За забором и с другой стороны

Я смотрю на огромный бетонный забор, раскрашенный, расчерченный линиями.
На нём рисунки и слова, на которые смотреть тошно и неприятно.
Когда-то он был просто серым, теперь он размыт баллончиками красными, жёлтыми, чёрными, синими.
Он потрепался, он принял в себя крики, упрёки, которые уже выцвели изрядно.

Его край, как печенье, в чай чёрный опущенное, подломан неровностью.
Его край оплетён поржавевшей цепочкой нашейной из колючей и гибкой проволоки.
Кольцами кучерявыми, на палец накрученными прядями с какой-то невежественной утончённостью
Он оплетён и принимает всё это, кажется, без сомнения единой толики.

За забором бетонным, его проволокой колючей и пагубными рисунками неизвестных людей,
За плитами, за замками, за печатями что-то недосягаемое спрятано.
Возможно, это сотканное марево кружев из нитей пылких и чувственных страстей,
А, может, из воспоминаний пушистых и нежных одеяло ватное.

Там может быть спрятана фабрика, что выпускает упаковкой шуршащей скованные
Счастья брикеты ровные, расфасованные по коробочкам с розовым бантиком.
А может это центр исследований вечной молодости окружён препонами?
Или этот забор возведён вокруг заповедника каким-то безудержным романтиком?

Я не знаю, что там. Но что бы ни пряталось в этой темнице из бетона и ржавых змеиных клыков,
Это то, что должно оставаться нетронутым, заплесневелым, тайным и ветхим.
Мир за границей двухметровой разрушен до сокровенных своих основ.
Там остались лишь пепел, прах, пыль, немного хвороста и пригодные для сожжения ветки.

Всё заросло высокой травой и покрылось пеленой из лишайников и мха.
Паутина радиальными дугами обволакивает укрытые в тайне воспоминания.
Пробиваются маленькие деревья, подставляя ещё скрученные листья под потоки тепла.
И почва так хороша, что её можно было бы засадить самыми лучшими голландскими тюльпанами.

Но туда никогда и никто не проникнет ни под покровом ночи, ни при дня свете.
Эта земля, чем бы она ни являлась, вечно будет нетронута.
И только изредка между щелей в старой бетонной стене просочится ветер,
Но от одиночества дикого, душу снедающего и безвыходного, он застонет там.

А я буду стоять и смотреть на рисунки увядшие и уже неразличимые.
И не вспомню, что землю сама окольцевала бетонным я поясом.
И гнетущая тишина, и память, что будет выскальзывать и подводить постоянно, станут невыносимыми.
Но всё же я буду петь вместе с сизым ветром усталые песни охрипшим голосом.

А на небе свинцовом, занавешенном чёрными клочьями туч линялых,
Будут переливами громогласными сверкать электричества неустанные молнии.
И капли дождя будут омывать меня, мои одежды, забор, травы и полотна из листьев палых.
И мои песни неслышные будут деревьям свистящим, скрипящим казаться резонными.

И мои ботинки промокнут так сильно, что через края вода из них вытекать будет.
А одежда дождя плачущими осенними запахами пропитается насквозь.
Лишь листы металлические, гремящие над головой станут моими судьями.
Они в раскатах своих ударов будут обсуждать все мои поступки вместе и врозь.

Тогда, когда я потону в пучине ускользающего вечно памяти волнующегося океана,
Когда я буду от песен буранов задыхаться, и голова моя будет пронизана болью,
Когда промокнут мои волосы, моя футболка и все юбки моего цветастого сарафана,
Я буду спасена от неминуемой гибели в забытом прошлом только тобою.

Я буду вырвана из дыма обманов, где пробовала отыскать истину, шепча заклинания,
Крепкой ладонью, обхватившей мои  холодные, замёрзшие пальцы.
И тогда я наконец-то смогу полной грудью вздохнуть и прекратить песнь от осознания,
Что на самом деле не одиноки потерянные в своих тайных воспоминаниях страдальцы.

Мы с тобой, сплетённые руками любящими, обнимающими, стоять будем рядом.
Мы ещё тысячу лет проведём вместе, на заброшенную, покинутую стену глядя молча.
Мы в неё упрёмся нашим полным догадок о прошедших и забытых днях взглядом.
Мы будем пробовать пробурить им неприступную, непроглядную бетонную толщу.

А потом я прижмусь к тебе ближе, и в ответ ты лишь крепче меня обнимешь.
Чтобы убежать от мыслей навязчивых, я в изгиб твоей шеи уткнусь щечкой.
И ты будешь моим убежищем от непрошеных дум, первым и единственным, кто мою песнь услышит.
А потом мы просто взглянем друг другу в глаза и развернёмся к забору спиной.

И прогулочным, медленным шагом мы с тобой от стены отдалимся.
Я забуду о том, что меня так немыслимо своей неприступностью увлекло.
Мой разум не будет больше наполнен стенанием ветра и давно забытыми, мутными мыслями,
Потому что твоя рука на моей талии будет в душе растворять надежду и тепло.

Эта встреча, спасение, будет так скоро и всё же через миллиарды столетий.
Ты придёшь и поможешь мне забыть то, что не могу вспомнить я целую вечность.
Но сейчас я стою у стены в рисунках, увитой проволокой колючей и ветхой.
А ты, хотя и слишком далеко, всё же близко. Но от этого факта мне, очевидно, не легче.

Я постепенно промокаю, и всё больше наполняются водой карманы.
Серпантином прилипают волосы ко лбу, покрытому каплями, и влажной шее.
Дождь не скрывает слёзы, он только промывает ещё раз открытые раны.
А от затяжных ливней бывают потопы, поэтому прошу, приходи скорее.