения кожного покрова, которые сопровождаются отёками и т.д. Поэтому образные представления в совокупности с душевными переживаниями могут оказывать и оказывают воздействия как на психическую, так и на соматическую деятельность человеческого организма.

Таким образом делаем вывод, что труд писателя – сложный психологический процесс. При этом мы не забываем, что и труд читателя – это тоже сложный психологический процесс. И в очередной раз с вами убеждаемся, как велика сила слова, какая ответственность лежит на писателе, вооружённым даром проникать посредством слова в сферу душевных переживаний. Как часто такое проникновение болезненно для самого писателя и поэта.

Сегодня мы с вами затронули не простые вопросы. Всё сказанное сегодня способно даже испугать начинающих писателей и поэтов. Но согласитесь, поэт и писатель со своим писательским словом подобен воину на поле сражения. Нет сомнений, что этот воин пытается утвердить благое в мире самых разнообразных открытых и скрытых, правильных и ложных душевных стремнин. А чтобы этому воину быть во всеоружии, ему лучше знать те пороги и подводные камни, которые порой встречаются на его пути.


До свидания. До следующего занятия.