Сын Бедзенага, маленький Арахдзау

                Из нартских легенд.

Среди нартской молодежи не нашлось такого, чьё бы
       сердце было не задето красотой Уацират.
Слава шла о ней не только по селенью Верхних Нартов,
       и на нихасе о девушке прекрасной говорят.
 
Юноши мечтают: «Знаю, что меня предпочитает».
       «Нет, меня!» – и бесконечно продолжается их спор.
Сын Гатагов молча слушал, после встал Сырдон тихонько,
       к дому, где жила горянка, побежал, на ногу скор.

Заглянул в окошко дома. Шьёт она одной рукою,
       а другой кроит. Желая начать разговор, сказал:
«О Уацират, день добрый!» Даже и не оглянулась.
       Обратился он повторно: «Я на нихасе узнал –

спорят юноши, кого ты больше любишь, и готовы
       перебить друг друга, так-то, не тяни-ка, дай ответ!»
Безо всякого вниманья эти речи оставляет
       юная, глядит с презреньем на Сырдона. «Мой совет, –

хрипло дышит он в досаде, – подпусти меня поближе,
       мы одни, никто не видит». Гордая Уацират
в гневе ножницы схватила: «Уходи отсюда, наглый,
       глаз пока ты не лишился!» И слова её как яд

проглотил Сырдон, а сердце закипело от обиды.
       Прочь пошёл: «Позора шубу будешь у меня носить!»
Злоязыких младших нартов подучил сложить издёвку,
       и запело всё селенье, что осмелилась любить

Теувеза из Ацата, парня бедного, гордячка,
       что любовницею стала строгая Уацират!
И отец услышал это. «Неспроста горланят песню,
       оскорбление семейству, кто-то был в том виноват...»

Запер дочку в башне верхней, сам с женою поселился
       в нижнем ярусе. Невзвидеть света де'вице от слёз!
Наказали, а за что же? Небо ясное темнеет.
       И до Теувеза слухи докатились, и не снёс

он Уацират обиду. Сделал крылья и безлунной
       ночью подобрался к башне, на окно её взлетел.
А красавица узнала Теувеза и окошко
       отворила. Как все пели, полюбить её хотел.

Пробыли той ночью вместе парень с девушкой. Свет брезжит,
       но опасно для влюблённых полного рассвета ждать, –
крылья лёгкие приладив, Теувез впотьмах спустился.
       А о том, что с ними было, никому не надо знать.

Сколько времени проходит, кто укажет? Но открылось
       девушке несчастной вскоре, что беременна она.
И горянка прошептала своему отцу: «Не мил мне
       белый свет, не тешит небо, на земле я жить должна.

Ни к чему одежд богатство, мне вели овечью шубу
       сшить, да чтобы посвободней; в нижний ярус посели.
И не выгляну из дома, наряжаться расхотелось.
       Для молвы причины нету, – замарашка я в пыли».

Речи дочкины послушав, выполнил, что пожелала.
       А Уацират считала дни положенные, срок, –
с золотыми волосами на' свет появился мальчик,
       в испытаниях тяжёлых помогает нартам бог.

Теувеза попросила: «Мне не избежать позора,
       коль о нашей встрече нарты разузнают. Защити:
сочинят срамные песни, в Нижних Нартах на фандырах
       заиграют, на ехидных уж управу не найти.

Сделай побыстрее, милый, ящик деревянный крепкий».
       Теувез принёс ей ящик, разукрашенный резьбой.
Накормила сына грудью, мальчик золотоволосый
       сладко дремлет. В колыбельку – в крепкий сундучок с мольбой

уложили спать младенца, щёлочки пчелиным воском
       крепко-накрепко замазав, на' воду спустили плыть.
С гор стекая, на равнину ящик вынесла речушка.
       Бедзенаг-алдар бездетный полюбил в предгорье жить,

в подданстве держал он сёла с рыбаками. Те у речки
       расселились, рыбной ловлей занимались каждый день.
Сундучок поймали люди, в тот же день снесли к алдару.
       «Ай, хороший! Вот кому-то разукрашивать не лень

было же, и так искусно, драгоценною резьбою!
       Поднимите крышку, слуги, интересно: что внутри?»
И увидели ребёнка, с волосами, как у нартов.
       «Перейдут ко мне болезни малыша, жена, смотри:

'что' всегда иметь хотели, наконец послали боги!»
       «Божье нам благословенье и счастливый дому дар!»
Тканей накрутить потолще на живот и поясницу
       приказал жене немедля сам догадливый алдар.

И её в селенье нартов – словно на сносях – отправил.
       Странно людям: «Поглядите – Бедзенагова жена
ведь беременна!» Сослану на глаза она попала,
       пожелал родить сыночка. «Но не называй: должна

от Сослана имя сыну получить!» Пообещала,
       рассказала Бедзенагу. Учит он: «Ложись в постель,
будто бы уже рожаешь». А найденыша к супруге
       положил, – прошли, мол, роды, – созывать решил гостей.

И оповестил глашатай – у алдара сын родился.
       Ну, народ заудивлялся: «Я на днях у них гостил,
а такого не заметил», кто предполагал другое:
       «Не ошибся ли глашатай, пусть алдар меня простит,

но ещё совсем недавно видели его супругу
       плоскою, клянусь, как рыба». Ну да ладно, пир так пир.
Целую неделю праздник в доме Бедзенаг-алдара,
       принял он гостей на славу; как же сына накормить?

Молоку откуда взяться у супруги? Ясно, нету.
       Надо мальчику кормилицу хорошую искать.
Но никто из женщин грудью накормить его не может,
       тянет за сосок, – и как бы богу душу не отдать!

Как бы ни было, но всё же обошлось и это дело.
       Подрастает мальчик, к людям начал часто выходить.
Спрашивает: «Дада, дада, почему не дашь мне имя?»
       «Имя для тебя Сослану захотелось подарить».
          
Так проходит время. Вырос юноша, как дуб могучий.
       На охоту раз собрался: «Мать, сготовь-ка в путь еды!»
У горы огромной Чёрной, прямо на её подножье,
       бог послал ему Сослана. «Я охочусь, как и ты!»

«Вместе зверя бить не против?» – робко спрашивает парень.
       «Место для ночлега раньше нужно выбрать, – то Сослан, –
там посмотрим». Быстро ставит юноша шалаш просторный,
        просьбу повторяет: «Вместе поохотимся?» – «Ты стань               

мне послушным. Верный младший, назови добычу общей,
       соглашусь тогда я». – «Ладно». Чуть светало, разошлись
и охотились до ночи. Первым юноша вернулся,
       шашлыки поставил жарить, на ночлег траву и лист,

что посуше, заготовил. Тут как раз Сослан подходит.
       Сели ужинать, а после юноша спросил: «Прости
за вопрос нескромный, старший, интересно, сколько добыл,
       много ли?» Но грустно нарту: «Так решили увести

в сторону от зверя боги, что охоты хуже этой
       я за жизнь свою не видел – даже зайца не убил!
Как твои дела?» – «Уменья мало у меня, не на'жил,
       хвост воробышка длиннее дней моих. Прескверным был

день: лишь сорок без оленя добыл я зверей на поле».
       Хмур Сослан, обида в сердце. Хоть удачи никакой,
рано начали охоту, снова, вечером встречаясь,
       друг у друга выясняют: «А каков денёк был твой?»

«Никого нигде, – признался старший. – И везенья нету».
       «Да и мне хвалиться нечем: только шестьдесят голов
без одной». В немалом гневе нарт ворочается ночью.
       А назавтра день последний провели совсем без слов.

Возвратился младший первым и успел сготовить ужин.
       Тихо нарт идёт. Уселись подкрепиться – мрачен вид.
«Старший мой, спрошу: сегодня, может, хороша добыча?»
       «Ничего не удаётся в этот раз. Дела твои

нынче как?» – «А, тоже плохи. Целый день бродил по тропам,
       восемьдесят, знаешь, добыл я голов без одного
дикого оленя. Утром прекратить охоту надо».
       Улеглись. Да как уснёшь тут, – нарта гложет вся его

жгучая обида: «Завтра день делёжки, и напарник
       долю меньшую назначит. Не снести такого, нет!
Лучше умереть, чем нартам показать лицо в позоре».
       Принял юноша решенье: «Издавна велит завет

честь блюсти!» – и на три части равные добычу делит.
       Отвернулся нарт – досадно – потемнел, как в бурю день.
«Погляди, мой старший, это – доля твоему старшинству».
       Удивленно поднял брови он. «Добавится затем

для тебя вторая доля – как товарища в охоте.
       А последняя, бесспорно, часть отправится ко мне».
Тяжесть нагрузил на спину, попрощался. Прочь уходит.
       Туши зверя, как пушинки, на его висят ремне.

Изумлён Сослан: «О боже! Ведь среди храбрейших нартов
       нахожусь, но, в том уверен, разве я когда встречал
столь могучего мужчину? За истекших трое суток
       совершил оплошность, каюсь: имени-то не узнал!»

Нарт отправился вдогонку. Оглянувшись, тот увидел, –
       старшему зачем-то нужен, догоняет следом в след.
Юноша остановился: «Что-то позабыл, мой старший?»
       «Как тебя зовут?» И слышит странный младшего ответ:

«Не могу твоё желанье выполнить, – уж так случилось,
       до сих пор никак не назван. Моего отца спросил:
почему я безымянный? Он ответил: – Ты получишь
       имя от большого друга моего». И попросил

нарт: «Отцом твоим почтенным упомянут кто? Скажи мне».
       «Нарт Сослан». – «Узнай, что старший – друг отца, и я Сослан.
Получи отныне имя: маленький ты Арахдзау,
       Бедзенагов сын». Довольный, Арахдзау рассказал

дома, что три дня прошедших он провёл в предгорье с нартом,
       что охотился с ним вместе: «И Сослан мне имя дал:
– Маленький ты Арахдзау, Бедзенагов сын». Добавил:
       «Только от людей и слышно, что о нартах. Побывал

я бы в их селенье». – «Что же, если вырос ты настолько,
       что в поход один стремишься, ничего приятней нет,
чем отправить сына в гости в нартское селенье. Можешь
       нартам обо мне напомнить, передать от нас привет.

Ты, сынок, возьми уздечку, выбери коня по нраву
       в табуне. И в день счастливый в путь-дорогу поезжай!»
Так и сделал Арахдзау, оседлал коня и к нартам
       выехал. Вещунью встретил: «Выслушай меня и знай,

удалой наш Арахдзау, – не коня поймал, а клячу.
       Нарты на таких-то клячах отправляют пастухам
пропитание. О солнце, разве меч себе повесил
       ты на пояс? Да подобным режут жёны сыр, и сам

скоро то увидишь. Рог твой – разве рог: рожок, он меньше,
       чем свирели, на которых любят чабаны играть.
Нет, не сын ты Бедзенага, не иначе как в бурьяне
       найден им. Родному сыну не жалел бы передать

сбережённого в порядке дивного коня, который,
       застоявшись, сгрыз удила прочной стали. У него
восемь ног, четыре уха. Меч такой у Бедзенага,
       что пословицу сложили. Лучше нет ни у кого.

В жажде боя синим пламенем горит он. Вот и думай:
       неродным отец считает, пожалел добро-то дать!»
Повернул тут Арахдзау своего коня обратно.
       «Почему домой вернулся?» – «Для чего меня назвать

сыном ты решил?» – «А как же? Ну и ну, так огорошил!»
       «Был бы сын я твой, к походу подарил бы мне коня,
что удила сгрыз от жажды проскакать по степи вольной.
       Был бы сын я твой, мечом бы тем вооружил меня,

синим пламенем который возгорается в сраженье».
       «Пусть я съем твои болезни, раз настолько возмужал,
чтоб носить моё оружье и владеть конем волшебным,
       что же может быть приятней! Мне не жаль, но ты ведь мал

и не справишься». – «Увидим!» – отвечает Арахдзау.
       «Тайну я тебе открою: в подземелье есть плита.
Не столкнуть двумя быками, а под ней и конь волшебный,
       и чудесный меч. Спускайся, но задача не проста!»

В подземелье Арахдзау ткнул носком плиту, и сразу,
       словно тонкой ткани лоскут, отодвинулась она.
Вывел он коня наружу и запасся мылом чёрным.
       В бурном Тереке купает, обдаёт коня волна.

С пуговкой слоновой кости конь его сравниться может,
       чист, прохладен, так же гладок, столь приятен под рукой!
Оседлав коня, оружье Арахдзау взял отцово
       и поехал прямо к нартам, храбрый маленький герой.

А Шатана Урызмагу говорит: «Прибудет скоро
       или войско – вы смотрите – или только человек,
но один он стоит войска». Срочно в доме Алагата
       Урызмаг собрал всех нартов и пересказал завет.

Смотрит в степь из-под ладони: «Неспокойно на равнине.
       Солнце и луна блистают, ниже стелется туман.
Стаи птиц густою тучей к нам летят; как из-под плуга,
       борозда бежит по полю. Не сойти бы нам с ума

от напасти неизвестной!» В башне молится Шатана.
       К ней спросить послали нарты: «Милостива будь, взгляни
в зеркало небес: а что там в нартских землях происходит,
       может, гость незваный скачет? Неизвестность прогони».

В зеркале небесном видит мудрая: «Да, перед вами
       то, о чем я говорила – только человек, но он
стоит войска. Побеждали всех насильников, сражаясь,
       но теперь ваш гость незваный словно дауаг силён.

То, что кажется туманом, – изо рта коня дыханье.
       То, что мнилось птичьей стаей, – восьминогий топчет конь
пашню так, что чёрной тучей выше головы взлетают
       земляные комья. Помню: подставлял щитком ладонь

Урызмаг, ослепнуть мог бы, оттого подумал – блещут
       и луна и солнце сразу, – то оружия огни.
Борозда не из-под плуга – это меч его взрывает
       землю словно рог огромный, а волочится за ним,

потому что мал он, – мальчик. И как раз уже подъехал
       к речке; знайте: мелководья попытается искать –
не опасен всадник, нарты. Если напрямик поедет,
       не смотрите, что малыш он – через край беды принять!»

И взмолилась тут Шатана: «Бог мой, пусть врагом нам будет,
       если брод поищет. Ну а не понадобится брод, –
назовётся вечным другом». Примечают: через ре'ку,
       и не думая про мели, он стремительно плывёт.

Конь его ловчее рыбы с бурным справился теченьем.
       И встревоженные нарты мудрую спросили мать:
«Милостива будь, Шатана, посоветуй нам, что делать?»
       «В семь рядов у Алагата сядьте. Пир вам начинать

нужно. И Сослан как младший поведёт служенье старшим.
       Думаю, на пир явившись, постесняется наш гость
сесть со знатью, примостится сзади всех рядов приезжий.
       Семь заздравных чаш пошлите юному. Скрывая злость,

выпить их придётся гостю. И любой другой бы умер
       от обильных возлияний. Только этак одолеть
сможете; предупреждаю: слова лишнего не смейте
       молвить, а не то прорубит улицы средь вас, как смерть.

Крепко на коня надеясь, им гордится он безмерно.
       Старый Урызмаг для дела передаст Арфан-коня.
Вы сухим чудесным клеем густо пегого осыпьте,
       по песку пусть поваляется семь раз. Его броня –

очень прочная защита, рядом на конюшне ставьте
       сих коней; грызя друг друга, рвать попробуют куски.
Повредить песчаный панцирь сможет гостя конь, не больше;
       конь-Арфан зубами раны нанесёт, ну как тиски.

Скоро гость в селенье въедет, и навстречу скромно выйду,
       приглашу: «Ты едешь долго, отдохни, сверни к нам в дом».
Если заманю, то в пищу хитрость и моё коварство
       я добавлю, веру в силу чтоб утратил он потом.

Ежели гостить не станет, на уловку не поддастся,
       яблоню создам волшбою, прямо на его пути.
Глаз не оторвать от яблок, а попробует – и тут же
       силу потеряет, значит, цель его – прощай-прости».   
       
Согласились нарты. Клеем пегого коня покрыли,
       в семь слоёв песчаный панцирь он себе на клей нанёс.
Отвели и привязали у большого Дома с пиром,
       в семь рядов уселись в зале, много яств Сослан принёс.

Уж в селенье Арахдзау, и кричит ему Шатана:
       «Прибывай здоровым к нартам, Бедзенагов славный сын!
Заезжай к нам в дом, хозяйкой послужу тебе примерной».
       «Женщине коварной разве может верить хоть один?»

«Освежись тогда плодами яблони, растущей рядом!»
       «Яблок тьма в саду отцовском, да и дерева-то нет!» –
плетью трижды он ударил по стволу, и улетела
       яблоня куда-то. «Ана, выехал я в нартский свет,

чтобы повидать Сослана. Где найти его, подскажешь?»
       «Пир большой у Алагата, прислужить он взялся там».
«Проводите к месту пира». И с приезжим посылает
       малого Батрадза нана, чтоб отвел его к рядам,

где веселье и забавы. Вот уже с Арфаном рядом
       конь привязан восьминогий. Где оружье поместить?
На какую ни повесят вешалку, трещит и рвётся.
       «Сам я вешалка оружью!» – на себя решил навить

мощное вооруженье. Приглашают сесть с почётом –
       отказался, а местечко высмотрел в конце рядов.
Семь заздравных чаш послали нарты дорогому гостю,
       осушил их, но обычай лучше всех блюсти готов:

чаши неопорожнённой служка ни одной не принял.
       На пиру сидел с почётом Хиза сын, Челахсартаг.
Сайнаг выбран самым старшим, любовался, как Сосланом
       исполнялась пляска с чашей. Кто ещё сумел бы так
       
по столу пройти, касаясь кончиками пальцев досок,
       между яствами танцуя, гордый, как лесной олень.
Ни кусочка не упало, капли даже не пролилось.
       Так Сослан готов был чаши подавать хоть целый день.

«Турий рог, до края ронгом налитой, подай, Сослан, мне», –
       и Сослан подносит в пляске сыну Хиза турий рог.
Взял Челахсартаг рукою полный рог, бедро воловье
       взял другой рукой: «Почётный гостю нашему кусок!

Подношенье для пришельца, удалого Арахдзау,
       ниже всех сидит в застолье, позови его сюда!»
И на зов Сослана резво гость вскочил на стол, тяжёлым
       весь увешанный оружьем, но искусна и горда

изумительная пляска – шёл, на удивленье нартам,
       пальцами едва касаясь промежутков между блюд.
Позавидовал сын Хиза, но не подал даже виду,
       обратился с уваженьем: «Гостю я во здравье шлю

ронг наш пламенный и мясо!» Арахдзау чашу с ронгом
       осушил до дна, а мясо обглодал, как хищный волк,
до кости'. Челахсартага он благодарит, на место
       возвращается в застолье. Никакой не вышел толк

сыну Хиза от задумки, – думал, ронгом свалит гостя,
       но разумен Арахдзау, твёрдо на ногах стоит.
Да, не по его ведь вышло, разобиделся, с досады
       сыну Бедзенага нагло, оскорбляя, говорит:

«Ты чего, щенок собачий, к нам явился? Все зажали
       здесь носы – воняет рыбой, от кого же? Да тебя!»
«Я действительно им стану, если к вам через неделю
       не вернусь и рассчитаюсь, души ваши не губя.
 
Под навозом конским спрячу всё селение!» Взбешённый,
       вышел он. Когда увидел своего коня, сильней
распалился – был искусан Урызмаговым Арфаном
       конь его, хоть восьминогий пегого и одолел.

И не по себе спесивцу, сыну Хиза: «Я обидел
       человека крайней злости, разума меня лишил
бог богов. Кто мне поможет, гостя к нам вернёт обратно,
       я б такого человека щедро, нарты, одарил».

«Взялся бы за то, сын Хиза, но большим ты вероломством
       отличаешься, – раздумье у Сослана, – выйдет пря».
Но Челахсартаг поклялся и землей, и светлым богом,
       что любое пожеланье выполнит. Не зря, не зря

захотел Сослан ввязаться, – дочь, красавицу Ведуху,
       тот имел. «Я обещаю, что верну сюда на пир
удалого Арахдзау, если ты Ведуху выдашь
       за меня». – «Твоею будет, если восстановишь мир».

Конь чудесный, конь упруго- был копытый у Сослана,
       и за юношей помчался с предложеньем дружбы нарт,
и почти догнал, но только вдруг с опаскою подумал:
       «Как мне быть? Навстречу ехать? Нет, не раскрывая карт,

лучше поскачу сторонкой, чтоб не думал, что в засаде
       я сидел и козни строил». Крикнул он издалека:
«Маленький ты Арахдзау, Бедзенагов сын, зачем же
       уезжать от нас в обиде?» Но горит у паренька

вся душа от оскорбленья: «Пусть услышит бог – желаю
       истребить друг друга нартам!» – (Вовсе мальчик. Подкуплю
сердце этого ребёнка обещанием подарка).
       «Повернёшь коня – увидишь, что' тебе я подарю!»          
          
«Что за хитрое даренье?» – «Моего коня получишь!»
       «Чем он знаменит, расскажешь?» – «Богом и землей клянусь,
расстоянье от восхода солнца до его заката
       в миг единый покрывает». – «Чудо видеть не берусь

в этом: на подобных клячах мы к соседям браги выпить
       ездим». – «У меня в запасе и другой подарок есть:
меч Сослана, меч булатный». – «И хорош?» – «Землёй и небом
       поклянусь, что всё разрубит – полосуй по камню здесь, –

не притупится нисколько, а ещё острее станет».
       «Что сказать? Подобным режут женщины в селенье сыр!»
«Необычная вещица – кисточка на рукояти
       моего меча. Поставлю я свидетелем наш мир:

если чёрной ночью в степи застигает непогода,
       эта кисточка, как солнце, освещает путь домой».
«Что ты величаешь чудом? Не из нартов ты, наверно.
       Да у нас невестка каждая имеет под рукой

кисточку. Цепляют к вёдрам и коров при свете доят».
       «Напрямую открываюсь: если ты вернёшься к нам,
то красавицу Ведуху замуж за меня сын Хиза
       выдаст». – «С этого бы лучше ты и начинал, Сослан!» –

повернул коня обратно Арахдзау. «И прошу я:
       на меня не обижайся, что хулил всердцах твои
вещи ценные». Доро'гой встретился им Дзех, Уазов
       сын, и за невестой нарта в путь отправились они.

Но, увидев Арахдзау, клятву – Хиза сын порушил,
       дочь схватил за руку, быстро побежал с Ведухой ввысь.
Айнаг-крепость неприступна, на скале стоит отвесной.
       Там укрылся вероломный: «Ты с невестою простись!»