Полынью пахнет и крапивой

      Очень люблю запах полыни.
      Он у меня с детством ассоциируется.
      За городом – в поле, в лесу, на берегу реки – всегда обязательно нагнусь к кусту полыни, отломлю зеленовато-серебристую гроздочку с мелкими мягкими шариками, сожму ее крепко в ладони или разотру пальцами, и поднесу к лицу, вдыхая терпкий, неимоверно душистый запах полыни.
      Глаза закрываются на этот запах. Словно проваливаюсь в прошлое, в те годы, когда в коротких штанишках мы с деревенскими и дачными мальчишками ползали в густых кустах полыни и крапивы за заборами огородов, играя в «войну». Прячась в зеленых зарослях от «противников» из соседних домов, прижимаясь всем телом к траве и закрывая глаза, – так и со стороны ты менее заметен – запыхавшись, стараясь не сопеть, чтоб не выдать себя, часто-часто вдыхал я воздух и вместе с ним заглатывал этот особый природный аромат трав. Оттуда, из детства он вошел в меня и пребывает в моем подсознании, требуя через многие годы всякий возможный раз оживлять этот запах.
      К нему примешивается привкус крапивы. Жарким днем или утром на разогреваемой солнцем поляне после ночного дождя, когда блестит мокрая трава, двигаясь вдоль извилистой дороги, вдруг попадаешь в густое ароматное облако запаха – озираешься: по сторонам заросли крапивы. Как  боялся тогда, ползая и перескакивая в кустах за околицей, влезть, впрыгнуть с размаху в крапиву, высотой почти что в рост! Потом, ужаленный ею, выскакивал, охая и растирая покрасневшие в мелких волдырях руки и ноги. И вновь бросался в густое, высоченное разнотравье, уткнувшись носом в деревянный автомат – мое оружие. От него исходил очень запоминающийся сосновый запах. Ведь он был срублен из смолянистого деревца, и на стволе этого автомата, на его полувысохшей кожуре руками отца перочинным ножом были вырезаны змейка и ромбики в шахматном порядке.
      Мы – дети фронтовиков – тогда, в детстве, играли в войну, были «нашими» и «били врага», строчили из деревянных самодельных автоматов, отстреливались из деревянных пистолетов и забрасывали противника еловыми «гранатами», уже не чувствуя настоящего запаха реальной большой войны, через которую прошли наши родители. Но с возрастом, со старостью родителей, а особенно после их смерти, как-то все более и более проникались чувством причастности к той войне, на которой они были. И гордость за них, получивших контузии и ранения еще в первые годы отступления, но выживших, и щемящее чувство от их недавнего ухода, уже совсем состарившихся людей, делали эту нашу причастность все более и более непосредственной. Словно мы сами были участниками той войны, о которой так мало и неохотно нам рассказывали родители. 
      Я никогда не спрашивал у отца и мамы, запомнился ли им запах травы, полыни и крапивы, когда они на большой войне в летнее цветение прижимались к земле под ударами противника.


Август 2013 г.
Татастан, Кордон

Акварель автора: Домик. Село Константиново, 1978