от стенки к коленке

он покинутый тусклый птыц с человеческим телом ; присел забывшись в углу в желтой комнате бронхов, явно обработанной и отемненной
думает на полном серьезе, что сквозь операционный песок и степийные бедствия клювом рассекает бури и буры, забывает по-настоящему, перемещается, учащается, сквозь духовую разреженность ржи и серых с млечным нездешних полей, диким прорывом сквозь воздух без швов устремленных плоть и органику без сомненья пролей на мерцательный клей. он идет сквозь ручей. он бежит сквозь семянистый зочащийся суховей кружевным металлическим склитком накоадных сухарей. и вот уже зашифрованный жнец из рапторов и коней. зажмурился, ну не привык еще к фиолетовому ложу лунного расцвета этот бегучий сшитый клочок трахей.
и тут его просто абсолются выворачивает ревущим ребром наддонным прямо наружу, резко раскрывает оглашенные знаки овса, эти незащищенные кругляши подоспевшие, как будто листает себя упоенно пороговые змей. не смей. смей
брей.
одной темной кожаной ступенью ближе к расшатанной лунульной стуже, одним отрешением ближе к шансу на гекконовой недоеденной кожей покрытый репей. а ты пей. да пей. пей.
всегда падающий, пузырица, кожицу кушает, из эфирной соли и фруктовых серебряных перьев кожух мне сшей. в кромешном воздухе колеблющаяся катапульт из саванн и морей. а ты ничего не брошь просто пей,  пей
высыпешь свою песчаную кочанную жизнь в разбросанные по венам сознания неясные очертание или застынешь рубиновым строгом раскинувшим лапки как иззазоренность вползших в текущие трубконосые нервы ужей
бесчелночная жузнь источенной архызной рассыпчатостью в банки из паводка и стекла
он больше не птыц в старой атмосферистой комнате, провел свои сырники сквозь поля, сквозь туманы и берега где гнездились жерди жернова и свекла
и теперь навеки прищурен в безграничном четырехмерном бронхе, завуалирован в лоский бидон
ловок и кровок. теперь я как штфер как шизофренические веские шахты, как шитый шипон.