падший под ливнем затуманенным бивнем

лежу как духовая духовная жердь в мучениях смоченной груды серых и кристалльно-синих ломких опилок, затуманенным обморочным порогом взираю, как становятся голубыми проводками кружевные резцы
я был специально резко окунут в эйфорию страха и краха, никогда не разрежешь снова это безжизненное мерцание фаланг и вытерпишь пашню водонапорную в конце-то концов
вечно ждал этого абсолюта актинолитов и тяжелых глоковых капель за атомарной бракованной пленкой силков и щипцов
тяжелый покров наседающих неоновых нервных отрезков, упорно капают с фикции карниза компилят расколовшейся слабости и вытекших асфальтом из полости жолша птенцов
удар, радар, исчезающий легкий узор нашинкованных пальцев в глотающем лязг по крыше неожившем дожде
распластался как симфония линий расчищенного света, слипшихся стекол и смешанных линий, растворен неоднократно многокаратно в обреченной воде
когда эти волны изменяют изначальный свой скольпель, совсем несложно маслиной воздвинуть себя шарового и струнного в скошенной пыльной струне
и вот истекая мелком цвета фляги опорошен шпорами шпатами, шторами, шприцами и шпицами, и этот угол зеркалья даже муторно нравится мне.